Центр роста
Шрифт:
Но замок стоял в ночи.
Глава двадцать вторая, которая требует третьего, и последнего, эпиграфа
Даже бочкотара - чья-то аватара
Анита съежилась на подушке, каким-то чудом уместившись на ней вся, словно черная кошка. Она следила за О’Шипки, не мигая; выпуклые глаза глядели ему в лицо и вовсе, как могло показаться, не обращали внимания на красную руку, которая, отмеченная цыпками
– Надень презерватив, - предупредила Анита, когда рука достигла цели.
– У меня его нет. Зачем он нужен?
– Не будем умножать сущности без необходимости.
– Брось! Это же сказал какой-то монах.
О’Шипки рванул на ней ворот, но Анита мгновенно свернулась теперь уже в полный клубок. Ее мускулы напряглись и обратились в сталь.
– О-о, - протянул О’Шипки.
– Выходит, я зря обольщался? А я-то мечтал, что теперь, когда некому нам помешать, ты метнешься ко мне… как змея к опрокинутой чаше.
Он взбил себе подушку и лег, по своему обыкновению, одетый полностью, не разуваясь.
– Ты знала?
– спросил он строго.
Анита кивнула.
– Давно?
– Давно. Я сразу тебя опознала. Директор предупредил меня, что в Центре объявится мое мужское воплощение. И я должна угадать, кто это. Я угадала сразу и пришла к тебе той ночью.
– Почему же ты держишься такой недотрогой?
– Директор не велел спешить. Он обещал, что все случится постепенно. Он ждал, пока ты завершишь свой Рост. И он позволил тебе делать все, что тебе заблагорассудится.
О’Шипки закурил короткую папиросу. Выстреливая кольца, он задал новый вопрос:
– Насколько я правильно понимаю, директор - это тоже я?
– Здесь всё - ты, - Анита обвела номер рукой.
– Мы все, и даже сам Центр. Даже летучие мыши, даже призраки и жабы.
– Я быстро догадался, - в утвердительном тоне О’Шипки звучало нескрываемое бахвальство.
– Я мигом понял, что все вокруг - это я сам. «Десять аватар собрались в Центр Роста» - тут и дурак сообразит, в чем секрет. Это же очевидно, это все я. Кроме меня, никого нет, я есмь один. И я должен быть один.
– Недаром директор называл тебя Нарциссом, - заметила Анита, не спускавшая глаз с О’Шипки, ловившая каждый его жест.
– Дай мне тоже, я хочу покурить.
– Ты куришь?
– Нет, но я хочу делать, как ты.
О’Шипки протянул ей пачку:
– Держи… Нет, эту не бери! Это пистолет. Ишь ты, хитрая!… А в этой яд, возьми третью. Дай я проверю. Все правильно, кури.
Анита кое-как раскурила сигарету и прострелила уютные кольца синей струйкой
– Я тоже не дремала, - ее тон был нарочито развязным, скрывавшим испуг.
– Когда умер Шаттен, я посмотрела на твое лицо и сказала себе: «Боже, так вот это кто. Это он их мочит».
– Да, это я, - согласился довольный О’Шипки.
– Зачем ты их убил?
– Мне не нравится быть представленным в комических вариантах. Противно думать, что в каком-то мире я могу расхаживать с сумочкой, затянувшись в корсет… А в другом - срастись поясницей с собственным аналогом. А в третьем - скитаться по свету, спасая себя же из дикарской тюрьмы.
Я есмь я, а не какой-то… ферромонах.– Фейеромонах-бомбардир.
– Тем хуже для него.
Анита, обманутая его сытой задумчивостью, перевернулась на спину.
– В моем мире крутят один интересный фильм. Там злодей убивает свои воплощения в других мирах, насыщаясь их силой.
– А в моем мире идет другой фильм, - парировал О’Шипки.
– У нас отснята та же история, но только это фильм ужасов: на несчастную аватару нападают полчища пришельцев, его воплощений, готовые разорвать его для собственной пользы на мелкие кусочки. Фильмы - дерьмо, я не согласен ни с тем, ни с другим. Мне ничего не нужно. Мне не нужна ваша сила. Мне не нужна насильственная кармёжка. И мне не нужны вы. Мне нужен только я, а вас быть не должно.
– Этому есть объяснение, - Аните передалась его задумчивость.
– Директор согнал под одну крышу только прошлые воплощения. Будущих нет, ты последнее. Если воспользоваться единой хронологической шкалой, то любой здешний лишайник отстоит от тебя на многие годы, теряясь в прошлом…
О’Шипки состроил гримасу:
– Попрошу без поэзии. Я слышал, ты пишешь стихи? Ненавижу. Меня тошнит от одной мысли, что я - вот этими руками, - и он поднес к лицу руки, - вот этим высоким лбом… - и он ударил себя в лоб.
– Короче говоря, мне отвратительны рифмы.
– Вот этим лбом и этими руками, - мягко напомнила ему Анита, играя пальцами и осторожно прикасаясь к себе заточенным ногтем.
– Тьфу!
– О’Шипки плюнул в сердцах.
– Попрошу без деталей.
– В тебе такая чувствительность неприлична. Расскажи лучше, как ты совершал все эти… самоубийства.
О’Шипки прищурился:
– Откуда такая любознательность? Ты думаешь, что тебя это не коснется?
– Я самая сильная после тебя, - объяснила Анита.
– Мистер О’Шипки в юбке. Мне тоже хотелось расти. Я имею на Рост столько же прав, сколько и ты.
– Ты фикция, - отмахнулся тот.
– Или не фикция, но станешь ею, это безразлично.
– Выходит, ты соблазнился слиянием с фикцией?
– Мы всегда сливаемся с фикциями, - философски заметил О’Шипки.
– И потом: ты же сама говорила, что это входило в планы директора. Все, что я делаю - исправно следую его замыслу. Сливаться так сливаться, потом так потом. Я расту, как умею, - он выпустил особенно пышное кольцо.
– Я должен отработать путевку. Я не могу подвести тех, кто послал меня. Я не разочарую Густодрина и его клиентов. Я развиваюсь в сфере, которую превратил в дело своей жизни. Я совершенствуюсь в профессии.
Анита поежилась:
– У меня в ушах звенит от твоих «я». Лучше попроси меня рассказать о моем мире - разве тебе неинтересно? Не верю, тебе должно быть интересно послушать про самого себя. В моем мире ты пользуешься гигиеническими прокладками, принимаешь мужчин, посещаешь специальных врачей…
– Не сбивай меня с толку, - перебил ее О’Шипки.
– Ты просто хочешь меня усыпить. Не выйдет. Плевать я хотел на твой мир. И на все миры. Потом, ты, кажется, просила меня самого рассказать кое о чем? Уже передумала?