Цена империи. Чистилище

– Ровно через семь дней после смерти цесаревича Николая… – на этом слове и генерал, и государь, не сговариваясь, одновременно перевели свой взор на бюст Никсы и осенили себя крестным знамением, – у меня случилась краткая встреча с министром внутренних дел Валуевым. Он настаивал на разговоре тет-а-тет. Сие предложение было несколько удивительно, ибо я был ещё полковником, но, естественно, дал согласие. Встреча состоялась в парке, и, судя по всему, Пётр Александрович был весьма встревожен, ибо прибыл с тремя охранниками, кои разместились поодаль и обеспечили нам уединение. Его высокопревосходительство заявил мне следующее: «Я давно присматриваюсь к вам, господин полковник, и откомандирование вас для учёбы к управлению шефа жандармов было сделано не без моего участия. Не занимая высоких постов, вы не привлекаете нежелательного внимания со стороны и более свободны в своих действиях. Так вот, у меня появились основания считать, что царевича травили малыми дозами мышьяка на протяжении нескольких лет. Основанием к сему послужило мнение моего доверенного доктора Эллера, изложенное в его письменном заключении. Но следы преступления ведут за пределы Российской империи. Я предлагаю заняться расследованием, пусть пока и неофициальным, именно вам, ибо вы обладаете всеми необходимыми качествами для сей работы, а кроме того, это отличный шанс отличиться».

– И вы, Николай Владимирович, молчали об этом все годы, – с горечью сказал император, – ибо, зная вас, я не поверю, что оставили эту просьбу без внимания. И почему об этом ничего не сказано в сих тетрадях?

– Я без колебаний согласился взяться за это дело, государь, ибо невозможно оставить без возмездия виновников смерти цесаревича, – здесь генерал немного покривил душой, ибо первой реакцией на предложение министра были благоразумно не озвученные идиомы, цитирование коих было категорически запрещено не только в дамском, но и в обществе в целом. – Однако я не мог позволить себе идти к вам с докладом, не имея бесспорных доказательств. Тем паче, что сперва были определённые основания подозревать в сем преступлении королеву Пруссии и императрицу Германии Августу Саксен-Веймар-Эйзенахскую.

– Что-о, тетушку Августу?! – возмущённо спросил Александр Николаевич.

– Именно так, государь. И более того, по некоторым данным, её венценосный супруг, нынешний кайзер Германии, был в курсе дел и всячески содействовал созданию некого постоянно пополняемого денежного фонда в тридцать тысяч марок, кои должен получать убийца или его наследники за смерть любого из царствующей династии Романовых. Однако в ходе расследования возникли сомнения в достоверности улик, кои по неведомой причине не только не прятали, но буквально пытались нам подбросить. Затем поступили весьма ценные сведения от мадам Новиковой. Как я вам докладывал, государь, в салоне Ольги Алексеевны, коий она открыла в «Кларидж отеле», бывает очень много посетителей, среди которых присутствуют политики, аристократы, священники и те, кого можно отнести к категории богема. И в ходе одной из дискуссий, посвященных тому влиянию, кое оказали наполеоновские войны и Венский конгресс на Европу, один из молодых людей, чьи родственники имеют отношение к Форин-офис, несколько распустил свой язык. И, видимо, желая продемонстрировать свою ненависть и пренебрежение к Бонапарту, заявил, что они сумели покончить с «варваром на императорском престоле» и сия метода не утратила свой эффективности и через сорок лет.

Мезенцев сделал вынужденную паузу, он сильно нервничал, поэтому налил себе воды, промочил горло и продолжил:

– Позвольте вам напомнить, государь, что слухи об отравлении Великого корсиканца появились, как только весть о его смерти достигла Европы, и не утихают до сих пор. Три года тому назад мои люди, командированные во Францию, встретились в Трувиле с графом Маршаном, который на протяжении десяти лет служил камердинером у Наполеона и последовал с ним в изгнание на остров Святой Елены. Учитывая тот такт, с которым вёл себя граф Бальмен, назначенный императором Александром Павловичем комиссаром от русского правительства, он сумел завоевать уважение Великого корсиканца, кое сохранил и его верный камердинер. А посему он, заручившись гарантиями анонимности, позволил сфотографировать страницы своих дневников, где скрупулёзно описал, как ухудшалось здоровье Наполеона. Позднее, уже в России, мы поочерёдно продемонстрировали их трём докторам медицины, предварительно удалив из текста любые упоминания Бонапарта. Их заключения совпали: отравление мышьяком.

