Цеховик. Книга 1. Отрицание

Я иду, размышляя об этом и вдруг замечаю, что Трыни впереди нет. Куда он делся-то? Надеюсь не прячется в засаде, замышляя добить меня, чтоб не мучился. Проходя мимо беляшной, стоящей у бетонного забора швейной фабрики, решаю заглянуть за неё. Точно. Вот он где.

– А если найду? – нависает он над перепуганным пацанёнком лет одиннадцати.

– Алё, гоп-стоп, разбойничаем?

Он резко оборачивается и глаза его от ужаса становятся огромными, как в мультиках про Тома и Джерри.

– А ну, малой, свинтил отсюда, – киваю я жертве разбоя. – Так-так-так. Ну и чё ты мне скажешь?

Мальчишка быстро исчезает, а Трыне деться некуда. Будка беляшной стоит на небольшом расстоянии от забора, но зайти за неё можно только отсюда, с моей стороны. На противоположном крае высится гора ящиков, и перескочить через них быстро не получится. В общем, здесь, как в пещере, есть только один выход и я его перекрываю.

– Попался, мазафака?

– Чё? – пучит он глаза.

– Дохрюкался, спрашиваю? Как ты там говорил про глаз на жопу?

Поняв, что выкрутиться не удастся Трыня не начинает юлить и умолять о пощаде, наоборот, лицо у него делается, как у героя ополчения, решившего принять лютую смерть, но врагу не сдаваться.

Я качаю головой.

– Ладно, не ссы, – говорю беззлобно. – Мстить не буду, ввиду твоего малолетства.

– А? – хмурится он.

– Блин, ты тупой что ли?

– Сам ты тупой, – огрызается он.

Нет, ну что за человек.

– Ладно, короче, слушай сюда. Я тебя п***ть не буду, понял теперь? На первый раз прощаю, но если ещё раз мне дорогу перейдёшь, пожалеешь. Помнишь, что с корешами твоими случилось? И финка не помогла кривому вашему. Ты понимаешь, что я говорю?

– Да, – зло отвечает он.

– А чё тогда недовольный? – удивляюсь я. – Хочешь всё-таки, чтоб я из тебя говно вышиб?

Он молча машет головой.

– Значит так. Вот, держи. Ел ананас когда-нибудь? – я вытаскиваю из мешка жестяную банку с жёлтой этикеткой и протягиваю Трыне.

Он ошалело на меня смотрит и осторожно протягивает руки. Ананас кусочками, консервированный. Вьетнамский наверное. От сердца отрываю.

– С дружбанами своими схаваешь. И вот ещё что… Ты куришь?

Он трясёт головой.

– Бухаешь?

– Нет, – неуверенно тянет он.

– Молодец.

Держать свёрток одной рукой неудобно, но я ухитряюсь залезть в брючный карман и выудить оттуда трёшку.

– На вот тебе, иди торт купи или пирожных, чего там высматривал в булочной? Не вздумай курево или пойло покупать. Понял? В кино можешь сходить. Девчонку пригласи.

– Какую ещё девчонку! – пренебрежительно выплёвывает он, беря деньги.

Трёшка быстро исчезает в его руках, но поручиться, что он понял мои слова как надо, я не могу.

– На этом всё. Разбежались, – завершаю я аттракцион невиданной щедрости. – С Новым годом, короче. Желаю тебе в Новом Году перестать быть дебилом и стать нормальным чуваком. Не шестерить у Кахи, а за ум взяться. Если будешь учиться нормально, человеком станешь. А так по зонам да лагерям сгоришь. Я знаешь сколько таких видел пацанов, которые сами себе всю жизнь переломали? Ладно, короче. Аривидерчи. Языком не трепи, незачем твоим знать, что это я тебя подогрел. И хорош у малышни деньги зашибать.

Я ухожу, а он остаётся в этой своей щели за беляшной. Не знаю, что на меня нашло, чёт жалко стало пацана. Понимаю, мои нравоучения ему по барабану, не в коня корм, но блин… Ладно, проехали…

Когда я захожу домой, меня встречает радостный лай Раджа.

– Соскучился, квазимодо? – хлопаю я его по спине. – Погоди, дай продукты разобрать.

– Ты где был? – выглядывает из комнаты мама. – Я уж волноваться начала. Ушёл и пропал на целый день. Ого! Ты чего понабрал?

– Это ощущение новогоднего праздника, мам, – говорю я, и, дурачась, начинаю петь.

«Праздник к нам приходит

Праздник к нам приходит

Праздник к нам приходит

Веселье приносит и вкус бодрящий

Праздника вкус всегда настоящий»

Всегда Кока-кола, в общем. И… хорошо, что её здесь нет. Люди здоровее будем.

– Что за песня, новенькую сочинил?

– Нет, это реклама тонизирующего напитка.

А я что, песни сочиняю? Новость так себе, между прочим. Как я выкручиваться буду? Тоже на сотряс сваливать?

– Реклама? Вечно ты фантазируешь. Давай, неси, показывай свою добычу.

Заношу мешок на кухню. Я и сам не знаю, что там. Сейчас посмотрим.

Сервелат венгерский, одна штука, шпроты, две банки, майонез «Провансаль», две банки, масло сливочное, примерно полкило, кофе растворимый, одна банка, жестяная, коричневая с крутобёдрой индийской танцовщицей на борту.

– Ты где это взял? – охает мама.

Я молча продолжаю извлекать трофеи.

Горошек венгерский «Глобус», одна банка, болгарский перец, фаршированный овощами, в томате, одна банка, сыр твёрдый, похожий на «Пошехонский», примерно полкило, а ещё печень трески, сгущёнка, маленькая баночка камчатского краба и три шоколадки «Алёнка».

Тут добра, насколько я понимаю, рублей на двадцать пять, а то и на все тридцать, не меньше.

– Нет, ты где это взял?

– Это Юрий Платонович распорядился, нам подарочный набор выдали. Он похоже, какой-то крутой руководитель.

– Какой?

– Ну, серьёзный. Шишка, понимаешь?

– Вечно ты со своими словечками. Теперь давай, складывай всё в свой мешок и неси обратно.

– Чего?! – я аж рот раскрываю. – Обратно? Там уж закрыто наверное.

– Значит завтра унесёшь.

– Да с чего, мам?

– А с того! – сердится она. – Мы такой подарок принять не можем!

– Да это не совсем подарок, я вообще-то деньги за него отдал. Со скидкой, конечно, но всё равно.

– Три рубля? Не смеши меня. Это всё рублей тридцать стоит!

– Я заплатил не три, у меня были деньги. Я же тебе говорил, на обедах сэкономил.

– Это меня и пугает! Ради чего? Ради горошка заморского? Ради этого ты желудок портил и голодом в школе сидел? Надо об учёбе думать, а у тебя в животе урчит.