Цена империи. Чистилище

Глава одиннадцатая. Заметая следы

Глава одиннадцатая

Заметая следы

Санкт-Петербург

13 февраля 1880 года

Убегать надо так, чтобы не оставалось следов

(В.Гюго)

Сергей Мезенцев

За Нарвской заставой столичного города жила голытьба. Называть жилищем те трущобы, что разрослись тут подобно грибам в дождливую погоду, было бы огромным преувеличением. Кривые улочки, покосившиеся домишки, вросшие в землю с самого рождения, все они еще и топились по-черному. Облезлый одноглазый серый кот прошмыгнул через улочку, отправляясь по своим, очень важным, кошачьим делам. Из всех развлечений — недорогие трактиры самого низкого пошиба, из духовной пищи — вечно пьяный батюшка самого бедного столичного прихода, да церква святой Екатерины Александрийской, что называют Екатерингофской еще, сорок лет назад ее возвели, вот и валит в нее народ, а в кого тут надеться, коли не в Бога? Так что голытьба, что жила неподалече от Петергофской дороги к этому светочу духовному завсегда припадала, вот только глуха была святая Екатерина к их просьбам, видать, далече ей из Александрии за нашим народцем приглядывать.

Говорят, в таких местах, как это слышен стон народный, ну, это преувеличение, но место сие было нездоровым, тут добывали себе на еду тяжким трудом или воровством да разбоем. Тут можно было найти все, что невозможно было найти в лощеном столичном граде. Любой товар на любой вкус, кроме самого изысканного. Сюда шли за запретным. И чаще всего находили его: в тех же трактирах. Человек, который, прихрамывая, топал в сторону сего заведения общепита был невысокого роста, коренаст и одет бедно, хотя и не в рванье. Шапка-ушанка да видавший виды тулуп да валенки — так одевались возчики, вот только этот человек никакого отношения к извозу не имел. Знали его тут, а как не знать — Гунявый, фигура в этих местах примелькавшаяся. Большие кулаки, сбитые в кровь, да несколько свежих синяков свидетельствовали о привычном отдыхе мастерового. Подраться он любил, тут уже все знали, что от него можно огрести неприятностей, денег — нет. Сей мужичок шабашил где-то невдалеке от столицы, изредка приезжая сюда пожить недельку-другую да спустить небольшую заработанную деньгу. На вид ему было под пятьдесят, на круглом широком лице выделялись густые кудрявые седые бакенбарды, а сама физиономия оказалась плохо выбритой. Он шел к харчевне, которую держал Федор Васильев, коя располагалась недалеко от железнодорожного вокзала и была довольно хорошо посещаемым заведением. При этом качество еды и цены были вполне демократичными, и сие заведение посещала самая различная публика, вплоть до разорившихся дворян. «Гунявый, опять подрался?» — неодобрительно встретил жильца вышибала, Кузьма, он на себе узнал крепость кулаков постояльца, так что знал, что с ним связываться не стоит. Хромой постоялец увидел хозяина харчевни, Федора, крупного мужчину с избитым оспинами лицом, подошел к нему и буркнул: «Деньга закончилась. Съеду я. Совсем съеду». После этого поднялся по лесенке в каморку на втором этаже, служившей ему пристанищем эти несколько дней. Лестница безбожно скрипела, а вот петли двери в комнатку были хорошо смазаны. Гунявый сел на табурет, безвольно опустив руки, которые тряслись. Он слишком устал за эти сутки. Слишком устал и перенервничал. На столе был графинчик водки, наполовину опустошенный, да краюха черствого черного хлеба. Необходимая маскировка. Сейчас это было как нельзя кстати, постоялец набулькал себе половину стакана и выпил залпом, почти не почувствовав вкуса, только обжигающее действие горючего напитка. У Васильева водка для постояльцев всегда была крепкой и отменного качества. Особенно для этого постояльца. Кроме обычного дела: питейного, кормежки и содержания постояльцев имел Федор Васильев грешок: приторговывал краденым. Впрочем, был достаточно осторожен и приобретал ценные вещи только у проверенных мазуриков. Но вот однажды он совершил серьезную ошибку: приютил беглого солдата Якова Григорьева, который назвался Иваном Ивановичем Соловьевым, чей паспорт ему удалось найти и подделать, а вот трактирщик дважды подтверждал личность Соловьева, что стало для него большими неприятностями. Вот только выручил его из неприятностей некий жандарм, который в ответ попросил оказать ему услугу. Они договорились на том, что Васильев будет продолжать аккуратно скупать краденые вещи, а у жандармского офицера появилась конспиративная каморка, имеющая ряд удобств для той же, будь она неладна, конспирации.

