Царства смерти

– Адриан! – взяла меня за руку Валка. – Var rawann.

«Осторожнее».

– Тогда почему вы уже этого не сделали? Технологии есть. Среди мандари уже давно множество гомункулов-гермафродитов.

Семнадцатый председатель не ответил, лишь прищурил свои черные лотрианские глаза.

– Ясно, – сказал я спустя секундную паузу и, кажется, понимая. – Они еще не готовы.

– К замене? Насколько я могу судить, не готовы.

Валка крепче сжала мою руку.

Председатель назвал себя акушером, и я представил его в стерильном анатомическом театре, наблюдающего за рождением детей. Новое поколение на замену старому, вопреки законам природы. Они уже отменили слова, обозначающие мужчин и женщин, но этого было мало. Они изобрели новые тела, новых людей, но zuk их не приняли. Конклав не мог заменить триллионы жителей Содружества с конвейера. Даже мощнейшие джаддианские фабрики клонов не справились бы с такой задачей. Или в конклаве ожидали, что народ станет спариваться с этими новыми людьми и плоды этих союзов постепенно вытеснят прежних людей?

Очевидно, результат их разочаровал. Если я правильно понял председателя, лотрианцы не приняли новых людей.

– Мы попробуем снова, – произнес Семнадцатый председатель в никуда.

– Старые инстинкты так просто не искоренить, – заметил я.

– Вы соларианец, – сказал Семнадцатый. – Вы продукт прошлого. В вашей природе так думать. Несомненно, вы обучались у схоласта. Схоласты тоже продукты прошлого. В будущем им не найдется места.

Закинув руку за голову, я поднял стакан с водой, словно предлагая тост.

– Но вы ведь тоже учились в Империи. У схоластов. Одним махом отказаться от прошлого – все равно что снести фундамент у башни, в которой вы живете. Традиции позволяют человеку крепко стоять ногами на земле. Даже лотрианцу. – Я сделал небольшой глоток. – Вы ведь уже тысячи лет строите свой новый мир.

– Я лишь акушер, – хрипло усмехнулся Семнадцатый председатель. – Я не доживу до тех времен, когда мой рай будет построен, но положу жизнь ради его строительства.

– «А я должен сказать, что жестокий закон искусства состоит в том, что живые существа умирают и что умираем мы сами, изнуренные страданиями, для того чтобы…»

– «…чтобы росла трава не забвения, но вечной жизни» [5] , – закончил председатель старинную цитату. Его голос гладко наложился на мой, словно клинок одного искусного фехтовальщика на клинок другого. – «Густая трава обильных творений». Вижу, вы даже Пруста знаете.

– У меня был хороший учитель, – ответил я.

– Не сомневаюсь, – согласился председатель. – Вы прекрасно меня понимаете.

Неужели? Я не был в этом уверен. В течение всего ужина меня не покидало ощущение, что председатель хочет преподать мне какой-то урок. Даже более того. Он пытался произвести на меня впечатление, заставить проникнуться превосходством лотрианского духа, так же как балет должен был убедить меня в превосходстве лотрианского искусства – как, очевидно, убедил лорда Аргириса. Но Аргирис был глупцом.

5

М. Пруст. Обретенное время. Перевод А. Смирновой.

– Меня… – повторил я короткое слово, которое не полагалось говорить лотрианцам, тем более председателям Великого конклава. – Господин, у вас есть имя?

– Я слуга «Лотриады».

– Без шуток. У вас еще остались имена? Вас ведь как-то звали, когда вы учились в Империи. Или мне обращаться к вам «слуга»?

– Таллег, – ответил он. – Лорс Таллег.

– Так и знала, что у вас есть имена, – вмешалась Валка. – Невозможно представить, что…

– Имена есть только у членов партии, – перебил Таллег с натянутой улыбкой и снова взял с подставки наушник. – У zuk нет.

– Как такое возможно? – спросил я.

– Мы так решили.

Три слова – и весь ответ. Всего три слова. Как мало нужно… чтобы заполнить так много могил.

– Лицемер! – возмутилась Валка, отпустив мою руку.

