Целительница моей души

— Здравствуйте, — привычно поздоровалась я с вновь прибывшими. Двое сопровождающих коротко кивнули и отправились в пустующую приёмную, а брюнет с малышом — за мной, в кабинет.

— Эррол, познакомься, это миссис Троп. Она целительница, — мужчина привычно опустился в кресло и устроил ребёнка на коленях. — Это мой сын, Эррол, и он тоже пострадал от магического напалма.

— Не люблю целителей, — мальчик набычился, глядя на меня.

— Я не сделаю тебе больно, — пообещала я, опускаясь на корточки. Интересно, где у него шрамы. Личико было чистеньким, ручка, которой он придерживал плед у шеи — тоже, но это всё, что я могла увидеть. — Покажешь, где у тебя остались шрамы от напалма?

— Нет! — вскрикнул малыш и отпрянул от меня, крепче прижимаясь к отцу.

— Почему? — удивился тот. Похоже, такая реакция сына стала для него неожиданностью.

– на тётенька! — Эррол задрал голову, чтобы посмотреть отцу в лицо. — Я не буду показывать попу тётеньке, это неправильно, так мистер Лейд говорит!

— Твой гувернёр, конечно, прав, но миссис Троп сейчас не тётенька, она целительница, а целителям можно показывать всё, — с удивительным терпением и нежность увещевал его отец.

— Не буду! — мальчик замотал головой и выпятил губу, словно вот-вот расплачется.

— И не надо, — стараясь остановить намечающиеся рыдания, поспешила я. — А у тебя шрамы только на попе?

— Нет, — губа Эррола была всё еще выпячена, он всё ещё подозрительно меня глядел, но плакать вроде как передумал.

— А ты можешь показать мне что-нибудь другое?

Малыш подумал, вновь взглянул на отца, получил от него ободряющий кивок и высунул из складок одеяла другую руку, правую. А я чуть не ахнула. Если шрамы взрослого меня напугать или отвратить не могли, то при виде скрюченной лапки — иначе не скажешь, — мне захотелось разрыдаться. Не должно такого быть у детей, не должны они переносить такие страдания.

— Можно мне потрогать? — наверное, мой голос звучал как несмазанная телега, но ком в горле был размером с кулак. — Я не сделаю тебе больно, обещаю. Я лечила твоего папу, и если бы сделала ему больно, он бы не привёл тебя ко мне, верно?

— Верно, — забавно нахмурив бровки в серьёзных раздумьях, кивнул мальчик. — Ладно, потрогай.

Я аккуратно взяла в ладони крохотную скрюченную ручку с негнущимися пальчиками без ногтей, всю состоявшую из одного сплошного шрама, и, прикрыв глаза, провела диагностику. И чуть не завыла, представляя, какие муки пережил этот ребёнок.

В отличие от отца, которого лишь задело брызгами этого самого напалма, Эррола в него, похоже, макнули. Или облили. Страшнее всего пострадали ноги ниже колен, каким чудом их вообще удалось сохранить, не знаю, но ноги были. Слабые, безжизненные не только от ожогов, но и от того, что ими не пользовались — да и невозможно было, — они представляли собой один сплошной шрам спереди от колен и ниже, сзади шрамы, хотя уже не сплошные, захватывали ягодицы и часть спины.

Примерно то же было и с рукой — она была повреждена от пальцев и вверх, выше локтя. Видеть глазами я могла только кисть, потому что на Эрроле была рубашка с длинными рукавами и кружевными оборками на манжетах, но для внутреннего зрения мне не были помехой ни одежда, ни плед.

Пальцев на ногах практически не осталось, ноги не сгибались, застыв в полусогнутом состоянии, рука тоже. Но на ней хотя бы пальчики сохранились, хотя и негнущиеся. Неповреждёнными у бедного ребёнка остались голова, левая рука, верх спины, грудь, живот, пах и передняя часть бёдер.

Ходит он не мог, сидеть, наверное, мог, но с трудом, правой рукой тоже не пользовался.

— Наши целители сделали всё, что могли, — хриплым голосом сказал брюнет, когда я, открыв глаза, встретилась с ним взглядом. — Ожоги от обычного огня, обожжённые лёгкие — четверо целителей едва не выгорели, но вытянули Эррола из-за грани. Но с ожогами от магического напалма они ничего не могли поделать.

— Я смогу, — твёрдо сказала я, словно не ему, а самой себе поклялась. — Это займёт время, но я поставлю вашего сына на ноги. Обещаю.

Ничего, малыш, ты у меня еще бегать будешь.

ГЛАВА 7. САД

День пятнадцатый. Понедельник

Первый сеанс и правда продолжался не больше часа. Уже через полчаса Эррол начал капризничать, говорить, что ему скучно, душно, плед колется, лежать неудобно. Что хочет в свою кроватку, есть, пить, спать и смотреть в окно — а окон в кабинете не было. Даже немного странно, что на горшок не просился — мои младшие в своё время то же самое просили, когда спать их укладывала, причём по очереди. Очень знакомо.

Совместными уговорами — моими: «Потерпи ещё чуть-чуть, и я покажу тебе, что у нас получилось», и брюнета: «Ты же уже совсем взрослый, сынок, сможешь еще немного потерпеть», — мы кое-как растянули сеанс на час, но и всё. Ребёнок просто расплакался, а это уже никуда не годилось.

И понять его, в общем-то, можно было — незнакомое и не особо привлекательное место, чужая тётя, которая всё время держит его за руку, и которой, кажется, всё-таки придётся в будущем попу показывать, а возможно, и ожидание боли, я же не знаю, как его прежде лечили, любого ребёнка доведут до истерики. И это не считая того, что просто вылежать час, практически не двигаясь, было для любого ребёнка сложно. Уж кто-кто, а я это знала прекрасно, поэтому совершенно спокойно восприняла такое поведение малыша.

В итоге, я успела очистить от шрамов лишь руку выше локтя, там было проще — повреждена была лишь кожа, ниже пришлось бы восстанавливать еще и сухожилия, поэтому я остановилась, оставив это на завтра.

— Посмотри, какая теперь у тебя кожа гладкая, — я достала небольшое зеркало, которое специально держала здесь, чтобы показывать пациентам получившийся результат, который просто так увидеть было сложно, например, убранное родимое пятно на ягодице, была у меня и такая пациентка, к счастью, не пациент. Кстати, задумалась я о необходимости зеркала именно после того, как убрала первый кусочек шрама с лица брюнета.

Эррол, который прекратил плакать, как только были произнесены волшебные слова: «На сегодня всё», с любопытством заглянул в зеркало. В отличие от отца, чья кожа была загоревшей, и не только на лице, малыш был совсем беленький, сразу становилось понятно, что если он и бывает на свежем воздухе, то исключительно в тени. Но даже на незагорелой коже можно было чётко различить гладкое розовое пятно на месте шрама.

— Ой! — он выпустил плед и стал ощупывать больную руку здоровой. — Он стал меньше! А здесь исчез! Это насовсем?

— Насовсем, — заверила я маленького пациента. — А завтра, если сможешь посидеть чуть подольше, я сделаю так, что твоя рука сможет сгибаться вот так, — и я пару раз согнула и разогнула свой локоть.

— Ладно, — вздох был таким тяжёлым, словно малышу предстояло, как минимум, дом в одиночку построить, но уже само осознанное согласие меня порадовало. Конечно, он и завтра быстро устанет и будет капризничать, но, надеюсь, выдержит чуть подольше, чем сегодня.

И у меня уже появилась мысль, как этому помочь.