Цепочка

– Да, - недовольно буркнул он, надеясь, что это Шмутц.

Но это был не Шмутц. Это был дежурный.

– Новое убийство, - сказал дежурный.
– По вашему делу.

– Что там?
– насторожился Григорян.

Дежурный продолжал, и Григорян услышал ужасные вещи...

3

Этот дом располагался прямо напротив того, где утром нашли разрезанные на кусочки тела. Такой же старинный особняк, построенный, возможно, еще во времена графа Воронцова. У дома стояло несколько полицейских автомашин. Патрульный сержант провел Григоряна на второй этаж.

– Их обнаружили тридцать минут назад, - скорбно пояснил он инспектору.

Увиденное Григоряном тут мало отличалось от того, что он увидел днем в доме напротив. Три трупа, расчлененные на такие же куски, валялись в лужах загустевшей крови. Существенная разница заключалась в том, что вместо трех неизвестных гостей Карлапаева жертвами загадочного и жестокого убийцы стали сам инспектор Шмутц и двое его подчиненных. Григорян был потрясен.

Полицейский врач закончил осмотр останков. В последней комнате ждал допроса перепуганный хозяин квартиры; собственно, именно он и обнаружил все это.

– Они мертвы уже около пяти часов, - сказал врач, складывая в чемоданчик свои инструменты. Это был тот же самый врач, который днем исследовал комнату Карлапаева. Он искоса, но многозначительно поглядывал на Григоряна.
– Примерно в то же время...

– Я понял, - рассеянно перебил его Григорян.
– Я понял.

В его голове крутился тот злополучный разговор с шефом два часа назад. Когда этот разговор происходил, Шмутц был уже давно мертв. Григорян смутно понимал, что эти два дела неразделимы, как сиамские близнецы: на столе, скрывавшемся за тяжелой портьерой, размещалась звукозаписывающая аппаратура. Магнитофон еще работал, хотя лента давно кончилась. Григорян стоял на пороге, но и оттуда ему было хорошо видно, что окно этой комнаты расположено как раз напротив окна комнаты, где умер Карлапаев и его гости.

Эти два окна разделяли всего метров пятьдесят широкой, выходящей прямо к морю улицы.

И из одного окна к другому было направлено тонкое блестящее жало высокочастотной подслушивающей антенны.

На этот раз шеф полиции не заставил себя долго ждать. Было похоже, что новость о повторном убийстве вытянула его прямо из ванной - тщательно зачесанные на макушку редкие волосы были еще влажными.

– Григорян, - сказал он после беглого, похожего на обнюхивание, осмотра места происшествия.
– Мне нужна версия. Вы понимаете, о чем я говорю?

Григорян не ожидал таких слов от шефа. Вернее, не ожидал именно в этот момент.

– Версия?
– удивился он.
– Какая версия? Обработаны еще не все данные.

– Данные, данные!
– перебил его Бигало.
– Эти все ваши данные ни черта не стоят! Я вас не торопил с отчетом, но это вовсе ничего не значит. Пока вы будете обрабатывать эти чертовы данные, кокнут еще кого-нибудь. Разве вы не видите, что дело приняло э-э... несколько специфический оборот?

Григорян уставился на шефа, даже не удосужившись стереть с лица гримасу явной неприязни.

– Я не могу понять, - медленно начал он, - что именно вы подразумеваете под словом "специфический"?

– Не притворяйтесь идиотом. Вы не ученый, вы не Индиана Джонс, хотя у меня складывается впечатление, что именно под него вы и косите. Вы в полиции не один год. Вы высококлассный детектив, расследовали кучу дел. Вы можете припомнить в истории криминалистики случаи, подобные этим? Кто это, по вашему, сделал? Маньяк-одиночка? Инопланетные пришельцы? Или некий там барабашка-бумбарашка, способный проникнуть в запертую комнату и уложить наповал трех здоровых, умных и специально подготовленных мужиков? Причем два раза подряд за один-единственный день. Вы же сами прекрасно видите, что найденные пока данные ни черта не стоят. Ни вам следов, ни отпечатков. Свидетели - какие-то болваны... Напуганные болваны! Они ничего не знают, они ничего не понимают, они ни о чем не имеют представления! В таких условиях трудно выдвигать какую-нибудь версию, но именно ее я от вас и требую. Вы неплохой малый, хотя вам часто достается от меня на орехи. Этот Шмутц...

