Цена посвящения: Серый Ангел
Шрифт:
— Скажем так: я непьющий алкоголик. Барышников покачал головой, причмокнув губами.
— Во как сказанул, молодец. — Вздохнул. — А я, Андрей Ильич, временно завязавший. Если разницу знаешь, прошу учесть и на нервы особо не давить.
— Заметано, — согласился Злобин.
Знакомый нарколог со свойственным врачам могильным юмором называл таких альпинистами. Ползет человек вверх, карабкается, чуть ли не на ногтях висит, а все равно силы тяжести одолеть не может. Чуть надавит на него жизнь — он в штопор и мордой в асфальт.
— Теперь о деле. — Барышников сел
Разбросал ребят по вероятным точкам: к новому адресу, от которого ты ключи получил, у ОВД и прокуратуры. Сам засел там, где ты должен был появиться, если настоящий профи. Угадал я, к матери сразу пошел.
Злобин пропустил комплимент мимо ушей.
— Сколько оперов в группе?
— Шесть на трех машинах, не считая меня и этой колымаги. — Барышников похлопал по рулю. — Сразу же говорю: можно хоть полк нагнать. Но ты никого из них в лицо не увидишь. Порядок у нас такой: меньше шума, больше дела. Ты ставишь задачу, я ее нарезаю операм. Отчитываюсь перед тобой лично. Всякие бумажки идут за моей подписью.
— А как это будет выглядеть процессуально? — усомнился Злобин.
Барышников набрал полные легкие воздуха и выпустил его, беззвучно что-то пробормотав.
— Андрей Ильич, мы с тобой не дети. У меня уже даже грудь седая! Законы пишут в Думе, изучают в институтах и читают в суде. А я — опер. Мое дело — искать и ловить супостатов. Как я это делаю, Бог мне судья. Думаю, ты не особо интересовался у своих оперов, откуда у подследственного фингал под глазом?
— У нас, Михаил Семенович, такие сейчас клиенты, что с фингалом их представить сложно, — усмехнулся Злобин.
— Была бы рожа, а попасть нетрудно, — пробормотал Барышников. — И тем не менее я гарантирую, что все бумажки будут образцово-показательно заполнены, хоть в учебниках печатай. А свидетели строем пойдут повторять показания. Хоть у тебя в кабинете, хоть в Гаагском суде по правам человека.
— Дай-то Бог.
Барышников выбросил окурок за стекло. Достал из кармана блокнотик и ручку.
— Все, я весь внимание. Ставь задачу, Андрей Ильич.
Злобин на секунду задумался.
— Первое, — начал он. — Возьми в разработку Алексея Ивановича Пака.
— Замначальника по розыску ОВД «Останкино», — проговорил Барышников, каракулями выводя строчки в блокноте. — Между прочим, дела по факту исчезновения Шаповалова еще нет.
— Как нет? — удивился Злобин.
— Мама еще заявления не написала, вот они и не чешутся. — Он оторвался от записей. — В чем-то я их понимаю, кому охота глухарь на себя вешать.
— Сучары, — процедил Злобин. — Ладно, разберемся. На Пака и того опера, что был с ним у матери Шаповалова, тащи все. Все, что накопаешь.
— Опыт подсказывает, на грузовике везти придется, — как бы между прочим вставил Барышников. — Вокруг адреса Шаповалова побегать?
— Естественно. Жил он там с детства. Вдруг что-нибудь проклюнется. Барышников опустил ручку.
— Между нами, девочками, Ильич… Какие шансы?
— Если
имеешь в виду найти Шаповалова живым, то почти равны нулю. — Злобин достал из нагрудного кармана кредитку. — Мне будет не с руки, в прокуратуре все через плечо заглядывать будут… Ты сможешь быстро и надежно связаться с базой?Барышников кивнул, не спуская глаз с кредитки.
— Перепиши данные, пусть срочно пробьют по всем каналам. Очень срочно, понял?
Барышников прочитал буквы, проштампованные на пластиковой пластинке, и тихо присвистнул.
— Не хе-хе! Это что же получается, Андрей Ильич? — Он поднял удивленный взгляд.
— Пока только то, что карточку добровольно выдала мать Шаповалова, о чем составлен протокол. И все! — отрезал Злобин.
— Лиха беда — начало. — Барышников покрутил головой, быстро переписывая данные с карточки в блокнот.
— Далее пометь. Пусть поставят на контроль домашний и мобильный телефоны Шаповалова. И последнее, Михаил Семенович. — Злобин сделал паузу, дожидаясь, когда Барышников закончит писать. — Оперов я твоих не видел, в квалификации имею право сомневаться. Но ты работаешь лихо. И нюх не потерял. Поэтому лично, понял — лично отправляйся на Шереметевскую улицу, дом сорок пять. Там недавно вывалился из окна некто Мещеряков. Дело успели похоронить.
Барышников прищурил медвежьи глазки.
— Только очень тихо, Михаил Семенович. Прошу тебя, тихо, — предупредил его Злобин.
— Мальчик вел это дело? — почти шепотом спросил Барышников. Злобин кивнул.
— Да, засада! — протянул Барышников, нахмурившись. — А мне сказали, плевое дело. Новенького проверяют, тебя, значит, подстраховать требуется. Вот, гады, а!
Он развернулся к рулю. Загремел ключом зажигания.
— Что-то ты расчувствовался, Михаил, — поддел его Злобин. — Не бойся, прорвемся.
— Ага, самое время стакан принять для храбрости. — Барышников завел двигатель, под его шум беззвучно выругался. — Однако некогда. Работать надо.
Он хитро подмигнул Злобину. И вновь превратился в веселого балагура-отставника, от скуки и нужды калымящего извозом.
Распахнул бардачок, вытащил на свет мобильный в черном чехле.
— Принимай аппаратуру, Ильич. Фирма платит. Расписываться не надо, под свою ответственность взял. Там под чехольчиком номер его прилеплен. А мой — уже в памяти. Набери слово «Миха», я и отзовусь.
Пока Злобин вертел в руках мобильный, Барышников достал из кармана бумажник.
— Прими вспомоществование на оперативные нужды, Ильич. — Он протянул пачку купюр.
— Зачем? — насторожился Злобин. Как у всех, в чьих жилах текла казацкая кровь, отношение к деньгам у него было особенное, чужих и незаработанных денег он инстинктивно чурался.
— Чтобы было чем с частниками расплачиваться. Не бойся, получил на всю бригаду, тут твоя Доля. — Барышников прищурился. — Слушай, что ты как девочка! Ты партийные взносы всю жизнь платил? Вот и считай, что тебе проценты набежали.
Аргумент был в духе отставного прапорщика, которого опять играл Барышников, и Злобин, не выдержав, рассмеялся.