Царство небесное силою берется

Пресвитер выкарабкался из машины и уткнулся лицом отцу в бок. Рейбер машинально взял его за ухо и осторожно потрепал, как будто пробежался пальцами по чувствительному шраму от старой раны. Затем он оттолкнул ребенка, взял сумку и направился к дверному проему, закрытому сеткой от насекомых. Дойдя до дверей, он увидел, что Таруотер выходит с другой стороны здания, и ему показалось, что вид у мальчика такой, будто за ним кто-то гонится. Рейбер не мог понять, какое чувство в нем сильнее: жалость, которую он неизменно чувствовал, в очередной раз перехватив этот затравленный взгляд, или злость на то, как мальчик относится к нему самому. Таруотер вел себя так, словно хотел посмотреть, на что способен Рейбер, если вывести его из себя. Учитель открыл дверь и вошел, предоставив мальчикам самим решать, оставаться им на улице или войти за ним следом.

Внутри было темно. Слева он увидел стойку, за которой сидела, поставив локти на столешницу, женщина, полная и простоватая на вид. Он поставил сумки на пол и назвал свою фамилию. Она смотрела прямо ему в глаза, но ему показалось, что глядит она куда-то сквозь него. Он оглянулся. В нескольких футах от него Пресвитер, открыв рот, уставился на женщину.

— Как тебя зовут, сладенький?

— Его зовут Пресвитер, — резко сказал Рейбер. Его всегда раздражало, когда кто-то пялился на малыша.

Она с пониманием покачала головой.

— Полагаю, вы привезли его сюда, чтобы дать матери немного отдохнуть, — сказала она. В ее глазах светились любопытство и сочувствие.

— Я все время с ним, — сказал он и, не сдержавшись, добавил: — Мать его бросила.

— Не может быть, — выдохнула она, — хотя, вообще-то, женщины тоже всякие бывают. Только я бы такого никогда не оставила.

«Ты даже глаз от него оторвать не можешь», — раздраженно подумал он и принялся заполнять карточку. Потом, не поднимая головы, спросил:

— Можно взять напрокат лодку?

— Для отдыхающих бесплатно, — сказала она. — Только если кто утонет — сами виноваты. А он? Сможет он сидеть в лодке смирно?

— С ним еще никогда ничего не случалось, — пробормотал он, закончил заполнять карточку и протянул ей. Она прочитала, подняла глаза и уставилась на Таруотера. Он стоял в нескольких футах от Пресвитера, засунув руки в карманы и низко натянув шляпу на лоб, и с подозрением озирался вокруг. Женщина нахмурилась.

— А этот мальчик — он тоже ваш? — спросила она, указывая на него карандашом, как будто это не укладывалось у нее в голове.

Рейбер понял: она подумала, что он нанял мальчика в качестве проводника.

— Ну конечно, он тоже мой, — быстро ответил он таким голосом, что мальчик не мог не услышать. Он хотел, чтобы до Таруотера дошло: есть человек, которому он нужен, вне зависимости от того, хочется ему этого или нет.

Таруотер поднял голову и уставился на женщину так же пристально, как она смотрела на него. Затем он широкими шагами подошел к стойке и очутился с ней лицом к лицу.

— Что значит — «тоже ваш»? — требовательно спросил он.

— Ну, его, — ответила она, отпрянув. — По тебе совсем не скажешь, что ты его. — Потом она нахмурилась, словно при более детальном рассмотрении ей удалось обнаружить между Рейбером и Таруотером необходимое сходство.

— Ну, так я не его, — сказал он, вырвал у нее карточку и прочитал. Рейбер написал там: «Джордж Ф. Рейбер, Фрэнк и Пресвитер Рейберы» и адрес. Мальчик положил карточку на стол и взял ручку, вцепившись в нее настолько сильно, что кончики пальцев покраснели. Он зачеркнул имя Фрэнк ипод ним тщательным стариковским почерком стал писать что-то другое.

Рейбер беспомощно посмотрел на женщину и пожал плечами, словно пытаясь сказать: «Проблем у меня хватает»,— однако вместо спокойного жеста у него получилась какая-то дикая нервическая дрожь. Он с ужасом почувствовал, что у него задергался уголок рта. Его вдруг охватило предчувствие, что поездка обречена на провал и что если он хочет спасти собственную жизнь и собственный рассудок, то надо уезжать отсюда немедленно.

