Царство. 1951 – 1954

— Вот тебе и Берия! — с нескрываемой радостью произнес Каганович.

— Когда его в железную клетку заперли, стал верещать как резаный: «Это заговор! Я — первый заместитель председателя Совета министров! Я министр внутренних дел! Соедините с Маленковым, доложите Булганину!»

— Это меня! — икнул Булганин. В руках у него был очередной фужер.

— Ну, мы тебе уже доложили! — похлопал его по спине Хрущев.

— Что за стрельба на Садовом была? — поинтересовался помолодевший от счастья Маленков.

— В бериевском доме охрана сопротивлялась. Добили негодяев.

— Дома у Лаврентия, наверное, переполох? — предположил Маленков.

— В таких вещах без паники не обходится, — развел руками маршал.

— Да х… с ними! — зло фыркнул Каганович. — Ты, Георгий Константинович, расслабься, закуси! — и подставил ему рюмку.

— Я, товарищи, хочу за Никиту Сергеевича поднять, — вставая, проговорил полководец. — По существу, это его победа. Он дело организовал, операцию подготовил и последнюю команду отдал. А мы, как честные солдаты, приказ выполнили. За тебя, Никита Сергеевич!

Члены Президиума встали и стоя выпили за Хрущева. Никита Сергеевич был растроган. В глубине души он только и надеялся, что на Жукова. Не было бы Жукова, ничего бы не получилось, была бы одна говорильня, а по итогу — предательство. Когда долго разговариваешь, тянешь, ничего путного не получается. «В нашей стае хищников вожаки — я да Жуков, — подумал Хрущев, оглядывая разгоряченных товарищей. — А третьего хищника сегодня в клетку заткнули!»

— Спасибо за хорошие слова, дорогой Георгий Константинович! Дай я тебя расцелую! — Никита Сергеевич подошел к военному и трижды его поцеловал. — Без тебя, без твоих отважных орлов ничего бы у нас не вышло! Вы, по существу, Кремль взяли. Вам слава! Ура!

— Ура-а-а-а!!! — прокатилось по залу.

Члены Президиума поочередно подходили сначала к маршалу, затем к Никите Сергеевичу, благодарили, жали руки. Булганин подошел к Жукову последним и прямо повалился на заместителя.

— Как я тебя люблю, Георгий Константинович! Если бы не ты, мы бы сейчас крыс кормили. А я бы первый. Смотри, и Маленков от радости плачет!

— От радости, от радости! — часто моргая, подтвердил взволнованный председатель Совета министров.

Булганин слюняво расцеловал маршала.

— Мой ты родной!

— Предлагаю за стол, закусить, а то у нас — сплошное пьянство! — распорядился Никита Сергеевич. — Подсаживайтесь ближе!

Победители расселись, метрдотелю велели подавать горячее.

Теперь мысли каждого стремились проникнуть в будущее, разгадать, что ждет дальше, как будет организовано государственное устройство, с кем рядом идти? Некоторые пытались отмахнуться от этих назойливых мыслей, пытались отложить их хотя бы до утра или, в крайнем случае — до ночи, — не получалось! Мысли эти давили, захлестывали, переполняли, но радость победы все равно оставалась великая.

— Что с Василием делать будем? — поинтересовался Хрущев.

— С которым Василием? — вскинул брови Маленков.

— Со Сталиным.

— Этот пусть посидит! — процедил Молотов. — Пусть сперва спесь сбросит, а как сбросит, тогда посмотрим!

Молотов хмурился, вспоминая свою истерзанную ГУЛАГом, постаревшую на сто лет, некогда энергичную, жизнерадостную жену, которую после смерти отца народов еле живую доставили в кремлевский кабинет Лаврентия и передали на руки мужу. Молотов всей душой ненавидел коварного тюремщика Берию, а еще злее — своего мучителя-друга, непогрешимого борца за «человеческое счастье», великого Сталина. Ненавидел за жену, за себя, за все, что тот совершил с народом, со страной, превращенной в бесконечный полигон его прозорливых идей. И сейчас, когда речь зашла о разнузданном сталинском отпрыске, Молотов от возмущения позеленел — как он ненавидел змеиное сталинское семейство!

— Пусть сидит! — мрачно повторил он.

— Правильно! — поддержал Каганович. — Пусть сосунок поумнеет! Рано щенку на свободу. И бериевских посадить! А то начнут по соседям лазить, вздор молоть! И жену, и сына — за решетку!

— А если вдруг прорвутся к нему, выручать придут? — с опаской проговорил Маленков, вспомнив про запертого в подвале Московского военного округа пленника.

— Застрелим! — отрезал Жуков. — К Берии надежные ребята приставлены, у них не забалуешь! Но я не верю, что кто-то прорвется. Дело сделано, и дураков шкурой рисковать нет. Ты, Никита Сергеевич, как думаешь?

— Думаю, точка!

— Согласен, — поддержал Ворошилов. — В тюрьме Лаврентий никому не нужен.

— Он всех замучил, даже академики при нем от страха тряслись, — добавил Первухин, который долгое время работал министром химической промышленности, а став заместителем председателя Совета министров, являлся бериевским помощником в ядерном проекте.

После смерти Хозяина к членам Президиума стало возвращаться потерянное в пресмыкательстве и подхалимаже человеческое достоинство. Наконец можно не гримасничать, не притворяться. Они давно мечтали пожить по-людски, с искренней радостью, с молодецким весельем, неподдельной открытой жизнью. Даже Кагановичу и Маленкову, особо преуспевшим в двуличии, хотелось глотнуть сладкого воздуха свободы, но на горизонте мрачной тенью маячил беспощадный иезуит Берия. Со второй ролью Берия не смирился, по существу, именно он держал власть за горло.

— За конец Берии! — предложил захмелевший Молотов.

— Съели! — улыбнулся Микоян, который теперь принимал самое активное участие в торжестве.

— А ведь ты, Анастас, так и не согласился мингрелу приговор подписать! — подметил Хрущев.

— Испугался, брат! — с веселой улыбкой отозвался Анастас Иванович.

— Смотри, не бзди больше, а то не пойму! — погрозил вилкой Никита Сергеевич.

— Сейчас проводим аресты в Министерстве внутренних дел и госбезопасности, — докладывал Жуков. — Будут арестованы бериевские люди, расставленные в центральных учреждениях.

— Я бы с Управлением правительственной связи не мешкал. Там надо срочно сотрудников поменять! — подсказал Хрущев.

— Этих в первую очередь заменили. Теперь генштабовские спецсвязью командуют. Товарищ Беда за правительственную связь отвечает, он человек ответственный, хоть и молодой.

— Фамилия странная, — сощурился Маленков. — Беда!

— Фамилия как фамилия. Я и подурней фамилии встречал, — резко отреагировал Жуков.

— Анекдот вспомнил, — заулыбался Булганин. — Про хохлов. Не обижайся, Никита Сергеевич, ты ж у нас главный хохол. Вот, слушайте. Два хохла сидят, газету читают, и тут один другому говорит: «Дывись, Пизденко, яка смишна фамилия — Зайцев!»

Булганин и остальные покатились со смеху.

— А что молодой твой Беда, даже лучше, не будут глупые раздумья заедать, — отсмеявшись и возвращаясь к Управлению правительственной связи, высказался Хрущев. — И танки из города следует убрать, не нужны в столице танки. Люди на улицу выйдут, а на дворе бронетехника. Что подумают?

— Если ничего не случится, уберем, — осторожничал Молотов.

— Да, если ничего не случится. Но лучше с танками повременить, — перестраховался Маленков.