Сергей Николаевич Мезенцов начал неторопливо внимать парик, отклеивать надоевшие до чертиков бакенбарды. Чуть успокоился. Он не был сыном Николая Владимировича, шефа жандармов. Но и не был однофамильцем. Род Мезенцовых был большой и влиятельный. Из Минских Мезенцовых был Сергей Николаевич. Он получил отличное образование: Полоцкий кадетский корпус, Павловское военное училище. В 1871 году окончил Николаевскую академию генерального штаба по первому разряду (дополнительный набор). В это время на молодого подающего надежды военного заметили. Двадцатичетырехлетний штабс-капитан привлек внимание только что произведенного в генерал-адъютанты дальнего родственника не только своим живым умом и способностями к аналитической работе, но и своей фамилией. Ему показалось забавным сделать своим конфидентом своего же родича. Выполняя тайные поручения Никола Владимировича Сергей все больше вовлекался в сферу тайной войны, опасную и требующую особенной осторожности. Однажды флигель-адъютант государя, генерал-майор Мезенцев пригласил к себе своего доверенного офицера.

— У меня к вас предложение, Сергей Николаевич (наедине они общались по имени-отчеству, без титулов). Скажу так, приняв его, вы не слишком подниметесь в чинах и не станете широко известным публике и в свете. Ваша карьера не будет столь блестящей, как могла бы. Но вы сделаете то, что крайне необходимо для Империи. Это поручение опасно. Смертельно опасно. Подумайте хорошо. Ни званий, ни наград оно вам не принесет. Вы будете иметь серьезные полномочия, но и знать о них будет очень небольшой круг лиц. О сути я смогу сказать вам, когда вы примете предложение. Нет — и эта встреча у нас будет последней.

Он раздумывал минуты три, не более того, хотя и были сии мгновения самыми длительными в его жизни. Именно тогда он узнал о том, что Мезенцев ведет расследование убийства цесаревича Николая Александровича. Расследование шло медленно, потому что велось частным порядком: к флигель-адъютанту обратился министр внутренних дел, оказывающий помощь, но средств на расследование было не так уж и много. Только в 1870 году удалось нащупать одну ниточку. И вот тогда Николай Владимирович получил в свои руки необходимые средства. Но к тому времени он был нагружен множеством поручений государя, был уже «в фокусе внимания» многих сил и ему понадобился человек, который сможет разгрести эти Авгиевы конюшни.

В 1878 году государь получил секретный доклад уже шефа жандармов Мезенцева о смерти своего сына и роли в этом Британской короны, причем в докладе делался акцент на том, что это всего лишь один эпизод тайной войны против Российского государства и ее государей. Но после убийства шефа жандармов в августе Сергей Николаевич вынужден был «залечь на дно», надеясь, что его имя не стало известным никому в связи с этим докладом. Уж очень оперативно «разобрались» с его тайным руководителем. Но 27 сентября этого же года майор Мезенцов был приглашен в столицу на встречу с выпускниками Николаевской академии семьдесят первого года. Но перед этой дружеской попойкой он очутился на конспиративной квартире самого государя Александра Николаевича, где состоялась их встреча. Государь потребовал от него продолжение расследования смерти сына и заговора против него и империи, кроме этого поинтересовался мнением о смерти шефа жандармов. Услышав уверенность, что эта смерть связана с предоставленным государю докладом, император повелел расследовать и ее, снабдив майора Мезенцева необходимыми средствами, способом связи и дав ему временный отпуск по состоянию здоровья на три года от военной службы. Но за эти три года необходим был результат. И вот вчера утром состоялась его вторая встреча с государем, но уже на другой конспиративной квартире.

Нервы его стали ни к черту. Да! Результат был. Государь поучил доклад, который сразу же стал изучать. Потом поднял взгляд и спросил:

— Кто еще знает?

— Доклад составлен в единственном экземпляре. Кроме нас — никто не знает.

Первая фраза была ложью. Вторая — правдой. Он до сих пор не смог понять, что заставило его надежно спрятать копию доклада и солгать государю. Это был какой-то знак свыше. Или интуиция, которая спасала его эти долгие годы тайного расследования. Слежку он почувствовал, как только вышел из конспиративной квартиры. Хорошо, что его «вели» только двое: кого-то очень интересовало, с кем и для чего встречался государь. Вот только фиг вам! Он напал первым, как только нырнул в подходящий переулок, ударом в висок выбил из жизни первого шедшего долговязого типа, похожего на неудавшегося студента, а вот со вторым человеком, имевшим криминальную наружность и стилет в руке, справится было непросто: это и был наемный убийца. Услугами таких типов иногда пользовались террористы. Но тут в сознании офицера как колоколом ударило: сие оружие напоминало о покушении на шефа жандармов! Да и хват клинка был весьма специфический. Хотелось бы взять этого типа живым, да только своя жизнь была дороже! Оказалось, что ножичек против кистенька, спрятанного в рукаве не играет, особенно, если кистенем орудует мастер. Второй удар в висок за сегодня поставил точку в жизненном пути еще одного мерзкого типа. Быстрый обыск ничего не дал — документов при них не было. Несколько часов Мезенцов петлял по Санкт-Петербургу, переночевал на конспиративной квартире, но там опять заметил слежку. На сей раз это была уже команда ликвидаторов. Четыре человека. Вот только не знали они о люке на чердак и возможности перейти в соседний подъезд, из которого через подвал был выход в дом напротив. Когда из подвала этого дома выскочил хромой мастеровой, на него мало кто обратил внимание.

