Цена метафоры или преступление и наказание Синявского и Даниэля
Шрифт:
Хотя Даниэль должен был выходить на работу завтра же, бригада договорилась в первые три дня не брать его на вызовы. Пусть осмотрится в зоне. К тому же мы знали, что у него перебита и неправильно срослась правая рука - фронтовое ранение. Надо же - нарочно поставили на самую каторжную работу в лагере! Как он сможет со своей покалеченной рукой поднимать бревна, кидать уголь? *
* Грузчиком в лагере Ю. М. Даниэль проработал несколько месяцев.
Юлий Даниэль
ПИСЬМО ИЗ ЛАГЕРЯ В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ ИЗВЕСТИЯ"
Я прошу вас опубликовать в вашей газете нижеследующий текст или, во всяком случае, принять его к сведению в случае дальнейших упоминаний моего имени и имени А. Синявского на страницах вашей
В течение всего периода следствия и суда я не получал сколько-нибудь объективной информации об общественном звучании произведений Аржака и Терца. Следствие, обвинители, суд старались убедить меня и Синявского в том, что наши произведения читаются и рекламируются только врагами нашей страны, что они - произведения - превращены в орудие идеологической борьбы. Я должен признаться, что почти полгода подобной "обработки" оказали на меня некоторое влияние: я признал себя виновным в "непредусмотрительности" и выразил сожаление по поводу того, что наши произведения используются во вред нашему государству.
После суда и приговора я получил возможность ознакомиться с нашей прессой и получить сведения о прессе зарубежной. Я понял, что только дезинформация была причиной моих "сожалений" и "признаний". Я понял также, что читатели наших газет ("Литературная газета", "Известия" и др.) введены в заблуждение относительно смысла, идейной направленности и даже художественных особенностей повестей и рассказов Терца и Аржака. Я не стану перечислять весь набор недобросовестных, жульнических приемов, которыми пользовались журналисты и критики, - об этом я уже говорил в своем последнем слове на суде. Тенденциозное освещение процесса, произведений и личности обвиняемых в нашей прессе, доброжелательность и протесты против суда и приговора, исходящие из прогрессивных кругов широкой общественности, от ряда советских литераторов и деятелей культуры и науки, ставят меня перед необходимостью четко и недвусмысленно сформулировать свое отношение к происходящему. В настоящее время я пришел к окончательному выводу - наши произведения вообще не должны были быть предметом судебного разбирательства; приговор несправедлив и неправосуден; я отказываюсь от своих "сожалений" по поводу якобы причиненного нашими произведениями вреда: единственный вред, который можно связать с именами Синявского и Даниэля, порожден арестом, судом и приговором.
Я благодарю всех, кто принял участие в нашей судьбе. Я не имею возможности снестись и посоветоваться с Синявским, но я глубоко убежден, что он согласится с каждым словом этого письма.
9.IV.1966 г. 514
Прошу вас, не откажите в любезности подтвердить получение этого письма, независимо от того, сочтете ли вы возможным его опубликовать.
Ю. Даниэль
Юлий Даниэль
НА БИБЛЕЙСКИЕ ТЕМЫ *
Да будет ведомо всем,
Кто
Я
Есть:
Рост - 177;
Вес - 66;
Руки мои тонки,
Мышцы мои слабы,
И презирают станки
Кривую моей судьбы;
От роду - сорок лет,
Прожитых напролет,
Время настало - бред
Одолеваю вброд:
Против МЕНЯ - войска
Против МЕНЯ - штыки
Против МЕНЯ - тоска
(Руки мои тонки);
Против МЕНЯ - в зенит
Брошен радиоклич.
Серого зданья гранит
Входит со мною в клинч;
Можно меня смолоть
И с потрохами съесть
Хрупкую эту плоть
(Вес - 66);
Можно меня согнуть
(От роду - 40 лет),
Можно обрушить муть
Митингов и газет;
Можно меня стереть
Двинуть махиной всей,
Жизни отрезать треть
(Рост - 177).
