Целитель. Этот мир, придуманный нами

Их было немного – тридцать две таблички, большие, с текстами на пару страниц, и маленькие, в половину абзаца. Рептилоиды приваривали их на шестигранные бока энергоблоков, на свои скафандры, на стены лунной базы.

Значки линейного алфавита выглядели простейшими – стоячая палочка, как римская цифра «I», лежачая палочка внизу, лежачая вверху… Как буква «Г», как буква «L»… А руна «+»? Или единственная не угловатая – «О»? Буква «П» вверх перекладиной, и вниз перекладиной, и вообще боком… И что-то похожее на «Т», и тоже в трех положениях. Самой сложной руной выглядел квадратик. Всего девятнадцать рун.

Понятно, что ждать виршей не приходилось. Скорее всего, в табличках крылись некие параметры или скучные увещевания по технике безопасности. Но разве в этом дело?

Дешифровать язык иной цивилизации! И Виталий Лаврентьевич, старенький искатель берестяных грамот, благословил Изю на сей научный подвиг…

– Приехали! – объявил водитель «Икаруса», выключая мотор.

Динавицер мигом подхватился, но по ступенькам электробуса сошел, преисполненный достоинства и невозмутимости.

Впрочем, шалый апрель тут же внес поправку – теплый ветер растрепал солидную прическу кандидата исторических наук, повеяв прелью и тем томным вешним духом, что мутит даже степенное, рафинированное сознание академиков необузданными позывами. И пускай по Интерсети пророчат мокрый снег – это уже не имеет значения. Зиме конец.

Вобрав полную грудь теплого весеннего воздуха, Изя бодро зашагал к КПП, на ходу доставая пропуск. Строго тут у них…

Динавицера сравнили с фото, просветили, сличили отпечатки пальцев… Мигнул лазер, срисовывая сетчатку глаза – и стальная дверь открылась, пропуская на режимный объект.

Щурясь на солнце, Израэль Аркадьевич заулыбался ясному утру и весне, памятью возвращаясь к прерванным мыслям. Если хорошенько подумать, в этом его ощущении счастья кроется компонент, о котором умалчивает и Аля, и он сам…

Когда Соня вышла замуж за Макса Гирина, Изя смутился от нечаянной гордости – вышло так, что они породнились с Гариными! Ведь сватья была Мишкиной сестрой!

«Настька – сватья… – загрустил на секундочку Динавицер. – А сам-то? Дед Изя!»

Впрочем, супруги гордились своим нечаянным родством по-разному. Альбина цепенела от восторга, чувствуя приближенность к знаменитой киноактрисе, а вот Изя ощущал нечто подобное по отношению к Михаилу. Каково слыть родственником нового Эйнштейна?

«Да не-ет… – скривился Израэль. – Причем тут глупое тщеславие?»

Просто с Мишкой интересно! Самую необычную, самую вздыбленную фантастику он раскатывает в плоскость буден!

Бродить по сопредельным пространствам… Переместиться в прошлое… Раскапывать базу пришельцев…

Изя одолел пост внутренней охраны, и сразу двинул к спецсектору, бросив торопливое «здрасьте» в согбенную спину Янина – ученый трудолюбиво корпел над «диском типа «В-II».

Историк одолел обе двери тамбура, и часто заморгал. Яркий голубоватый свет, падавший с потолка, казался холодным, да тут и в самом деле было не жарко.

Преодолев не избытый детский страх, Динавицер приблизился к цилиндру «саркофага». Огромные, широко раскрытые глаза рептилоида приводили в содрогание, но мурашки по телу сыпанули не оттого.

Изю, в который раз, потрясла неприкрытая простенькая истина, тоскливое понимание мимолетности бытия. Эти мумии – всё, что осталось от разумных существ. Всё, что осталось от их расы. Век цивилизации недолог – тысячи, десятки тысяч лет! Даже если гуманоиды или негуманоиды уцелеют, прикоснувшись к силе атома, и дружно зашагают тернистым путем познания… Долго ли им идти?

Вселенная бесконечна, но не беспредельна в формах материи, пространств и времен. Минует сто или триста веков, и разумные познают все тайны, для них не останется пределов знаний. И что тогда? Медленное угасание? Или вечная нирвана?

Каково быть всемогущими, всеведущими – и не испытывать ровно никаких желаний?

– Ну, мне до этого пока далеко, – проворчал Динавицер. – Хочу, но не могу!

Выведя на экран «Коминтерна-11» чужепланетные тексты, он воровато оглянулся – и кликнул по иконке «Печать».

Тот же день, позже

Москва, проспект Вернадского

Не задержавшись, как Янин, Изя покинул «режимный объект» ровно в пять вечера. Бело-синий «Икарус» довез его до станции метро «Рязанский проспект», а вышел Израэль Аркадьевич на «Юго-Западной». Вот только не пошагал дисциплинированно домой, как велела супруга, метко прозванная Соней «заставлятелем», а отправился в гости, хоть и не был зван…

…Дверь открыл Аркадий Натанович. Седой и малость «схуднувший», он по-прежнему был бодр.

– О-о-о! – весело забасил классик.

– Кто там? – глухо донесся голос Бориса Натановича.

– Наш критик явился!

Шаркая тапками, младший брат ввалился в прихожую.

– Какие лю-юди!

– Оба дома, – Изя пожал протянутые руки. – Это я удачно зашел! Как жизнь? Хорошо? Как женщины?

Похохатывая, хозяева провели гостя в зал, и Динавицер, не размениваясь на предисловия, вытащил из-за пазухи файлик с тощей стопочкой распечаток.

– Вы, Аркадий Натанович, филолог, а это… – Изя шлепнул по листкам. – Тексты из Зоны Посещения. Признаюсь, я совершил серьезный проступок, вынеся их с секретного объекта, но ведь не корысти ради, а во имя науки! Вдруг вы разгадаете, что здесь накалякали братья по разуму?

– Израэль Аркадьевич! – укоризненно забасил писатель. – Что я вам, новый Шампольон?

– Нет! – с театральной пылкостью воскликнул Динавицер. – Новый Кнорозов! Я уже выпросил у Михи… э-э… у Михаила Петровича нейрокомпьютер «Ольхон». И приволоку его сюда, к вам, вместе с главным конструктором! Он всё покажет, всему обучит… Вы ему только книжку свою подпишите – и увидите высшую степень развития гомо сапиенса, «полностью удовлетворенного человека»!

Аркадий Натанович густо захохотал.

– Борька! Гляди, как проявляется богоизбранность – в хитроумии! Ладно, волоките… Обоих! Хоть гляну, в чём там Gel-Crystal inside…

Тот же день, позже

«Гамма»

ФРГ, Пенемюнде

Багров вырулил к берегу и, кряхтя, вылез из-за руля. Сырой ветер ударил наотмашь, обдавая миллиардера йодистым запахом и вонью гнивших водорослей. Балтийское море недовольно ворочало волны цвета темного бутылочного стекла, и с шумом, словно в сильнейшем раздражении, накатывалось на берег, дошвыривая грязную пену до сухой травы, проросшей на мелких дюнах.