Цель номер один. План оккупации России
Шрифт:
Вот так лопнул миф о квалифицированных узбекских национальных кадрах. Зульфия способна получать высокую зарплату. А нужными знаниями и умением, несмотря на диплом о высшем образовании, она все-таки не обладает.
«Но при этом Марьиванна – человек второго сорта, хотя уволить ее ни один начальник не решится – без нее вся работа остановится… К русским, этим «белым неграм» Средней Азии, питают смешанное чувство соболезнования и брезгливости – как к непонятным, но безобидным загостившимся чужакам, дом которых сгорел за время их отсутствия. В то время как корейцы, чеченцы, евреи и др. живут национальными общинами, русские остаются каждый со своей бедой один.
И это понятно, ведь среди русских никогда не было этнической солидарности. Те русские, которые живут сейчас в республиках
8
«Независимая газета», 25.06.96.
Вернусь к очерку Муратханова. Плакаты, вывески, официальные заявления, воинские команды – все это пишется и звучит на узбекском, а потому недоступно неграмотным русским, 99 процентов которых так и не удосужились в достаточной мере овладеть языком титульной нации. А сейчас еще проводится переход с кириллицы на латинскую графику, что сделает неграмотными и большинство узбеков. И, конечно, весь культурный багаж, накопленный в советское время и зафиксированный на русском языке, станет узбекам недоступным. Такая же судьба постигла в середине прошлого века арабскую вязь, превратившуюся для новых поколений советских узбеков в китайскую грамоту.
В школьном курсе новейшей истории русские объявлены захватчиками и завоевателями, а басмачи – героями национально-освободительной борьбы. Учебники советского образца, как и сочинения Горького и Маяковского, изъяты и уничтожены еще в 90-х, при обнаружении подобных книг и директора школ, и заведующие библиотеками лишались работы.
Узбекская власть стремится представить республику светским государством, время от времени проводятся обыски с целью изъятия у населения исламской экстремистской литературы. Но если и не было в семье экстремистов, после ареста кормильца они появятся.
Современные идеологи при поддержке узбекоязычных СМИ (а других там почти нет) активно культивируют в общественном сознании образ женщины – хранительницы очага, изо дня в день терпеливо ожидающей мужа в четырех стенах и безгласно принимающей любую его волю. У узбекской девушки с высшим образованием шансов на замужество мало. Образование у женщины стало пороком, так Узбекистан возвращается к собственному Домострою (как крестьяне, из-за обнищания лишенные возможности покупать товары в городе, вернулись к натуральному хозяйству). Единственный островок, законсервировавший советскую стабильность и благополучие, – это Навойский горно-металлургический комбинат (где директор – крепкий русский хозяйственник) и золотодобывающее узбекско-американское СП. Платят здесь в среднем от 200 до 400 долларов в месяц, и, в отличие от Ташкента, бесплатно показывают российское ТВ.
Уехать русскому из Узбекистана непросто – за билет на поезд надо будет заплатить полугодовую зарплату среднестатистического русского жителя Ташкента. А продать свою квартиру можно лишь за гроши: таков жизненный уровень потенциальных покупателей (в города стремятся попасть молодые люди из кишлаков). Да и предложение намного превышает спрос. Получить же российское гражданство почти невозможно: очередь в консульство насчитывает многие тысячи человек, а в день оформляют документы в среднем на пять семей. Когда возмущенный волокитой русский кричит чиновнику, что он не по своей воле приехал в Среднюю Азию, а по распределению после института, тот невозмутимо отвечает: «А мы вас туда не посылали…»
Конечно, среди узбекистанских русских сильны чувства горечи по поводу неблагодарности со стороны власти и населения республики, для процветания которой наши специалисты и рабочие так много сделали в прошлом. Но тут есть один важный нюанс, который они редко учитывают и о котором написал в своем очерке
«Восток есть…» журналист Андрей Тарасов:«В растерянности и оскорбленности нашей, в позе гордого недоумения от неблагодарности за оставленные города и заводы («мы им столько понастроили, столько понавезли, а они!») читается укор непонятливым «чучмекам», так и не воспринявшим благодатной советско-европейской индустриальной цивилизации. И не укор даже, а суд. Но судьи ли мы им, если трудились, добиваясь во всем выравнивания – города и деревни, центра и окраины, Востока и Запада? Выравнивания с верой, что преодолеваем проклятое прошлое, и без опасений, что можем породить проклятое будущее».