Мезенцев достал из папки три конверта и продемонстрировал императору соответствующие выводы эскулапов.

– Вашего сына, как и Наполеона, не убили мышьяком, но нанесли непоправимый ущерб здоровью и позволили недугам завершить своё чёрное дело.

– Почему об этом нет ни слова в докладе? – прозвучал вопрос государя, похожий на выстрел в упор.

– Потому что не решился доверить это бумаге, пока. Но ожидаю в ближайшее время получения бесспорных доказательств сего и роли британцев во многих преступлениях против правящей фамилии.

Пока шел этот разговор, шум за дверью постепенно нарастал. Несколько раз императору приходилось издавать командирский рык, и на время воцарялась тишина. Но когда после стука в дверь послышались голоса доктора Боткина и княгини Долгоруковой, Александр Николаевич капитулировал и, прежде чем Мезенцов должен был впустить посетителей и удалиться, император спрятал папки в потайной ящик и сказал:

– Генерал, как только вы получите доказательства, я вас жду. И если это правда, то я начинаю личную войну с Британией.

Но, увы, эта встреча была последняя. Уже через день слухи о столь надолго затянувшейся аудиенции шефа жандармов гуляли по столице. После нервного дежурства Андрей Иванович зашел в небольшую ресторацию, известную умеренными ценами и прекрасным качеством блюд. Там он заметил старого знакомца, неприметного английского дипломата, Эдмунда Константина Генри Фиппса, внука первого барона Малгрейва Генри Фиппса и бывшего губернатора Цейлона сэра Колина Кэмпбелла. Сей приятный и обходительный джентльмен, сибарит, охотно соривший деньгами, уже несколько лет (с небольшими перерывами) трудился на должности одного из секретарей посольства, не проявляя слишком большого рвения в службе. Единственное, что не знал Чекмарёв, так того, что восемнадцатилетний внук барона Фиппса участвовал в тайном собрании в Уоберн-Эбби, после чего в том же, 1858 году, выпускник школы Харроу встал на стезю дипломатической карьеры. Что такое ляпнул полковник во время приятной беседы с дипломатом, которого знал по многим приемам, установить так и не удалось. Но в результате этой беседы генерал-лейтенанту, генерал-адъютанту, шефу жандармов и главе Третьего отделения Николаю Владимировичу Мезенцову был вынесен смертный приговор.

Глава шестая. Уходящая вдаль

Не люблю этих пикников возле смертного одра.

Императрица Мария Александровна

Санкт-Петербург. Зимний дворец.

11 февраля 1880 года

ЕИВ Мария Александровна

14 января 1880 года императрица Мария Александровна (в девичестве, до принятия православия Максимилиана Вильгельмина Августа София Мария Гессенская и Прирейнская) вернулась из Канн, где проходила очередной курс терапии. Она с детства не отличалась здоровьем, а тут еще это проклятие девятнадцатого века: туберкулез, с которым в то время бороться совершенно не умели, да и в наше время он лечится с огромным трудом. Тридцать девять лет она была женой Александра, сына императора Николая. За это время подарила мужу восемь детей! Предназначение императрицы заключалось в рождении наследников престола в максимально возможном количестве.