– Ясен исход борьбы!..
– Время себя жалеть!
(Мышцы мои слабы),
Можно обрушить плеть,
Можно затмить мне свет,
Остановить разбег!..
Можно
и можно...Нет.
Я ведь - не человек:
(Рост - 177)
Я твой окоп, Добро,
(Вес - 66)
Я смотровая щель,
(Руки мой тонки)
Пушки твоей ядро,
(Мышцы мои слабы)
Камень в твоей праще.
*Из сборника "Стихи из неволи" (Амстердам, 1971).
Варлам Шаламов
ПИСЬМО СТАРОМУ ДРУГУ*
Ты просишь меня написать о своем мнении касательно процесса Синявского и Даниэля. "Касательно" - я редко употребляю этот словесный оборот и применил его только для того, чтобы подразнить академика Виноградова, председателя комиссии экспертов на этом удивительном процессе.
* В "Белой книге по делу А. Синявского и Ю. Даниэля" (составитель А. И. Гинзбург) данный текст фигурирует как анонимный; на "процессе четырех" (А. Гинзбург, Ю. Галансков, А. Добровольский, В. Лашкова), по приговору суда, был признан антисоветским; впервые в СССР опубликован журналом "Огонек" (1989. № 19).
Но шутки в сторону! Тема процесса, ход судопроизводства, результат суда - все, о чем ты знаешь из газет сам, не дает права шутить.
Ты удивляешься, что в зарубежных радиопередачах так мягок тон в отношении этого процесса, хотя, разумеется, процесс всколыхнул весь мир гораздо глубже, шире, больнее, ответственнее, чем во время пресловутого дела Пастернака. Это и понятно: нелепый случай с нобелевским лауреатом не затрагивал, в сущности, принципов советского общества. Тот элемент духовного террора, который был в истории с Пастернаком (чуть было не сказал : в процессе Пастернака), здесь перерос в террор физический. Расправа с писателями была самой что ни на есть реальной, отнюдь не аллегорной, а риторической фигурой. Прошу прощения, что я пользуюсь литературоведческими словами, но это в духе, в тоне процесса.
Процесс Синявского - первый открытый политический процесс при советской власти, когда обвиняемые от начала до конца - от предварительного следствия до последнего слова подсудимых - не признавали себя виновными и приняли приговор как настоящие люди. Обвиняемым по сорок лет - оптимальный вариант возраста подсудимого на политическом процессе. Первый процесс за четыре с лишним десятилетия. Не мудрено, что к нему приковано внимание всего мира.
Со времени дела правых эсеров - легендарных уже героев революционной России - это первый политический (такой) процесс. Только правые эсеры уходили из зала суда, не вызывая жалости, презрения, ужаса, недоумения...
У нас с тобой в памяти бесконечно омерзительные "раскаяния", "показания", "исповеди" героев процессов тридцатых годов, таинственных процессов, сама организация которых скрыта от нашего общества. А ведь это не гротеск, не научная фантастика. Тайна, которую все знают и которую государство не хочет раскрыть в очередном покаянном заявлении. Ибо покаянные заявления бывают не только у частных лиц, но и у государств. XX и ХХII съезды партии были такими покаянными заявлениями, вынужденными, правда, но все же покаянными.
Пресловутых "признаний" в этом процессе нет. Это первый процесс без этой преступной "специфики", которой дышало сталинское время - не только каждый суд, но каждое учреждение, каждая коммунальная квартира.
Случись это двадцать лет назад - Синявского и Даниэля застрелили бы в каком-нибудь подвале МГБ или пустили на следственный "конвейер", когда следователи меняются, а обвиняемый стоит на месте много часов, много суток, пока воля подследственного не будет сломлена, психика подавлена. А то вводят сыворотку, подавляющую волю, по страшному примеру открытых процессов 30-х годов. Или если не готовят к открытым процессам, то убивают прямо в коридоре... И букет следственных статей был бы совсем другой: 58-я статья измена родине, вредительство, террор, саботаж.