Цена ошибки

Подполковник Генри Болл, командир шестьдесят седьмого танкового батальона, входящего в состав боевого командования «А» в составе второй американской бронетанковой дивизии «Ад на колесах» («Hell on Wheels»), был доволен и собой и своим батальоном. Его батальон прошел ускоренным маршем сто пятьдесят с лишним миль от места дислокации севернее Нордхорна до Целле, где удачно воспользовался результатом ядерного удара, получасом ранее нанесенного авиацией НАТО по прорвавшимся комми. Сначала его охватила паника, когда он увидел десятки танков Т-54 перед собой, выскочив из рощи севернее Целле. Но потом он быстро разобрался в ситуации – танки противника либо беспорядочно двигаются в разных направлениях, либо и вовсе стоят на месте, без всякого управления. Подполковник довольно улыбнулся, вспоминая, как сначала М48А2С его батальона расстреляли все те танки, которые хоть как-то двигались осмысленно и пытались оказать сопротивление, а потом семь десятков «паттонов» его батальона, развернувшись в цепь, сплошной косой смерти прошлись с правого фланга вдоль по фронту наступавшей механизированной дивизии противника, оказавшегося поляками, загоняя остатки противника в труднопроходимую низменную пойму реки Аллер. Когда через час после бойни, иначе этот бой нельзя было назвать, «паттоны» его батальона, шедшие с севера, увидели идущие навстречу легкие танки М41 «Уокер Бульдог» восемьдесят второго разведывательного батальона из состава этого же командования «А», на поле за ними оставалось почти две сотни горящих Т-54, по самым скромным подсчетам. Доложив в CCA Headquarters (штаб боевой группы А) о своей победе и потерях (ошеломленные массированным ядерным ударом поляки почти не сопротивлялись, батальон потерял всего пять танков), подполковник остался ждать подхода топливозаправщиков. Бензиновый карбюраторный двигатель AVI-1970-8, стоявший на танке М48А2С, жрал топливо, как ирландец виски. Не помогало даже почти двукратное увеличение объема топливных баков, с двухсот до трехсот восьмидесяти галлонов. Оно лишь позволило увеличить дальность хода на одной заправке до ста семидесяти пяти миль с вовсе уж смешных семидесяти пяти у предыдущей модели М48А1. И сейчас его танкисты с нетерпением ждали заправщики из службы тыла дивизии. Да и боекомплект у его машин не мешало бы пополнить. Восемьдесят второй разведывательный батальон ушел на восток, но почти сразу же вернулся, в пяти милях восточнее Целле обнаружились силы пехоты противника, с артиллерией, спешно занимавшие оборону. Потеряв от огня восьмидесятипятимиллиметровых противотанковых пушек шесть М41 и два бронетранспортера М114, командир разведбата приказал отступать, под прикрытие девяностомиллиметровых пушек «старших братьев» из шестьдесят седьмого батальона. Подполковник, когда узнал об этом, только скрипнул зубами. Каким местом в штабе группы А они думают? Где заправщики? Где самоходки из артиллерийского дивизиона? Где снаряды? Сейчас можно при поддержке артиллерии прорвать тонкую линию еще не успевшей окопаться пехоты противника, и всё, его танки пойдут гулять по тылам противника. Любимая мечта каждого танкиста, начиная с того момента, когда он поступил курсантом в училище. Неужели бригадный генерал, командующий боевой группой А, этого не понимает?

Его раздраженные мысли прервал рапорт радиста:

– Сэр, на связи командир дивизии.

Генри взял трубку и начал доклад по всей форме, но был сразу оборван генералом:

– Подполковник, для политесов у нас нет времени. Полчаса назад массированным налетом штурмовики на шоссе L214 комми накрыли штаб дивизионной группы «А», из офицеров никто не уцелел. Заодно под налет попали следующие к вам колонны автотранспортного батальона, поэтому горючего и снарядов у тебя в ближайшие пять часов не будет. Так что, Генри, занимай оборону, Целле надо удержать во что бы то ни стало. Через час к тебе подойдут четырнадцатый артиллерийский дивизион М52 и мотопехотный батальон. Повторяю, тебе кровь из носу надо удержаться на захваченных позициях.