– с искренним отвращением выкрикнул Бигало, но тут же осекся, сообразив, что тут не место и не время так категорически переходить на личности погибших сотрудников.
– Зачем вы мне соврали, что не имеете понятия, ЧЕМ именно занимался ваш дружок? Я запретил ему пользоваться звукоперехватывающей аппаратурой!

– Боже упаси!
– Григорян изобразил на своем лице оскорбленную невинность.
– Ведь я же не один раз вам говорил, что и понятия не имел...

– Молчите, инспектор, мне противно вас слушать! Я запретил Шмутцу заниматься прослушиванием кого бы то ни было без моего разрешения. Он получил от меня четкие инструкции. Ну что ему еще было надо? Я ценил его! Я оберегал его от всей этой грязной политики! Признаюсь вам, Григорян, - я любил его как родного сына! Ну чего ему не хватало? А? Григорян, чего вам всем еще не хватает?

– Я не понимаю, о чем вы?..

– Вот!
– Бигало сделал два широких шага на цыпочках в сторону комнаты, где возились специалисты и фотографы, и ткнул в дверной проем толстым коротким пальцем.
– Вот вам и ответ.

Григорян почувствовал, что у него начинает болеть висок. Этого у него не было давно. Признания в любви в устах шефа совершенно ничего не значили. Григорян прекрасно знал, что Бигало не переваривал Шмутца. Его, Григоряна, шеф тоже недолюбливал. Во всех своих подчиненных он видел потенциальных предателей и шпионов. Сотрудники чаще всего платили ему той же монетой, они считали своего шефа набитым болваном первой категории. Но он занимал прочное положение благодаря высочайшим связям в столице. К тому же мэр и остальные отцы города были его друзьями, а кое с кем он в детстве учился еще и в одной школе.

– Мой вам совет, Григорян, - с нажимом сказал шеф.
– Бросьте артачиться. Мне нужна правдоподобная версия. УБЕДИТЕЛЬНАЯ версия. Вы над ней подумаете хорошенько...
– Бигало приблизился к инспектору вплотную и дружески хлопнул его по плечу, - ... а завтра утречком приходите ко мне, мы с вами вдвоем ее и обсудим. Вы понимаете меня?

Бигало заглянул Григоряну в глаза. Григорян все прекрасно понимал. Начальник управления боялся, что расследование выйдет из-под его контроля. Улики и факты его всегда волновали меньше всего. И если версию нельзя было придумать заново, то ее можно было исправить. Сейчас был как раз тот случай, когда шеф позарез нуждался в послушном фантазере. Григорян подходил лучше других. Он был одним из самых сообразительных и потому пользовался авторитетом у всех полицейских без исключения.

– Итак, - сказал Бигало, снова заглядывая в комнату, где полным ходом шла работа.
– Ну и что же наговорил вам этот олух? Я слышал кое-что из его показаний, но, может, пропустил нечто существенное? Нечто пикантное, так сказать.

Бигало загадочно улыбнулся, снова глядя Григоряну прямо в глаза.

Григорян вздохнул и сказал:

– Этот олух, как вы догадались, хозяин квартиры. Он не знал, что Шмутц полицейский, когда тот пришел к нему снимать комнату. Шмутц представился радиожурналистом.

– Еще бы, - саркастически вставил шеф.
– А как же иначе?

Григорян проигнорировал его замечание.

– Шмутц снял эту комнату вчера, - продолжал он.
– Думаю, он следил за домом Карлапаева; видимо, считал, что тот, несмотря на приковавшую его к кровати болезнь, замешан в каких-то противозаконных махинациях... Он собирался прослушивать все разговоры, ведущиеся в доме. Вот пленки, которые он успел записать. Я их заберу с собой.

– Не все, - категорически сказал шеф.
– Вон ту, которая сейчас на магнитофоне, мы прослушаем вместе с вами, Григорян. Вы поняли? Положите ее в пакет и отдайте мне.