Целитель 10

«Волга» выждала немного, и увязалась за вероятным противником.

Четверг, 15 мая. День

Первомайск, улица Киевская

Текучка меня нисколько не донимала, хотя унылое повторение пройденного кого угодно могло вогнать в дремотную скуку. И я прекрасно помнил выражение кого-то из великих: если ставить опыт, как обычно, как всегда, новых результатов не получишь.

Но чихать мне на ветхую мудрость! Я ведь не открытий добивался, я искал то, не знаю что.

Пробовал исследовать само время, хотел понять, как же оно тикает. Потому и совал бруски под тахионный дождик, наблюдал, обложил хронокамеру десятками приборов — и следил, как дергаются их стрелочки, как мигают циферки или вьются синусоиды.

Ведь была, была же хоть какая-то разница в их показаниях! Зимой нас с Мишкой Браиловым разделяли ничтожные пять минут, вот только попал он не в свое прошлое. А чем отличаются времена в разных потоках? Или время едино, и любые последствия корректировок затухают в веках?

Самое чудесное заключалось в том, что перемещение моего двойника четко фиксировалось целым набором регистраторов, и эти записи сохранились. Но единственное отличие заброса человека в прошлое от перемещения, скажем, Тузика выглядело немного странным. В сам момент «попадоса» ход времени стал прерывистым — он то ускорялся, то замедлялся, сглаживая амплитуду. Так покачиваются чашечки чувствительных весов, приходя в равновесие.

И что мне это дает? Знать бы…

— Володь… — я подработал манипулятором, и вернул очередной образец в техотсек. — Завтра надо будет кой-чего поменять…

— Кой-чего… это чего? — прокряхтел Киврин, вставая и отряхивая ладони.

— Смотри. У тахионов — отрицательная масса. Поэтому они, теряя энергию, расходуя ее на то же черенковское излучение, ускоряются. Так?

— Ага, — кивнул Володя с умным видом. — И, кстати, само название «ускоритель тахионов» — дурац… м-м… чудесатое.

— Да нет, — улыбнулся я, — именно дурацкое. Мы же не разгоняем тахионы, прикладывая энергию, они сами. А что будет, если, попав в хронокамеру, тахиончики столкнутся не с твердым телом, а с потоком… хм… нормальных частиц? Излучим их лоб в лоб! Что тогда?

— Ну-у… — Киврин солидно откашлялся. — Согласно второму закону Ньютона, отрицательная масса ускорится в направлении, противоположном приложенной силе. То есть, навстречу «нормальным» частицам! Получается, обе массы разгонятся в одном направлении, нарушая закон сохранения импульса… Так он же у отрицательной массы тоже отрицательный! Забавно…

— Самое забавное, что закон сохранения энергии продолжит работать. Положительная масса будет отдавать энергию отрицательной… м-м… динамика передачи энергии выйдет необычная, конечно… В общем, смотри. Мы же вывели инжекционную секцию из схемы «ускорителя, который не ускоритель», верно? А давай приделаем инжектор к хронокамере? Сбоку присобачим — плюс поворотный дипольный магнит? Пучок протонов выйдет слабенький, но нам хватит.

Аналитик глубокомысленно воззрился на камеру.

— А протоны где возьмем?

— Добудем! Ионизируем водород. По-хорошему если, нам бы их впрыснуть сначала в бустер протонного синхротрона… Но это задание на завтра, а пока обойдемся малыми энергиями. Задача ясна?

— Так точно! — браво ответил товарищ Киврин. — О, чуть не забыл… Тебя же Ершова искала! Сказала, чтоб без нее не уходил.

— Не уйду, — пообещал я. — Ни за что.

Тот же день, позже

Первомайск, улица Мичурина

— Я тебя точно не мешаю? — смущенно спросила Марина.

— Точно, — улыбнулся я, выворачивая с моста на улицу Ленина.

— А то я и Риту с Настей напрягла…

— С Искандером-то? — фыркнул я. — Ничего, им полезно! Ритке — особенно. А то ноет всё! Одноклассницы, видите ли, уже сюсюкают своим «бэбикам», а она одна не испытала материнского счастья! Ага… Неделями не спать, без талии остаться…

«Росита» рассмеялась.

— Тебя, по-моему, второе больше беспокоит!

— А как же! Эти ж «херувимчики» всю красоту высосут! — я покосился на спутницу, и мои губы повело в улыбку. — Правда, по тебе не скажешь.

— Спасибо! — блеснула зубками Марина. — Ты всегда умел говорить комплименты.

— Не-е! — замотал я головой. — Комплимент — это, когда толстушке внушаешь, что она стройняшка. Только мне такое без интереса. Я люблю красивой девушке говорить, как она красива — и ей приятно, и мне! Ой, забыл спросить… А тебе куда?

За окном «Ижа» проползали Дом пионеров, парковая лестница, белые высотки…

— На Мичурина! — встрепенулась Ершова, и мило покраснела. — А я забыла сказать… Тебе тоже… туда. Там раньше наша группа кучковалась… И вот опять. «Царевичи», когда не на дежурстве, на Мичурина ночуют. Рустам с Умаром завтра подъедут, а майор Славин с утра уже там. И генерал-лейтенант…

— И Семеныч здесь? — вскинул я брови, дергая уголком рта. — По мою душу, небось…

— Это он тебя звал. Поговорить хотел.

— Ла-адно…

«Ижик» вписался в поворот, прокатываясь мимо старой автостанции, нырнул в короткий туннель под железнодорожными путями, и свернул вправо, одолевая пологий подъем.

Я любил старые первомайские улицы, которых не коснулся прогресс, а история будто замерла в начале века. Мичурина была именно такой — мощенная булыжником, в тени стародавних оград и замшелых деревьев, она хранила давно утраченный миром образ. Образ неспешной, размеренной жизни — без суеты и лишней мороки. Дома, утопавшие в глянцевой зелени садов, очень «шли» улице — солидные, сложенные из камня или темного кирпича, они глядели окнами молчаливо и надменно, с дутым купеческим самомнением.

— Приехали!

Я тормознул возле кованных ворот, за которыми тянулся зеленый двор, стиснутый двумя особняками дореволюционной наружности.

— Раньше тут было имение князя Святополка-Мирского, — раскрасневшаяся, Марина отворила тяжелую калитку, будто сплетенную из железных завитков.

— Скромненько для его сиятельства, — заценил я.

Вдвоем мы зашагали к большому, приземистому дому, у белых стен которого припарковались две «Волги».

— Нам сюда, — девушка провела меня к веранде, сплошь заросшей виноградом. За стеклянными створками сгущалась зеленистая тень и витал легкий запах сигаретного дыма.