Старый Ташкент был типичным азиатским городом. Довольно убогим и грязным. В советское время, после случившегося в 1966 году катастрофического землетрясения, столицу Узбекистана восстанавливала вся страна, в ней появились резные дворцы, плиточные площади, искрящиеся фонтаны.
Это строила Советская власть, главную роль тут играли русские специалисты и рабочие (хотя вдохновителем работ по благоустройству города выступал первый секретарь ЦК КП Узбекистана Шараф Рашидов, жизнь которого так трагически оборвалась в 1983 году). Но советские люди руководствовались пришедшей с Запада, из Европы марксистской идеологией, они хотели «догнать и перегнать Америку». И им было непонятно, например, зачем трусят стариковской рысцой по узким улочкам Старого города почтенных лет граждане в ватных халатах, пряча в рукавах каких-то сереньких птичек. А они спешили на перепелиные бои – развлечение узбекских дедушек, тогда как парни предпочитали буйное и пылкое времяпрепровождение на ипподроме. Только почему эти самые сражения птиц, вызывавшие на невозмутимых байских лицах такой детский азарт и вдохновение, были под запретом милиции и проводились на тайных, скрытых от глаз пустырях? Ну ладно – калым, ну ладно – обрезание. Ну, паранджа, которая то и дело попадалась в переулках Старого города и на базаре. Но перепелиные бои – чем страшны?
Русские постарше наставляли юного Андрея Тарасова:
«Они (узбеки) тут из себя больших хозяев строят… Ты в случае чего усы им покажи, вот так – сразу Буденного вспомнят! Он тут басмачей переколотил, до сих пор уважают!»
Или:
«В начальники лезут, а сами жен с кухни не выпускают… С гостями жену за стол никогда не посадят. Вместе с базара идут: он впереди, а она сзади с сумкой, на десять шагов… На трудную работу не загонишь, а в магазинах продавцы – одни парни, вон какие морды наедают… Ничего, мы их культуре научим! Если спросят, когда вы, русские, отсюда уйдете, отвечай: мы вас стоя справлять нужду по-малому научили? Научили, а вы тут до нас сидя это делали. Вот когда по-большому стоя научим, тогда и уйдем. Ха-ха-ха…
Между собой, конечно, и погрубее выражались. Не то чтобы все поголовно…
Молодость груба и бесцеремонна, но корешки мои лишь отсвечивали оборотной стороной официальной медали. В какую газету ни глянь – рядом с победителями соцсоревнования обязательная образцово-показательна проработка феодально-байских предрассудков и пережитков, под которые подводилось множество привычных для узбеков черт образа жизни, вплоть до перепелиных боев. И, конечно, самый главный враг – национализм…
Осознание, что мы в общем-то в чужом доме присвоили себе право хозяина и с важным видом поучаем настоящих хозяев, где и как им сидеть и стоять, что делать, что петь и читать, приходило в ту пору трудно и не сразу…» (Выделено мной. – М.А.)
Так что нынешние притеснения русских – в известной мере ответ на бесцеремонность, с которой мы наводили порядок в азиатских республиках, часто не считаясь с особенностями характера и менталитета, нравами и обычаями местных народов. В какой-то мере здесь сказался тот дефицит времени, в который поставила нас История». (Нас ведь посылали туда не для изучения местных обычаев, а чтобы перестраивать жизнь на основе прогресса.) «Возможно, не будь необходимости спешить с индустриализацией страны и пр., будь у русских время, чтобы не спеша вживаться в этот своеобразный мир Востока, они вели бы себя более деликатно и уважительно по отношению к местным жителям». Память подсказывает и другие поводы для оправдания.