– У меня почти половина танков с сухими баками! И почти все с парой десятков снарядов на ствол! Как я удержу эти позиции?

– Как хочешь, но удержать этот рубеж ты должен. Тебе надо продержаться хотя бы четыре часа. Потом все изменится. Проклятые штурмовики красных накрыли сегодня утром наш дивизион «онест джонов» на марше, но корпусная батарея М65 уже разворачивается в пяти милях позади тебя. Не спрашивай меня, как так вышло в этом бедламе, который наши штабисты гордо именуют маршем, но если ты сейчас отступишь с занимаемых позиций, то их мы потеряем – они уже заканчивают инженерную подготовку позиций и скоро начнут сборку орудий. А через два часа в твой район прибудет еще и наша дивизионная батарея М2.

Подполковник замер, внутренне похолодев. А потом медленно, тщательно выговаривая каждое слово, спросил:

– Сэр, а эти парни, которые сейчас готовятся собирать «лонг томы», знают точные координаты наших позиций? И, кстати, по поводу позиций разведбата, они еще на милю восточнее? А то мне совсем не хочется получить пять килотонн на голову в виде дружественного огня.

– Подполковник, я пять минут назад говорил с командиром батареи и указал ваши точные координаты. Твоя задача – продержаться!

Генри Болл, отдав микрофон с наушниками штабному радисту, глубоко задумался. Вообще, сухопутная стратегия Альянса и базировалась на таких атомно-артиллерийских передвижных «форпостах», так что по идее все было правильным. Правда, до войны предусматривалось, что у НАТО будет господство в воздухе, и поэтому сухопутные войска успеют занять и закрепиться по всем правилам на этих «форпостах». А подвижные соединения Восточного блока будут атаковать эти «форпосты» уже ослабленные и предварительно задержанные ударами авиации НАТО. Сейчас же все происходило с точностью до наоборот. Это американские части подходили на свои запланированные ранее оборонительные рубежи под непрерывными ударами с воздуха. Подполковник сам в течение последних часов наблюдал больше десятка больших групп самолетов противника, беспрепятственно пролетающих над батальоном на средних высотах, туда, откуда они прибыли, на запад. И периодически видел столбы дыма, встающие у них в тылу. А своя авиация в небе отсутствовала напрочь, за исключением той шестерки «старфайтеров», что принесла ему победу в утреннем бою. То, что позиции самого батальона еще не бомбили, просто вопрос времени, не надо обольщаться, пока его спасает примитивная маскировка, его «паттоны» на остатках горючего попрятались в редкие рощи вдоль дороги L282 на правом фланге и в рощу городского гольф-клуба «Херцогштадт» на левом, впереди шоссе 191, мало-мальски прикрыв эти коммуникации. Но как только его танкам придется стрелять, за всю эту примитивную маскировку не дадут даже ржавого дайма.

А тем временем в пяти километрах восточнее разворачивались в боевой порядок первые части шестой Львовской орденов Ленина и Суворова Краснознаменной гвардейской мотострелковой дивизии. Эта дивизия хоть и не имела такое устрашающее название «Ад на колесах» («Hell on Wheels») и грозную эмблему, но зато имела гораздо более громкую боевую историю.