Нервы немного успокоились. Кое-что вспомнилось:

В девятнадцатом веке Швейцария имела устойчивую репутация страны надёжных банков и часов. А кроме того, её столица Женева стала излюбленным местом пребывания эмигрантов, весьма пёстрый состав которых включал и достаточно много поданных российской короны, кои находили здесь спасение от «деспотического царского режима». И хотя, полиция Швейцарии внимательно наблюдала за въезжающими на её территорию, аккуратно фиксируя в специальной регистрационной книге «Etat annuel des r'efugi'es russes et affili'es» («Ежегодный доклад о русских беженцах и связанных с ними русских») их имена и адреса проживания, но местные власти не спешили их депортировать, не смотря на все запросы и требования, поступающие извне. Вступив на «землю обетованную» политические смутьяны как мужского, так и женского пола первым делом направляли свои стопы в книжный магазин Элпидина на Пьера-Фатьо, 6. Хозяин сего заведения, кое носило его имя был широко известен не только в Швейцарии, но и за её пределами, как революционер, узник царских казематов, совершивший героический побег, а нынче преуспевающий издатель готовый словом и делом поддержать вновь прибывших из России. Никто из постучавших в дверь книжного магазина не остался без помощи: некоторая сумма денег, жилье на несколько дней и, самое главное рекомендательное письмо к тем, кто окажет им содействие в получении работы или иных источников дохода. Мало кто знал, что причиной сей благотворительной деятельности было не только доброта и сострадание, но и некие обязательства, кои господин Михаил Константинович Элпидин имел перед одним из сотрудника французской полиции, имевшему обширные связи не только со своими коллегами из Скотленд-Ярда, но и в Форен-офисе. На каждого российского эмигранта составлялось подробное досье, но на наиболее любопытных субъектах, о которых Михаил Константинович своевременно сообщал своему куратору, оно было исчерпывающим. Отслеживалось всё: изменение места жительства, наличие долгов, смена любовника или любовницы, устройство вечеринок, склонность к спиртным напиткам или наркотикам, увлечение азартными играми и прочая, прочая, прочая. Было ещё несколько мест, популярные среди русской диаспоры. Среди них ресторан «Трайбер» на улице Террасьер не мог похвастаться большой известностью, но зато здесь можно было без помех встретиться и переговорить с нужным человеком, не привлекая лишнего внимания. Именно подобная встреча проходила в один из июньских дней 1878 года. Двое безукоризненно одетых мужчин, возраст коих явно не превысил сорока лет. Не смотря на статские костюмы, внимательный наблюдатель мог бы сделать вывод о том, что они явно носили когда-то офицерские мундиры. Но таковых не было, ибо в это время в ресторане большинство столиков пустовало, а немногочисленные посетители не обращали внимание на присутствующих и наслаждались поглощением прекрасно приготовленных блюд, коими славилась швейцарская кухня.

И так эта пара, потягивая кофе вели неспешную беседу. Разговор вёлся на русском языке, причем если для одного из собеседников с густой шапкой темно-русых волос он был явно родным, то его визави коей мог похвастаться коротко подстриженной рыжей шевелюрой, разговаривал с акцентом, присущим уроженцам Туманного Альбиона.

— Господин Кравчинский, начал англичанин, кого вы могли бы порекомендовать для организации устранения императора Александра ІІ? Прежде чем вы предложите кандидатуру, позвольте высказать несколько рекомендаций.

Во — первых, этот человек должен быть из великороссов. Никаких поляков и иудеев. А во-вторых, следует обратить особое внимание на происхождение этого вашего «Брута». Вы представляете, насколько усилится эффект этого действия если он будет из крестьян или из пролетариев. Казнь монарха должна совершить рука народа. И именно русского народа, дабы рассеять последние иллюзии о возможности любого диалога монарха с обывателями. Carthago delenda est, Ceterum censeo Carthaginem delendam esse (Карфаген должен быть разрушен). Надеюсь, мой друг, не утомил ли я вас столь длинным вступлением и готов внимать.

— Какие могут быть обиды между друзьями, милейший сэр Джон, — с улыбкой ответил поручик в отставке, а ныне непримиримый борец за освобождение простого народа — Сергей Михайлович Кравчинский. Узы, кои нас связывают прочнее дружеских или даже кровных. Мы компаньоны, коих объединяет общая цель — уничтожить монархию в России. А что будет дальше…, - на этих словах Кравчинский на минуту замолк, видимо собираясь с мыслями, а затем одним глотком допив кофе, затем подал знак официанту принести напитки покрепче и продолжил: