Цепная реакция
Шрифт:
– Я тебя понимаю, Леш, но и ты меня пойми. Все не так просто… Старшая Захарова сначала все валила на сестру, а теперь вообще замкнулась. Говорит, ничего не знаю, в краеведческом музее никогда не была и ни про какую картину не слышала. Миронов вообще отказывается давать показания. А вот Вику твою билетерша опознала. По фотографии. Косвенная, конечно, но все-таки улика. Подтверждает ее участие… Сам понимаешь, при таком варианте я не могу оставить ее на подписке. Даже если бы хотела, начальство не позволит. Факты против нее, да и дело резонансное… И, опять-таки, девочка далеко не ангел. Не работает, не учится,
– Притона больше не будет, обещаю… Свет, под мою ответственность! Никуда не сбежит, по первому звонку – у тебя.
– Я такие решения сама не принимаю… Извини…
Леха с тоской последнего вымирающего мамонта посмотрел на зарешеченное окно.
– Что ей светит? – глухо спросил он после небольшой паузы.
– Сейчас трудно сказать. Если эпизод с домом отпадет, то останется только музей. Тут очень многое зависит от того, как поведет себя в дальнейшем Маргарита. И Миронов. Вика прямой наводки не давала, но Мирон может ее специально подставить… Словом, гадать пока рано. В принципе, при хорошем раскладе может получить условно. Ранее не судима, реально опасалась за жизнь сестры, в своих действиях раскаялась, похищенное возвращено владельцам, серьезных последствий не наступило… – Воронова неопределенно качнула головой. – Но ей все равно пока придется побыть в изоляторе.
– Как долго?
– Месяцев семь. Дело сложное, обвиняемых много… Возможно, через пару месяцев смогу заменить арест на подписку. Просто не я одна все решаю… А если сестра изменит показания, то и вообще снимем обвинение… У тебя с Викой что – так серьезно?
Быков кивнул.
– Если хочешь, у меня хороший адвокат есть… – предложила Воронова. – Тетка молодая, но грамотная. Вместе учились.
Леха пропустил предложение мимо ушей.
– Свидание разрешишь? Я ей обещал, что буду приходить.
– Видишь ли… Она обвиняемая, а ты – формально свидетель… Так что свидания между вами невозможны. Только в суде. Или во время очной ставки… Я могу передать, что ты ее ждешь. Или, если хочешь, можешь записку написать. Только мне ее прочитать придется.
– Спасибо, не надо… Я пишу с ошибками… Наследственное…
В камере было холодно. Но Вика этого не чувствовала. Она лежала на нарах, разглядывая серый, с грязными разводами потолок, местами расписанный цветочками и фаллосами. Что подсказало: тюрьма – женская.
Напротив, на таких же нарах, сидела маленькая и сухонькая пожилая женщина. Посмотрев на Вику, она усмехнулась понимающе:
– Да брось, подружка, не переживай. Я вон, когда первый раз в камере очутилась, тоже думала, что все, хана. Кончилась жизнь… Ничего, выжила. А сейчас – так вообще не поймешь, где лучше. Здесь хоть кормят, да и работать можешь, если пожелаешь.
– А насчет мужика – плюнь, – вступила в разговор другая арестантка, расположившаяся у окна. – Ты молодая еще, красивая, нового найдешь. Меня мой муженек тоже ждать обещал. Так двух месяцев не выдержал. Это ж мужики… Ждать – не в их подлой природе.
– Не, меня мой по первой ходке дождался, – возразила первая. – Передачи носил, на свидания приезжал. Правда, потом все равно разбежались…
Вике стало совсем тяжело. И тут, когда она уже готова была дать волю горьким слезам, смывающим всю несправедливость этого мира, случилось чудо. Нет, стены
не раздвинулись и решетки не упали. И творожок вертухаи не принесли. Просто камера озарилась разноцветными отблесками, а с улицы донеслись звуки веселой канонады.Все, кроме Вики, повскакали со своих мест и скучились у зарешеченного окошка.
– Девчонки, гляньте, салют! С чего бы это? Праздник, что ли, какой… Слушайте, а у Путина когда день рождения?
– Ой, так это ж Быков! – воскликнула четвертая арестантка, пока не вступавшая в разговор. – Вон, в очках!
– Кто?
– Бизнесмен. Мой брат у него в фирме работал… Странный дядька. Бизнес был – дай бог каждому. А он все продал и пошел в СОБР. Обычным гоблином. Мол, адреналина не хватает. Видала я чокнутых, но такого… Интересно, для кого это он шоу устроил?
– Что-то странное происходит с моей дорогой супругой, – поделился автор наброска «Смерть мафии», доставая из коробки и устанавливая на специальном штативе очередную кассету ракет. – «Дорогой» – не в смысле финансов. Ревнива стала не в меру, чего раньше не замечалось совершенно. И ладно бы по делу предъявляла… Чувствую, завтра заставит рапорта писать и у Николаича визировать. Где был, что делал… Я подозреваю, это неспроста. Социальный статус. Все-таки жена не должна быть выше мужа в денежном эквиваленте. Однозначно.
Поправив в гнезде последний цилиндр, он, чуть прихрамывая, отошел на пару шагов и нажал кнопку на небольшом пульте. Ракеты одна за другой стали взмывать ввысь, с треском разрываясь и освещая окрестности.
– Так что, Леха, мотай на ус… И не давай подниматься им с колен. Иначе сам на колени встанешь.
– Ты про коньяк не забыл, теоретик?
– Какой коньяк?
– Лучше настоящий… Кто-то спорил, что она со мной – из-за денег… И, кажется, проиграл.
Художник-взрывотехник, прищурившись, посмотрел вверх, на фейерверк, оценивая собственное произведение. Затем почесал подбородок и замялся, словно хранитель государственных секретов, которому вражеская разведка озвучила сумму.
– Видишь ли, друг мой… Нет. Брат мой. Спор не закончен… Дело не в коньяке, поверь. Коньяка не жалко…
– Что ты еще учудил? – Леха напомнил сейчас капитана «Титаника», уточняющего, останется ли судно на плаву.
– Да, в общем, ничего… Просто… Женщина не должна быть выше мужчины по статусу.
– Это я уже слышал…
– Короче, я договорился с тюремными операми. Те через своих людей прогнали в Викиной камере, что ты – миллионер… А в СОБРе работаешь для адреналина.
– Ты что, псих?!! Зачем?!!
– Леха, зато тебе есть к чему стремиться! Когда ее выпустят, ты встретишь ее на собственном джипе… И отвезешь в собственный особняк. Разве плохо?
Не ответив, будущий миллионер снял очки с простыми стеклами, положил их в итальянский футляр и, разминая пальцы, направился в сторону брата по оружию.
И начался плотный, серьезный диспут о тонкостях любовных отношений.
Репин
Проводив гостя, Березин вернулся в гостиную. Освободился от пиджака, швырнув его на кресло. Туда же отправился надоевший галстук. Настенные часы не обрадовали – без пятнадцати полночь. Уж полночь близится, а радости все нет…