Целитель

И не по моей вине и не моей волей, а очень похожим на то, что величают «судьбой», «роком». И перед их грозным желанием я был немощным и никчемным.

Внезапно Йен дёрнулась, видимо, силясь приподняться, но колкие токи ледяного ветра пронеслись по комнате и вновь пригвоздили её к постели.

Я тоже ощутил этот поток, который никак не походил на природное явление; Библия выпала из рук. Я ощутил неизбежное, закрыл глаза, думая, что увижу такое Нечто, после чего к разумной деятельности уже никогда не окажусь пригодным.

Хлопнула электрическая лампочка, осыпав мелкими осколками.

Я это только почувствовал, потому что видеть уже ничего не мог.

… Не знаю, через какое время зрение вернулось. Но Йен уже не было. Вернее, тело оставалось на кровати, но абсолютно неподвижное.

В мертвенном свете луны лицо казалось умиротворенным, но каким—то гладким и прозрачным. Как лёд. Исчезли крохотные морщинки под глазами, а глаза остались открытыми; только в них уже не было боли, страха, отчаяния. Борьбы тоже не было. Совсем.

«Вот и всё, – прошептал я и через несколько секунд повторил как можно тише: – Вот и всё». И удивился сам себе, ведь я – материалист. Почему живые всегда опасаются нарушить вечный покой мертвых, то есть, нарушить то, что остается единственным незыблемым и постоянным во всём этом мире?

И слышался мне голос. Но было ли это голосом внешним, или мысли оформились в чёткую словесную схему, или разум зашкалило – неизвестно.

Глазогорящей гиеной приволокутся худые времена.

Небеса перекроют тучи, сквозь которые не сможет пробиться даже тонкий солнечный луч.

И всё покроет холод.

Он завладеет телами и душами, помыслами и стремлением.

Сильные погибнут, а слабые станут оплакивать их участь, но бороться не смогут.

Уделом человека сделается отчаяние.

Так свершится наступление мрака и беззакония, о котором твердили избранные, которым не верили. И только одинокие подвижники найдут в себе силы; но сначала им надо будет уйти, чтобы потом возвратиться.

И первыми оказаться под ударом.

В окошке розовел восток.

Посланники света уже скользили по хрусткому снегу, постепенно выметая ночь.

Но это не утешало.

Краешек сознания сигнализировал мне о Битве, которая вновь набирает разрушительную мощь и ещё о том, что я – в центре этой Битвы.

И мне, до дрожи в затылке, до боли в коленях, до неимоверной страсти захотелось найти ответы. И я неуверенно подошел к последнему ложе, где неподвижно лежало то, что совсем недавно называлось «Йен».

– А ведь вы бросили меня одного, наедине со всем этим, – сказал я подавленно и горестно, словно впервые убедившись в том, что я один, что я не воин. – Вы знали, что так может произойти…

_________________________

Я шел полусумрачной улицей, мимо сиротливо ютящихся домов с тёмными проёмами окон, по школьному стадиону, пустому, а потому непривычному; мимо монумента с Вечным огнем.

Из телефона-автомата позвонил в полицию, назвал адрес Йен и сказал, что в квартире – труп.

На быстрые вопросы дежурного – повесил трубку, лениво подумав: «Завтра я отвечу вам на все вопросы».

Я слишком устал и хотел отдохнуть.

И пошел – к покою и отдыху, как мне казалось.

Но я шагал навстречу боли и отчаянию, презрению и забвению, изменам и подлости, предательству друзей и торжеству врагов. И ещё многому такому, о чём лучше не знать.

Но всё это отыскало меня в грядущую дождливую весну, пакостное серое лето, слякотную мокродымную осень.

… День наступал постепенно, осторожно выдавливая остатки темноты из самых периферийных закоулков.

Всё кончилось.

Всё только начиналось.

Часть 2.

Под ударом

«Человеку всегда следует помнить, что за всей его деятельностью свыше осуществляется надзор. Живое существо в материальном мире подобно служащему в конторе, за деятельностью которого следит его шеф. Служащий не знает, какое мнение складывается о нём у начальства, но всё что бы он ни сделал, так или иначе учитывается, и в зависимости от результатов его работы ему могут увеличить жалованье, повысить или, наоборот, понизить в должности, или уволить. Аналогично этому, у всех наших поступков есть свидетели, и потому в священных писаниях сказано, что живое существо находится под контролем высшей силы и в зависимости от своей деятельности заслуживает поощрение или наказание».

Ш. Шримад «Бесценный дар»

ВСТУПЛЕНИЕ 4

В суматошном разнообразии ситуаций, которыми награждает нас быстротекущая жизнь; в решении вопросов, которые надо одолевать по несколько раз на дню; в поисках выхода из создавшегося положения; словом, во всём, чем наполнены мгновения бытия, мы совершаем выбор.

Подтверждая.

Опровергая.

Доказывая.

Сдаваясь.

Никто нас не толкает под локоть, не подсказывает возможных вариантов, не понуждает следовать Его путем. Нам просто предлагают несколько дорог в любом направлении.

Но при этом следует хорошенько уяснить, что свобода выбора содержит в себе тайную опасность совершения неверного шага и проявления преступного своеволия. А ошибка влечет за собой роковые последствия, потому что нам, если и приходится принимать спорные решения, то они – всегда в радость тёмной стороне.

Ведь, в отличие от всего прочего человечества, нам – воспитанникам советской эпохи, детям тоталитаризма, взращённым в кромешном отрицании, приходится гораздо горше и трудней. Духовный фундамент в нас отсутствует напрочь. Но страсть к материальному, сиюминутному, развита необычайно. Поэтому мы тешили дьявола, всегда были его верными последователями и слугами. И боюсь, что таковыми остаёмся и поныне.

Слова «Господь» и «молитва» у нас звучали похлеще всякой ругани.

Нам говорили: «Бога нет», и мы это весело подхватывали и разносили по всему эфиру.

Только тех, кто был поумней, удивляло, почему, полностью отрицая существование Создателя, демонические силы так яростно с ним борются, так одержимо уничтожают всякое упоминание о нём?

И ведь доборолись до того, что их торжество уже явно обозначалось.

Последствия всевластия Князя Тьмы мы ощущаем до сих пор, наши души он по-прежнему почитает своей вотчиной. И это во многом оправдано. Большинство остаётся на позициях безверия, либо колеблется, слабо сопротивляясь при том.