Шестая мотострелковая ведет свою историю от восемьдесят второй стрелковой дивизии, сформированной в Пермской области в 1932 году. В 1939 году дивизия участвовала в разгроме японских захватчиков на реке Халхин-Гол. За проявленные в боях личным составом доблесть и мужество шестьсот первый стрелковый и восемьдесят второй гаубичный артиллерийский полки дивизии были награждены орденом Красного Знамени (17 ноября 1939 года); почти две тысячи ее воинов удостоены орденов и медалей, а двое – звания Героя Советского Союза. К началу Великой Отечественной войны дивизия именовалась восемьдесят второй мотострелковой дивизией и дислоцировалась в городе Баян-Тумен (Монгольская Народная Республика). В октябре 1941 года была переброшена под Москву и включена в состав пятой армии Западного фронта. Едва выгрузившись из эшелонов, дивизия вступила в бой с немцами, рвущимися к Москве, 26 октября на можайском направлении смогла остановить противника на своем участке обороны. 17 декабря 1941 года началось контрнаступление правого и левого крыла Западного фронта, и дивизия во взаимодействии с другими соединениями армии участвовала в освобождении городов и населенных пунктов Дорохово, Можайск, Бородино, Вязьма. За проявленные в боях личным составом отвагу, стойкость и героизм была преобразована в третью гвардейскую мотострелковую дивизию (17 марта 1942 года). Это было первое забайкальское соединение, получившее звание гвардейского. С мая 1942 года до июня 1943 года в составе войск Западного фронта вела оборонительные бои. В июне 1943 года в районах городов Загорск и Краснозаводск Московской области на базе этой дивизии, ставшей к этому времени Краснознаменной, и сорок девятой механизированной бригады был сформирован шестой гвардейский Краснознаменный механизированный корпус. В конце июня 1943 года корпус был включен в четвертую танковую (с 17 марта 1945 года – гвардейскую) армию, в которой действовал до конца войны. После формирования впервые участвовал в боях на Брянском фронте в Орловской наступательной операции. В ходе успешного наступления на карачевском направлении с 26 июля по 20 августа освободил более ста населенных пунктов, уничтожил свыше пяти с половиной тысяч вражеских солдат и офицеров, много оружия и техники и захватил большие трофеи. В Проскуровско-Черновицкой наступательной операции корпус в ночь на 4 марта 1944 года был введен в сражение в полосе шестидесятой армии севернее города Ямполь. Преодолевая ожесточенное сопротивление немецко-фашистских войск в условиях весенней распутицы и бездорожья, соединения корпуса во взаимодействии с другими войсками армии освободили город Каменец-Подольский (26 марта). За отличия в боях двум частям корпуса было присвоено почетное наименование Каменец-Подольских (3 апреля 1944 года). За успешное выполнение боевых задач в Львовско-Сандомирской наступательной операции при освобождении города Львов всему корпусу и трем его частям было присвоено почетное наименование Львовских (10 августа 1944 года), а другие соединения и части корпуса награждены орденами. В середине августа 1944 года корпус был переброшен на сандомирский плацдарм и вел бои за его удержание и расширение. Стремительно действовали соединения и части корпуса в Сандомирско-Силезской наступательной операции 1945 года, в ходе которой корпус разгромил группировку противника в районе города Кельце и в ночь на 25 января форсировал реку Одер, завязав бои за удержание и расширение плацдарма на левом берегу реки севернее города Штейнау. В феврале – марте 1945 года корпус вел упорные бои в Силезии. За образцовое выполнение заданий командования в Верхне-Силезской наступательной операции был награжден орденом Суворова второй степени (26 апреля 1945 года). В Берлинской наступательной операции корпус был введен в прорыв 17 апреля в полосе пятой гвардейской армии и, успешно развивая наступление в направлении Луккау, Беелитц (Белиц), во взаимодействии с другими соединениями первого Украинского и первого Белорусского фронтов овладел городами Потсдам (27 апреля) и Бранденбург (1 мая), завершив окружение берлинской группировки немецко-фашистских войск. В ходе операции корпус уничтожил свыше десяти тысяч и захватил в плен более полутора тысяч вражеских солдат и офицеров, уничтожил и подбил две с половиной сотни танков и самоходных артиллерийских установок, значительное количество другого оружия и техники, освободил из фашистских концентрационных лагерей почти шесть тысяч узников из различных стран. За отличие в боевых действиях по завершению окружения берлинской группировки противника и овладение городами Кетцин, Марквардт, корпус был награжден орденом Ленина (28 мая 1945 года). На завершающем этапе своего боевого пути корпус участвовал в Пражской наступательной операции. День Победы его воины праздновали в освобожденной Праге. За годы Великой Отечественной войны более двадцати восьми тысяч воинов корпуса были награждены орденами и медалями, сорок восемь удостоены звания Героя Советского Союза. В 1945 году шестой гвардейский механизированный корпус был преобразован в шестую гвардейскую механизированную дивизию. А в 1957 году дивизия снова стала шестой гвардейской мотострелковой дивизией.

