Целуй меня в Риме

– Космонавт? – выпаливаю я.

Снова взрыв хохота. «Чем там еще гордятся итальянцы?» – мучительно соображаю я.

– Футболист? – наконец доходит до меня.

– Один из лучших, – с гордостью кивает Клаудиа и забирает младенца у мужа, давая теперь ему возможность поесть. – Джузеппе забил решающий гол недавно на чемпионате Италии.

Сидящие за столом мужчины охотно подхватывают эту тему, начиная нахваливать Джузеппе, а я получаю передышку и с благодарностью беру бокал красного вина, который наливает мне Роберто.

Делаю глоток, но тут слышу голос Роберто, обращенный к матери. Он произносит тост, и я убираю бокал от губ, надеясь, что моей поспешности никто не заметил. Но напрасно – Симона злорадно улыбается, глядя на меня. Я поворачиваюсь к Джульетте, которая вся сияет, слушая поздравление сына. Роберто рассказывает забавный случай из детства, вызывая смех у всех собравшихся. Трогательно говорит о том, как любит свою мать и как скучает по ней и по ее домашней пасте в Москве. Последнее замечание вызывает у собравшихся смешки, я тоже улыбаюсь – нечасто увидишь босса в таком добром и веселом расположении духа. А вот слова о том, что она – главная женщина в его жизни, меня напрягают. А как же жена?

– Ты русская, тебе не понять, – цедит Симона, глядя на меня с непередаваемым высокомерием. Упс, я что, сказала про жену вслух, да еще на итальянском? – К тому же невеста – еще не жена, – добавляет она на тон тише.

За столом довольно шумно, Роберто продолжает говорить, и ее слов, сказанных мне, никто не слышит. Они ранили бы меня, если бы я была настоящей невестой. Но я ненастоящая, поэтому спокойно улыбаюсь его бывшей – пусть лучше бесится она.

В конце тоста Роберто преподносит матери наш подарок. Ох, только не это! Я начинаю нервно елозить, когда Джульетта запускает руку в пакет. Я думала, что босс вручит подарок дома, в кругу семьи. Нижнее белье не предназначено для того, чтобы трясти им перед всеми гостями.

– Давай, показывай, что там! – весело торопят незнакомые мне женщины, судя по возрасту – подруги именинницы.

Джульетта достает из пакета за лямку красную шелковую ночнушку, и за столом воцаряется тишина. Такого точно никто не ожидал.

– Мы выбирали вместе с Мариной, – растерянно оправдывается Роберто.

– Кто бы сомневался, – тихонько фыркает Симона. – Сам бы ты не додумался.

– Что ж… это очень… – синьора Веронезе запинается, – мило.

Она хочет запихнуть сорочку обратно, но тут из нее выпадает какая-то мелкая тряпочка – прямо в тарелку с пастой. С каменным лицом Джульетта поднимает ее с тарелки, и я хрюкаю от смеха.

– Это смешно? – спрашивает мать Роберто, строго глядя на меня и продолжая держать в руках красные стринги – почти такие же, как сейчас на мне.

– Простите, – извиняюсь я. – Мы с Робби тут ни при чем. Мы выбрали халат и сорочку, а к ним полагался подарок, но мы не видели, что туда положили.

– Что ж, – его мать с каменным лицом засовывает подарки обратно в пакет, – спасибо.

– Носите с удовольствием, – вырывается у меня. Ну вот кто меня за язык тянул, а?

За столом раздаются смешки.

– За маму! – нервно восклицает Роберто, поднимая бокал. – За ее день рождения!

Мы чокаемся со всеми, кто рядом, и обстановка немножко разряжается.

– Привет, Симона, – говорит Роберто, как будто только сейчас заметил сидящую напротив девушку, которая протягивает ему свой бокал. А вот она с него все это время глаз не сводила.

– Привет, Тото, – отвечает она, чокаясь с ним и подчеркивая их близкие отношения этой кличкой.

Что это за Тото такой? Как песик Тотошка в книге про Элли и Изумрудный город? Не сдержавшись, я прыскаю. Симона смеряет меня ледяным взглядом. Даже не знала, что итальянки так умеют! Ух, как будто за столом сразу стало на двадцать градусов холодней и в начале июля наступил январь.

– Представишь меня? – говорит Симона, обращаясь к Роберто.

– Марина, это Симона, – Роберто запинается на миг, и я прихожу ему на помощь.

– А, твоя бывшая! – радостно восклицаю я, как будто всю жизнь мечтала с ней познакомиться.

Босс ошеломленно смотрит на меня, не понимая, откуда я знаю про бывшую. А я незаметно подмигиваю его сестренке Лауре, которая с любопытством наблюдает за нами, отложив вилку.

– Ты не говорил, что она такая красавица, – ласково журю его, а Симона довольно улыбается, как будто признавая свою победу надо мной. – Наверное, пластическую операцию она сделала уже после вашего расставания? – добиваю ее я.

– Какую еще операцию? – рассерженно шипит Симона.

– Ну как же – нос, губы и еще грудь, – я мило улыбаюсь ей. Как минимум, губы у Симоны сделанные. Да и носик отличается изяществом – даже в сравнении с ее матерью, которая сидит рядом, ближе к Джульетте, и сейчас испепеляет меня взглядом, как и ее дочь.

– Не понимаю, о чем ты. – После первого шока, обнажившего ее истинную змеиную натуру, Симоне удается взять себя в руки и улыбнуться мне в ответ ласковой улыбкой Белоснежки. Но меня ее оскал не обманывает. Если бы она могла – то вонзила бы мне вилку в руку и еще провернула. За то, что сегодня рядом с Роберто я, а не она.

– Милый, положи мне того салатика с рукколой, – прошу я своего мнимого жениха.

И пока он выполняет мою просьбу, с удовольствием наблюдаю, как его бывшая скрипит своими белоснежными зубами. Потом нахожу взглядом Франческу и вижу, что она пьет воду вместо вина. Глаза у нее грустные, как будто прямо сейчас она решает – оставить ребенка или нет. Надо выбрать момент и побеседовать с ней наедине, а пока со мной заговаривает элегантная пожилая сеньора в черном, сидящая наискосок от нас.

– Ты тоже кого-то потеряла, милая? – с сочувствующей улыбкой спрашивает она.

Я сразу не понимаю, о чем речь, и тогда пожилая дама подсказывает:

– Кто-то из твоих родителей умер?

– Что вы! – бурно восклицаю я. – Мама с папой, слава богу, живы и здоровы!

– Тогда по кому ты носишь траур? – Она озадаченно моргает.

И тут до меня доходит! Ведь за шумным столом среди пестрой компании гостей только мы с ней одеты в черное.

– Я не в трауре, просто люблю черный цвет, – смятенно бормочу я.

– А я похоронила мужа, мы прожили вместе сорок счастливых лет, – вздыхает она и прикладывает к накрашенным глазам белоснежный платочек.

Должно быть, она ровесница тех старушек, которые сидят на скамейке у московского дома Роберто. Но назвать ее старушкой не повернется язык – так элегантно она одета, а ее стрижка-каре явно сделана у хорошего парикмахера, и в черной шевелюре нет ни одного серебристого волоска.

Пожилая синьора достает из сумочки портрет мужа в рамочке и протягивает мне:

– Вот мой Леопольдо.

С цветной фотографии, которую я беру в руки, смотрит добродушный мужчина с пышными усами, одетый в черный костюм.