Царства смерти

Валка вздрогнула – то ли от воспоминаний об изображениях и монографиях, которые мы обнаружили в архиве Гавриила, и откровениях Горизонта, то ли вследствие недавнего приступа.

Я разглядывал город, его простую монолитную архитектуру, многоквартирные дома и невыразительные правительственные здания, в ранних сумерках долгой падмуракской ночи похожие на горы.

– Здесь как во сне, – произнес я, по-прежнему размышляя над словами Таллега. – Но сон постепенно проходит.

– Скорее как в кошмаре, – ответила Валка, выглядывая из-за моего плеча. – Похоже на мой дом, если только убрать… – Она постучала по лбу черными ногтями, намекая на иллюзии, которые тавросианцы наносили на утилитарную простоту своего житья. В Тавросе все жили как будто во сне, раскрашивая блеклую жизнь искусственными утопическими красками на какой угодно вкус.

– Или как в воспоминании.

Содружество и Демархия – каждое государство по-своему – были отражениями мериканской империи, правившей человечеством на заре освоения космоса. Глядя из окна на великий город Ведатхарад, вспоминая города-каньоны Эдды и стерильные залы лечебницы, откуда я выкрал Валку, я видел воплощение их мечты. Некие ее фрагменты были даже в имперском культе Капеллы, мериканские предшественники которой почитали Фелсенбурга так, как мы чтим Бога-Императора, и ставили человечество в центр Вселенной.

Духи машины.

– Кажется, отпустило, – сказала Валка, но не убрала голову с моего плеча.

Мы так долго были вместе, что даже отстраняться друг от друга было непросто.

– Как ты? – Я взял ее за руку. – Как твои приступы? Становятся чаще?

– Нет. – Валка задумалась, копаясь в памяти. – Предыдущий был еще на «Тамерлане», перед остановкой на Гододине.

– Значит… – задумался я, не зная, что сказать. – А что это было в театре?

– Что?

– Ты замерла. Потом сказала, что ничего страшного. Я подумал, у тебя очередной… – Я замолчал, решив, что нет нужды лишний раз повторять слово «приступ».

Валка удивленно прикусила губу; ее глаза смотрели сквозь меня, пока она вспоминала.

– А! Мне показалось… – качнула она головой. – Мне вдруг показалось, что я почувствовала другое нейронное кружево. Но наверное, просто почудилось.

– Другое кружево? – удивился я. – Лотрианцы ведь ими не пользуются.

– Насколько мне известно, нет. – Валка снова покачала головой. – Я ничего такого не чувствовала с момента прибытия. Даже в конклаве. Если оно у кого и есть, то разве что у секретарей. – Она прикрыла рукой глаза. – Адриан, не волнуйся. Правда. Это лишь… остаточные проявления вируса. Редкие… Как будто он до сих пор в моей голове.

Мне не нужно было уточнять, что «он» – это экстрасоларианский маг Урбейн.

– Скорей бы домой, – сказала Валка и повторила: – Не волнуйся. Все будет хорошо. Обещаю.

Глава 15. От огня

Поездка по водосборным сооружениям в южных полярных регионах вышла непримечательной. Валка осталась в соларианском посольстве под бдительным присмотром Дамона Аргириса и других сотрудников. После одного из тяжелейших приступов она полностью восстановилась, но ей было тошно даже от мысли о поездке на поезде по пустошам. Пунктом назначения было место, которое лотрианцы называли Lahe Uenalochta, станция Мерзлота. На поезде путь туда занимал двое суток, и условия были поистине спартанскими. В один вагон, помимо нас с Паллино и Бандитом, набилось еще двадцать солдат.

О самой станции говорить особенно нечего. Однажды я увидел женщину-zuk, которую за какую-то провинность – какую, мне не сказали – выставили голой на мороз. Подходить к женщине мне запретили. Она была лысая и тощая. Ноги у нее посинели.

Но по местным понятиям видеть этого я никак не мог.

На Падмураке ведь не было женщин. И мужчин тоже.

Я не пророк. Видения будущего, что посылали мне Тихие, были разрозненны, и мне не хватало ума, чтобы отделить зерна от плевел. Я знаю лишь то, что может случиться, и то далеко не все, поэтому не берусь предсказывать. Но я знаю, что Содружество рано или поздно погибнет. Не скажу, от меча или диких зверей, от голода или жажды [7] , но обязательно погибнет. Если есть боги – наши или любые другие, – они скоро устанут терпеть такие злодеяния. И наша Империя погибнет. Она уже умирает. Я снес ее фундамент, вырвал ей сердце сердцем моей звезды. Мир меняется, и, как сказала Валка, время и энтропию не повернуть вспять.

7

Как и в названии главы, здесь цитируется известная еврейская молитва-пиют «Унетане токеф».

Мы провели на Lahe Uenalochta два дня. Я отобедал с комендантом, внешне ничем не отличавшимся от других членов партии и военных Содружества. Я даже лица его не запомнил, хотя ту женщину запомнил отчетливо. В маленьком блокноте, спрятанном в кармане шинели, я нарисовал ее лицо.

Поезд остановился у Тринадцатого купола, недалеко от южной границы Ведатхарада. Сопровождающий пересадил нас в черные пятиместные автомобили. Движение по автостраде ограничили, и по пути обратно к имперскому посольству мы должны были насквозь проехать Восьмой купол по подземному шоссе. Все водители были лотрианцами; в великом городе управлять машиной позволялось лишь членам партии. Чужакам не разрешалось свободно исследовать осыпающееся великолепие столицы. Кроме того, лишь коренные ведатхарадцы были способны ориентироваться в переплетении улиц, пронизывавших город под куполом, словно ходы в пчелином улье.

– Она не звонила? – спросил Паллино, с отеческим беспокойством глядя на меня.

– Сигнала пока нет, – ответил я и вдруг догадался, почему лотрианцы сооружали купола на металлических каркасах.

Каждый купол был, по сути, клеткой Фарадея, железной сеткой, блокировавшей стандартные узколучевые и радиосигналы. Жители одного купола были отрезаны от других, не имея возможности связаться друг с другом и о чем-нибудь договориться.

– Ей же вроде лучше было. – Паллино прикусил губу; выглядел он при этом так, будто собирался сплюнуть прямо на пол.

– Было, – ответил я, не вдаваясь в подробности.

С нами ехал лотрианский представитель и три наших гоплита, и я не собирался обсуждать здоровье Валки и говорить о ее имплантатах в присутствии официальных лиц Содружества. В этой далекой стране на такие вещи смотрели косо. И тем более мне не хотелось упоминать о другом нейронном кружеве, которое Валка почувствовала в театре, – если допустить, что это не была тень Урбейна.

Конец ознакомительного фрагмента.