Цена посвящения: Время Зверя

Он оказался как раз напротив двери в ванную. И из-под туалетной в щель несло далеко не ароматом «Кристиан Диора». Но из ванной сочился какой-то чересчур уж мерзкий и удушливый запах. То ли бак с бельем прокис неделю назад, то ли месяц там справляли нужду всем кагалом.

Максимов, чтобы не марать рук и не оставлять отпечатков в криминальной квартирке, сунул носок ботинка в щель, потянул дверь на себя. Заглянул. И отвалился к стене. Выдохнул, ударом выгоняя из ноздрей липкий запах смерти.

— Петр Николаевич, — позвал он участкового.

Тот все еще сидел на корточках напротив собутыльника дяди Коли и, держа его за волосы, составлял словесный портрет.

— Ты еще здесь? — Участковый даже не оглянулся.

Максимов пропустил намек мимо ушей.

— Нож на столе не трогайте, «пальчики» на нем, возможно, пригодятся.

Интуиция у участкового оказалась прекрасной. А, может, опыт подсказывал, что здесь уже допились до точки, после которой количество выпитого рано или поздно материализуется в труп.

Петр Николаевич, кряхтя, встал.

Максимов шире распахнул дверь.

Скрюченный труп неизвестного мужчины лежал в ванне. Сукровица под ним давно загустела, превратилась в мерзкого вида кисель. Липкие разводы темными подпалинами расползлись по животу, обильно пропитав пиджак и клетчатую рубашку. В расколотой раковине комом белела чья-то рубашка, один рукав свесился через край. Света мутной лампочки под потолком хватило, чтобы с порога разглядеть бурые потеки от манжеты до локтя.

Участковый отшатнулся. Оглянулся на собутыльника дяди Коли, сидевшего в позе эмбриона под столом. Голого по пояс.

Николай Петрович долго выдохнул, витиевато и многосложно матерясь.

— Ну просто собаки, а не люди! — закончил он.

Вытянул из нагрудного кармана бушлата рацию. Лицо у него при этом сделалось, как у мужика перед барщиной: хочешь не хочешь, а работать надо.

* * *

Через полчаса в бомжатнике у дяди Коли начался форменный бардак. Прибыла оперативная группа и принялась приводить в чувство и заковывать в наручники постояльцев. Гвалт, вонь и мат. Неотложные следственные действия сопровождались хором возмущенных соседей. Подъезд гудел. Все требовали публичной казни собаковода и громогласно перечисляли все его прегрешения за последние двадцать лет.

Для приватной беседы и снятия показаний условий не было никаких. Участковый сделал знак Максимову следовать за ним. Прошел ледоколом сквозь пробку из тел, рвущихся в свидетели и исполнители приговора.

На улице припустил нудный осенний дождик, и они решили устроиться в машине Максимова. Участковый принял предложение легко, не ломаясь.

Он жил и работал на нейтральной полосе между народом и властью, ежедневно общаясь и низами, и с верхами. Очевидно, специфика положения наложила свой отпечаток. Петр Николаевич, дослужившись до капитанских погон к сорока годам, отточил нюх и стал философом. Если бы образование позволяло, то даже взял бы девизом мудрое: «Каждому свое».

Он уже нутром чувствовал, с кем надо проявлять гибкость, а кого можно ломать через колено, от кого принимать подношения, а кому оказывать услуги. И к инструкциям на все случаи жизни, что самозабвенно плодит начальство, относился с философским спокойствием. Кто из работающих «на земле» всерьез воспринимает эти бумажки? Во-первых, всех руководящих указаний не исполнишь, треснешь по швам или умом тронешься. А во-вторых, инструкцию, ведь в салат не накрошишь и супа из нее не сваришь. Жить как-то надо, а чтобы жить, нужно есть. Такая вот диалектика.

Петр Николаевич удобно устроился в кресле и терпеливо ждал, пока Максимов писал. Курил одолженную сигарету и молчал.

— Вот и все. — Максимов поставил подпись на заявлении. Передал листок участковому.

Петр Николаевич, беззвучно шевеля губами, добросовестно прочел каждую строчку.

— Отморозка ты на пол повалил? — как бы мимоходом спросил он.

— Каюсь, был грех. — Максимов улыбнулся. — Дикий он какой-то. За нож схватился, пришлось усыпить.

— Хорошо, что не как ту собаку, — пробормотал себе под нос участковый. — А что не написал? Тут можно до кучи «покушение на убийство» повесить.

— А до суда вы этот эпизод доведете?

Участковый подумал немного и кивнул.

— Резонно, — не без удовольствия ввернул он умное слово. — Ладно, ему и так на полную катушку обломится.

Пока опергруппа ехала «на труп», дядя Коля, разом протрезвев от вида мертвеца в своей ванне, успел выдать чистосердечное признание.

С его слов, гостя, имени которого Коля не знал, поднял на нож полуголый отморозок, — как его зовут и откуда он взялся в квартире, Коля тоже понятия не имел. Лишь помнил точно, что его сожительница Тонька усаживалась толстым задом на колени всем подряд, но дольше всего терлась о безымянного гостя, чем и вывела из себя татуированного. Он пригласил гостя на разговор в ванную, прихватив со стола нож. Вышел один и без ножа.

Потом нож опять появился на столе, им резали хлеб, Коля это вспомнил. Смутно, но припоминал, как Тонька стягивала с гостя рубаху, вымазанную на рукавах чем-то красным. А спать ушла с другим, сука. Его имени Коля, само собой, узнать не удосужился.

Коле спального места не хватило, пришлось кемарить на кухоньке. Проснулся — на столе бутылка. Хлопнули с гостем по махонькой, чтобы раскумариться. На старые дрожжи повело знатно… А потом пришел участковый.

Вот, собственно говоря, и вся история. Кровь, любовь и наряд ментов. Шекспир отдыхает.

Перестав трясти за грудки Колю, Петр Николаевич переключился на татуированного. Но попытка снять показания с подозреваемого успехом не увенчалась. Приведенный в чувство, он сразу же начал махать кулаками и рваться на волю. За что был слегка побит и прикован наручниками к батарее.

Участковый убрал листок в папку.

— Допекли, значит, интеллигента.

Прозвучало не как вывод, а как затравка к разговору. И слово исковеркал, произнося с растяжкой, чтобы раздразнить.

Максимов отметил, что для милиционера ход довольно тонкий. Правда, что-то подсказывало, что Николай Петрович «интеллигент» пишет, как и произносит, с «э» вместо всех положенных гласных.

— У меня дед — профессор, мама с папой Горный институт закончили, сам с высшим, правда, специфичным образованием. — Максимов повернулся к участковому лицом. — Но это не есть повод срать у меня под окнами.

После минутного раздумья участковый кивнул.

— Резонно, — веско произнес он.

Максимов достал из бардачка три пакетика гигиенических салфеток, замыленных на борту «Эйр Франс». Один взял себе, остальные положил на папку участковому.

Разорвал фольгу. Стал тщательно протирать пальцы влажной салфеткой. Салон машины сразу же наполнился запахом хорошего одеколона.