Сегодня она проснулась вся в холодном поту, ей приснился страшный сон. Неудивительно! Последних двадцать лет она жила в постоянном страхе потерять супруга, за которым охотились проклятые «нигилисты». Мария не разбиралась в том, к каким группировкам принадлежали те, кто пытался убить государя, называя их всех самым привычным для нее словом. Еще в Каннах начали приходить странные видения, не похожие на другие. Но все это было совершенно небольшими фрагментами, отрывками, которые не складывались в единую картину. И вот сегодня, в эту морозную январскую ночь, когда она согреться не могла даже в спальне, под пуховым одеялом, к ней пришло прозрение: вся картина развернулась перед ее мысленным взором во всей своей страшной и отвратительной полноте. И дева Мария, матерь Божья, небесная покровительница ее, защитница и спасительница государства Российского, светлым ликом своим и горькими слезами из глаз своих подтверждала: это должно случиться! Государыня пошевелилась, потом позвонила, призывая прислугу, и велела одеваться. А потом молилась, истово, чтобы понять, что ей со всем этим делать. От молитв или от того, что еще не завтракала и не имела совсем сил, но Мария Александровна на несколько секунд сомлела. В видении она увидела, как следует поступить.

Обеспокоенный лейб-медик появился буквально через четверть часа после того, как государыню привели в чувство. Императрица позволила себе отвлечься на Сергея Петровича Боткина. Несмотря на всё его искусство, надежды на выздоровление не было. В 1875 году он оказался первым русским врачом, который был «пожалован в лейб-медики Двора Его Императорского Величества с назначением состоять при Её Императорском Величестве государыне императрице с оставлением при занимаемых им ныне должностях». Увы, умения Сергея Петровича лишь продлили жизнь Марии Александровны, но силы стремительно уходили из нее. Боткин появился у ее ложа взъерошенный, обеспокоенный, его прическа была не слишком аккуратной, а усы и борода подстрижены самым хаотичным образом. Чумной скандал [21] подорвал авторитет лейб-медика, отразившись на его повседневных привычках, но императрица менять врача уже не собиралась. Побеседовав, государыня попросила Сергея Петровича оставить ее одну. Она ждала прихода епископа Ладожского Гермогена, викария Санкт-Петербуржской епархии. Константин Петрович Добронравин был известным ученым, историком, философом и богословом. Он принял монашество после смерти супруги в 1873 году, предварительно устроив судьбу дочери. В этом же году появился его труд «Очерк истории славянских церквей», который привлёк внимание императрицы. В 1876 году он стал епископом, викарием Санкт-Петербуржской епархии и частым собеседником ее величества. Он имел на государыню не меньшее влияние, чем духовник трех императоров, протопресвитер Василий Борисович Бажанов. Гермоген появился примерно через час после ухода лейб-медика Боткина. Государыня попросила исповедать ее. Когда все оставили их вдвоем, епископ стал читать покаянный канон. Но читал его быстро и кратко, видел, как быстро силы покидают пожелавшую исповедоваться женщину. В таких случаях Господь простит своему ничтожному слуге отступление от правил. Но государыня за эти несколько минут сумела собрать волю в кулак, стараясь говорить тихо, но четко и внятно.

21

В начале 1879 года Боткин выявил у столичного дворника Прокофьева чуму. В столице поднялась паника. А Прокофьев взял… и выздоровел. Скандал! Боткина обвинили в непрофессионализме, хотя, скорее всего, он просто перестраховывался, в таком деле, как чума, лучше перебдеть, чем недобдеть…

– Мне был страшный сон. Он посещал меня не раз и не два. Это как мозаика, когда картинку надо сложить из маленьких осколков. Господи! Сегодня я увидела его… весь. И пришла во сне ко мне Дева Мария. Она смотрела на меня, и слёзы капали из её глаз.

Императрица замолчала. Гермоген молчал тоже, он не знал, что ему сейчас говорить, предпочитая слушать.

– Я видела смерть своих детей и внуков. Страшную мучительную смерть! Всё моё потомство погибнет! Всё! Вместе с империей. «За что это нам?» – спросила я небеса. И нам, Романовым, и стране нашей. Русские люди, верноподданные будут убивать их, как скот на бойне. Простые русские люди… – императрица сделала вынужденную паузу, чтобы продышаться, успокаивая изъеденные болезнью легкие. – Они были в необычной отвратительной форме. И в их руках было странное оружие. И на их руках была кровь Романовых. И я спросила уже Деву Марию, Матерь Спасителя нашего: «За что?» Она сказала: «Внуки твои будут предавать друг друга. Господь накажет Романовых за их грехи. За стяжательство. За жадность. За властолюбие. И самым страшным будет грех Иудин». И мы плакали вместе.