Пару дней назад Леху Мельникова вся эта торжественная история мало интересовала. Вернее, интересовало, как можно было написать красивым шрифтом полное название шестой гвардейской мотострелковой в его дембельском альбоме. Вообще-то он должен был стать дембелем еще год назад, но командир шестьдесят восьмого гвардейского танкового полка уговорил его остаться на год сверхсрочной службы. Комполка очень не хотелось расставаться с отличным механиком-водителем, а Леха был настоящим мастером своего дела. Вот уже третий год он сидел за рычагами «Чайки» – так в первом батальоне называли танк комбата – и ни разу не облажался. А дембельский альбом Лехи был настоящим произведением искусства. С первой страницы смотрел сам старшина танковых войск Советской армии Алексей Леонидович Мельников, в парадной форме, на фоне знамени дивизии. Такое фото ему сделали совершенно официально, как отличнику боевой и политической подготовки, когда вручали погоны старшины год назад. А вот остальной альбом представлял собой восхитительно-жуткую смесь редких фотографий, вырезанных из открыток и журналов аппликаций и рисунков. Особенно потрясал один, выполненный на развороте альбома. Там был изображен его Т-54АК, со сползающей гусеницей, в пробоинах от попаданий снарядов. Весь экипаж, торчащий изо всех люков танка, тоже был довольно колоритен. Кто-то отстреливался из рогатки, кто-то из детской плевательной трубки. Офицер, высунувшийся из командирского люка (и очень похожий на «батю», как все называли комбата-один), ловил подлетающую реактивную гранату сачком для бабочек. Сам Леха, высунувшись по пояс из люка мехвода, гигантским консервным ножом вскрывал вражеский танк, в котором легко узнавался американский М48. Со всех сторон к несомненно геройскому Т-54 тянулись синие стрелки, на которых были написаны фразы типа: «Танковый взвод бундесвера атакует с левого фланга», «Американская мотопехотная рота заходит с тыла» или «Спереди вражеская артиллерийская батарея». А над всем этим Лехиным творчеством аккуратным чертежным шрифтом был выведен девиз: «Гвардия не сдается!» С этим шрифтом была особая история. Леха отучился два года в Тульском механическом институте, но не смог сдать четвертую сессию и вылетел, а через три месяца он уже трясся в общем вагоне среди таких же бритых наголо лопоухих пацанов по железке в ГДР. Когда, после учебки в Бернау, он попал в танковый полк мехводом, в штабе полка обнаружили, что новобранец умеет быстро и красиво писать чертежным шрифтом и даже тушью – все-таки два года черчения на машфаке Тульского механического института не прошли даром – то очень захотели забрать Леху писарем в штаб. Но Леха уперся, ему уже очень понравилось водить танк. Штабные уже собрались приструнить строптивого новобранца, но тут начался Берлинский кризис и два батальона убыли из казарм на полигоны, где рассредоточились в готовности № 1, а один вообще несколько дней стоял в Берлине на линии строящейся Берлинской стены с заряженными орудиями напротив американских танков. А Леха подменил внезапно заболевшего мехвода «Чайки» и очень хорошо показал себя, особенно когда батальон по внезапному приказу командования двадцатой гвардейской армии форсировал Нейсе, по дну, с приборами ОПВТ-1. И тогда, когда батальон только вернулся в казармы, уже уперся «батя». Когда адъютант командира полка, зайдя в боксы, поставил злого и не выспавшегося Леху по стойке «смирно», начал «чморить» его прямо возле еще горячего танка, в боксы вошел комбат. И следующие десять минут танкисты с удовольствием наблюдали, как комбат с выдумкой и расстановкой материт уже стоящего по стойке «смирно» лейтенанта, с которого мигом сошел весь лоск. С тех пор «штабные» затаили на Леху обиду, но ему было плевать – «батя» ему прямо сказал, что его в обиду не даст, пока он, Леха, механик-водитель его танка. Адъютант, правда, попробовал пожаловаться комполка на «не соответствующее образу советского офицера поведение командира первого батальона», но этим сделал самую кардинальную ошибку в своей жизни. Срок совместной службы комбата-один и комполка приближался к сроку жизни этого лощеного, но недалекого летехи. И поэтому он уже через месяц ехал на новое место службы, в Забайкальский военный округ, заливая водкой свою печаль по поводу неудачной карьеры в ГСВГ. Сам же Леха отнесся к этим событиям философски. Он только сейчас, спустя год после того, как остался на сверхсрочную, стал задумываться, что ему делать дальше. «Батя» настойчиво намекал на продолжение военной службы, но для Лехи это был тупик. Не может же он вечно быть командирским мехводом? А карьера офицера, которую надо было начинать с лейтенанта, даже с курсанта третьего курса (вроде бы два года в Тульском механическом должны были зачесть), ему сильно не нравилась. Уж больно бесправным существом надо было быть в начале этой карьеры. Может, восстановиться после службы в механическом? Но очень сложно там учиться, да и Лехины друзья, Боря Грибанов и Саня Савичев, с которыми он два года жил в общаге в одной комнате, уже закончили институт. Отец Лехи, горный мастер в Богородицке, маленьком шахтерском городке Тульской области, советовал восстановиться в механическом и сразу перевестись в горный институт. Этот вариант Лехе нравился больше всего: горные инженеры в его городке были уважаемыми и обеспеченными людьми.