Мы не часто оказывались союзниками в споре. Несмотря на тавросианский коллективизм, народ Валки все-таки ценил каждого человека в отдельности, ценил человеческую душу.

– Отнюдь, – сказал Лорс Таллег, и его улыбка померкла. – Повторяю, я акушер «Лотриады». Пастырь. Моя роль и роль конклава – привести к «Лотриаде» человечество, а не жить по ее законам самому.

– И превратить людей в элоев [6] , – добавил я.

– В кого? – не понял председатель.

Мне стало ясно, что председатель не настолько разбирался в литературе, как хотел показать. Я подошел к нему и глобусу. Падмурак был унылой, бледной планетой, покрытой льдом, снегом и голым камнем, с почти лишенной воздуха атмосферой, без морей и озер. Его серый лик был исчеркан следами давней ледниковой активности. Воды здесь было в достатке, но вся она содержалась в ледяных шапках полюсов. Горы были невысокими и невпечатляющими, так как тектоническая активность на планете была почти незаметна, если не прекратилась вовсе. Разглядывая глобус, я не удивился, обнаружив, что континентальные границы, а также линии широты и долготы были из платиновой проволоки – роскошная мелочь. Я напомнил себе, что, несмотря на внешне спартанское убранство, эта комната принадлежала одному из лидеров Содружества. Таллег входил в число тридцати четырех избранных, кому выпало править сотней тысяч обитаемых планет.

6

Элои – вымышленная раса примитивных недоразвитых людей из романа Герберта Уэллса «Машина времени».

– Не важно, – ответил я. – Это старое слово из старой книги.

Я сделал особый упор на слове «старое», и оно повисло между нами, как направленный в цель нож.

– Вы всегда такой? – спросил Таллег, пристально глядя на меня.

– О да, – ответил я, отвлекаясь от рассматривания глобуса. – Спросите любого из моих знакомых.

Должно быть, Таллег покосился на Валку, так как спустя секунду раздался ее чистый голос:

– Пожили бы вы с ним лет так сто.

Улыбка нашего хозяина, исчезнувшая в миг его трансформации из Семнадцатого председателя в Лорса Таллега, вернулась.

– Мы вам не нравимся.

– Нет, – подтвердил я, выпрямляясь почти как на допросе. – Как ни стыдно это признавать, в Империи до сих пор существует рабство. Но здесь в рабстве абсолютно все.

– Значит, вот как вы думаете? – произнес председатель, облокотившись на подоконник. – Что мы нация рабов? Лорд Марло, вы забываетесь. Я учился в вашей Империи. Вы держите в цепях целые армии, порабощаете целые планеты. Вы прилетели сюда, потому что вам приказали. Значит, вы тоже раб? – Он фыркнул, и его привлекательное лицо перекосила гримаса отвращения. – Не рассуждайте передо мной о свободе. «Свобода – словно море».

Я застыл как вкопанный, лишь покосившись на Валку, которая наблюдала за нами со стула с высокой спинкой, повернувшись вполоборота. Лорс Таллег сказал, что учился на Тевкре. Очевидно, в Нов-Сенбере, том самом атенеуме, куда я так и не добрался, сбежав в детстве с Делоса. Его обучали схоласты. Он выдал схоластический афоризм.

– «…по-настоящему свободного человека можно сравнить с тем, кто дрейфует на плоту посреди моря. Ты можешь плыть куда угодно, в любом направлении…» – сказала Валка, цитируя «Книгу разума» Аймора.

«Нет, – дошло до меня. – Не Аймора».

Она цитировала меня, мой вольный пересказ слов Аймора, который я когда-то произнес в холодном подземелье под ледяной коркой и садами Воргоссоса, у озера, где дремало Братство.

Таллег с улыбкой кивнул ей.

– «Но какой в этом прок?» – спросил он, закончив цитату. – Лорд Марло, свобода – не добродетель. Она препятствие на пути добродетели.

Не такие ли доводы я предъявлял Валке давным-давно, защищая Империю от ее нападок?

Нет, не такие.