Женщина протянула ему ключ и, смерив его подозрительным взглядом, сказала:

— Вам вон туда, вверх по лестнице, четвертая дверь справа. Вещи отнесете сами, у нас тут носильщиков нет.

Он взял ключ и нетвердой походкой стал подниматься по лестнице. На полпути он остановился и, попытавшись собрать воедино остатки былой уверенности в себе, сказал:

— Захвати вон ту сумку, Фрэнк, когда пойдешь наверх. Мальчик как раз дописывал на карточке свое эссе и на эти слова никак не отреагировал.

Женщина с любопытством следила за тем, как Рейбер поднимается по лестнице, пока тот совсем не исчез из виду. Когда его ноги оказались на уровне ее глаз, она заметила, что один носок у него коричневый, а другой серый. Его ботинки не казались изношенными, но летний креповый костюм выглядел так, будто Рейбер никогда не снимал его на ночь. Ему бы явно не помешало сходить к парикмахеру, и взгляд тоже был какой-то странный — как будто в электрической распределительной коробке заперто что-то человеческое и рвется наружу. «У этого наверняка со дня на день ожидается нервный срыв, — сказала она себе, — поэтому он сюда и приехал. — Потом она обернулась. Взгляд ее зацепился за обоих мальчиков, которые за все это время так и не сдвинулись с места. — Н-да, — подумала она, — эти кого хочешь доведут до нервного срыва».

Малыш, у которого явно были проблемы с головой, выглядел так, будто одевался он сам. Его наряд состоял из черной ковбойской шляпы, коротких штанишек цвета хаки, которые были слишком тесными даже для его узких бедер, и желтой футболки, которую в последнее время вообще, похоже, не стирали. Шнурки на его высоких коричневых ботинках были развязаны. Выше пояса он выглядел как старик, ниже — как ребенок. Другой, весьма неприятный на вид подросток, снова взял со стойки карточку и стал перечитывать написанное. Это занятие настолько поглотило его, что он не заметил, как младший потянулся к нему и попытался дотронуться до его руки. После первого же касания плечи у деревенского мальчика дернулись, как будто его ударило током. Он отдернул руку и сунул ее в карман.

— Отвали! — неожиданно громким и высоким голосом сказал он. — Пшел вон и не лезь ко мне!

— Придержал бы ты язык, когда разговариваешь с такими, как он, — прошипела женщина.

Таруотер посмотрел на нее так, словно только что ее заметил.

— С какими еще «с такими»? — пробормотал он.

— С такими, как он, — сказала она, яростно сверкнув на него глазами, как будто он только что осквернил святыню.

Он перевел взгляд обратно на больного малыша, и женщину поразило выражение его лица. Казалось, он видел только этого ребенка, и ничего больше: ни воздуха вокруг, ни комнаты, вообще ничего, как будто взгляд его, оборвавшись где-то на самом краешке зрачка, соскользнул в глубину и падал теперь все глубже и глубже. И еще глубже. Прошла секунда. Малыш повернулся и вприпрыжку побежал к лестнице, и старший молча пошел за ним следом, как будто на веревке. Малыш стал карабкаться вверх на всех четырех, ударяя в каждую ступеньку носками ботинок. Потом он вдруг развернулся и уселся прямо на пути у старшего мальчика, вытянув ноги, явно ожидая, чтобы тот завязал ему шнурки. Парень остановился. Словно заколдованный, он в нерешительности навис над малышом, и его длинные руки бестолково болтались в воздухе.

Женщина зачарованно смотрела на него. «Не станет он завязывать ему шнурки, — подумала она, — кто угодно, только не он».

Мальчик нагнулся и принялся завязывать шнурки. Сердито хмурясь, он завязал один, потом второй, а малыш следил за его руками, с головой уйдя в процесс. Затянув последнюю петлю, мальчик выпрямился и сварливым тоном сказал:

— А теперь давай вали дальше и больше не лезь ко мне со своими дурацкими шнурками!

Малыш тут же рванул дальше, снова на четвереньках, грохоча башмаками о дерево.