Но сейчас все эти довоенные мысли были Лехой аккуратно задвинуты на задний план, дембельский альбом остался в казарме под Бернау, а сам Леха предельно внимательно вел свой танк по рокадной дороге № 4, подъезжая к Гифхорну, еще утром захваченному поляками. Пройдя Гифхорн, шестьдесят восьмой танковый полк должен был глубоким охватом слева, заходя левее дороги L188, обойти с юга американские силы возле Целле. В это время десятый отдельный танковый батальон вместе с подошедшим мотопехотным полком польской второй Варшавской механизированной дивизии, переброшенным по первому же приказу нового командарма по рокаде № 4 от Ильцена, где она готовилась к наступлению на Мюнстер, получил другую задачу. Которая очень сильно не понравилась командиру десятого батальона, подполковнику Кузьмину Михаилу Яковлевичу. Его танковый батальон вместе с поляками должен демонстративными беспокоящими атаками сковать американцев с фронта. Остальные силы поляков и русских еще находились на марше и должны были вступить в бой с ходу, в том месте, где обозначится успех. Подполковник Кузьмин не стал спешить выполнять приказ, тем более такой невразумительный. Он дождался прибытия командира польского механизированного полка на свой КП, наскоро развернутый на северной опушке лесного массива возле Ансбека. Поначалу он намечал развернуть свой КП западнее, в Лахендорфе. Но вместо этого городка разведрота из состава разведбата дивизии, приданная его батальону, обнаружила еще горящие руины, от которых вдобавок здорово фонило. Еще одну радиоактивную плешь, окаймленную по краям дымящимися обломками техники, в которой с трудом узнавались грузовики ЗиС-151 и стодвадцатидвухмиллиметровые гаубицы, он сам наблюдал к северу от Хоне, на дороге L283, когда его батальон десять минут назад проезжал развилку дорог L283 и L284. По всей видимости, летчикам НАТО утром удалось накрыть несколько артдивизионов или даже целый артиллерийский полк во время марша. Пригласив польского командира в свой БТР и с облегчением отметив про себя, что тот тоже в звании подполковника, а значит не будет заморочек со знаменитым польским гонором, он развернул перед ним карту местности вокруг Целле. Но к его удивлению, поляк первым делом вынул из кармана кителя бланк радиограммы, который с кривой улыбкой молча протянул Кузьмину. Подполковник начал читать радиограмму, одновременно сдвигая шлемофон на затылок. Удивляться было чему. Во-первых, новый командарм первой армии Войска Польского, Збигнев Оганович, своим приказом передавал этот самый польский механизированный полк в оперативное подчинение шестой гвардейской мотострелковой дивизии на сорок восемь часов. А во-вторых, комдив шестой мотострелковой уже своим приказом подчинял этот полк уже ему, подполковнику Кузьмину, на это же время. И с этой же целью – «проведением демонстративных беспокоящих атак сковать силы противника к востоку от Целле». Михаил Яковлевич весело посмотрел на поляка и спросил: «Как противника беспокоить будем, активно или демонстративно?» Поляк уныло ответил, что действовать будет так, как прикажет пан подполковник брони, но его полк последние пятьдесят минут проезжал сквозь разрозненные тыловые подразделения двух польских дивизий, восьмой механизированной и шестой пехотной. И что, судя по всему, от этих дивизий, еще утром успешно наступавших на Целле, больше ничего не осталось. И как может один танковый батальон и один механизированный полк выполнить то, на чем сломались целых две дивизии? Еще было много слов, но Кузьмин, поняв суть, начал пропускать их мимо ушей. То есть смысл длинной речи польского командира сводился к тому, что его полк состоит поголовно из одних героев и храбрецов, и если прикажут, то все они кинутся на врага, но лично он бы поостерегся. Кузьмин задумался. Явно было, что в таком состоянии от поляка мало толку. И ясно было, что нельзя вот так сразу соваться к Целле, надо дождаться результатов разведки. И заодно дождаться обещанного еще два часа назад корректировщика от авиации. Через десять минут прибыл авиатор, на ГАЗ-69 вместе с радистом, немецкий оберлейтенант. Через двадцать минут пошли донесения от разведки, о боестолкновениях с американской мотопехотой и легкими танками в лесу к северо-западу от Лахендорфа на подступах к дороге L282 и об обстреле танками противника мобильной разведгруппы между Гарссенерштрассе и Альферном. Посовещавшись коротко со своим начштаба, Кузьмин приказал поляку:

– Выделить из состава своего полка один мотопехотный батальон и одну батарею самоходных орудий ИСУ-152 для атаки совместно с десятым отдельным танковым батальоном в полосе Опперсхаузен-Лахендорф, исходный рубеж сосредоточения – лесная опушка вдоль дороги L311.

– С оставшимися силами сосредоточиться для атаки в полосе севернее Лахендорф-Беденбостель-Хёфер, вдоль Хёфершештрассе, дороги К34.

– Начало атаки – через час.

Подполковник Генри Болл с облегчением вытер вспотевший лоб. Ну наконец-то! В его КШМ [30] на базе БТР М114 вошли два офицера, прибытие которых ему пообещал командир дивизии еще пару часов назад.

30

КШМ – командно-штабная машина.

– Сэр, четырнадцатый артдивизион прибыл в ваше распоряжение… – начал докладывать майор в измятой и закопченной форме с артиллерийскими петлицами.

– Какого черта? – оборвал его Генри. – Вы должны были еще час назад быть здесь!

– У чертовых штурмовиков комми было другое мнение. На марше нас трижды атаковали эти проклятые «Fresco». Командир дивизиона ранен и отправлен в госпиталь, мы потеряли пять гаубиц М52 и два транспортера с припасами.

– Мой батальон тоже бомбили, шестерка «Мясников», как на полигоне прошлась по колонне, высыпав бомбы нам на головы. Интересно, где эти бравые парни из Air Force? – произнес второй офицер, в одном звании с Генри.

– Потери? – спросил подполковник, уже остывая так же быстро, как и вспыхнул. К черту, все потом, русские вот-вот начнут атаку, он это ощущал каким-то шестым чувством.

– Восемь «гэвинов» [31] , три «матта» и пять грузовиков, все с припасами. Два «гэвина» было с четырехдюймовыми минометами. Убито тридцать шесть и ранено сорок восемь человек личного состава. Раненые отправлены в тыл.

– Так, понятно. Командир дивизии два часа назад передал ваши части в мое подчинение. Если вы не знаете, те же красные штурмовики полностью уничтожили штаб командования «А». Поэтому, во-первых, – Генри повернулся к артиллеристу, – сколько у ваших М52 боекомплекта?

31

«Гэвин» – прозвище бронетранспортера М113 в американской армии. «Матт» – прозвище в Америке военного джипа М151.