Церковная старина в современной России

Набирал силы и конфликт вокруг Казанского собора — Музея истории религии в Петербурге, который переехал в новое здание лишь в 2000 г. Его директор Станислав Кучинский рассчитывал на европейский опыт, где использование здания как храма и как музея было привычным [206] . В сентябре 1990 г. дирекция музея и митрополит Иоанн (Снычев) договорились о совместном использование храма при условии освобождения алтарей и обновления экспозиции. Однако 13 сентября 1991 г. президиум Ленсовета передал собор епархии в безвозмездное пользование с сохранением государственного финансирования реставрационных работ [207] . Это спровоцировало новое требование общины и епархии немедленно освободить собор и опечатать фонды. Одновременно митрополит направил в Ленсовет требование, где говорилось о необходимости «сформировать компетентную комиссию для изучения состава, учета и хранения фондов и предметов экспозиции музея с целью передачи культового имущества музея и литературы в ближайшее время соответствующим конфессиям».

206

Струженцов Д. Церковь против музея религии // Труд. 1991. 16 мая.

207

Ломакина И. Под куполом Казанского собора // Российская газета. 1992. 30 янв.

20 августа 1992 г. Совет Нижегородской области одним из первых в стране принял решение «О порядке передачи религиозным организациям культовых зданий, сооружений и архитектурных комплексов, являющихся объектами историко-культурного наследия». Однако в сентябре 1992 г., в условиях, когда стоило усилить контроль над охраной и реставрацией памятников культуры, меняющих своего пользователя, министерство культуры и туризма ждала очередная реконструкция, а Федеральная служба по сохранению культурных ценностей, созданная лишь накануне — в июле, была упразднена. Полноценный Федеральный научно-методический совет по охране и сохранению культурного наследия взамен Высшей комиссии по охране культурного и природного наследия был создан при Министерстве культуры лишь 25 августа 1998 г., а 27 января 2005 г. последовал новый приказ о его реструктуризации. Система государственных органов охраны памятников на местах в 1990-е гг. деградировала, статус этих учреждений был понижен, в некоторых областях вместо полноценных комитетов были созданы производственные группы, зачастую переводимые на хозрасчет. В условиях складывающегося союза региональных элит с епархиальным руководством государственный контроль над деятельностью религиозных организаций по использованию и приспособлению переданных им памятников культуры был фактически утрачен. Утрата ГИОПами авторитета, сокращение финансирования и отток специалистов усугубляли ситуацию бесконтрольности. В ряде случаев местные органы охраны памятников не только не препятствовали нарушениям закона со стороны приходов и монастырей, но и активно помогали им обходить существующее законодательство. Правовые отношениия заменялись просто «добрыми отношениями», которые на юридическом языке должны быть названы коррупцией. Наступали годы великого перелома…

15 ноября 1992 г. после литургии в Успенском соборе Московского Кремля в Белом зале Моссовета министр культуры Евгений Сидоров и патриарх Алексий (Ридигер) подписали долгосрочное соглашение об использовании храмов Московского Кремля и храма Покрова на Рву на Красной площади. Подписание акта было приурочено к годовщине президентского Указа об использовании московской патриархией храмов Кремля. Пользование храмами со всем движимым имуществом было постоянным и безвозмездным при соблюдении законов и нормативных актов Министерства культуры. В соглашении особенно оговаривалось, что храмы не могут быть предоставлены другим религиозным объединениям, а Успенский собор рассматривался в качестве Патриаршего кафедрального собора. Музей осуществлял госконтроль за сохранностью памятников вообще, а патриархия обеспечивала эту сохранность во время богослужений совместно с МВД и комендатурой Кремля. За счет госбюджета продолжалось финансирование текущего содержания соборов и оплата коммунальных расходов, тогда как церковные средства частично компенсировали труд уборщиц, специалистов по освещению и сигнализации и смотрителей. Был установлен запрет на проведение в соборах нецерковных мероприятий, представлений и концертов. Мероприятия на территориях, прилегающих к храмам, должны проводиться по согласованию с патриархией. Обеими сторонами согласовывалось максимальное число участников богослужений. Патриархия имела право не только совершать в соборах все канонические службы и требы, но и проводить экскурсии для своих гостей своими силами. Продажа церковной утвари осуществлялась по согласованию с комендатурой. Особо оговаривалось качество лампадного масла и свечей, используемых за богослужениями. Соглашение предусматривало обязательное составление актов состояния храмов до начала службы и после ее окончания. Богослужебная утварь патриархии могла храниться в музейных помещениях, однако ключевое хозяйство продолжало оставаться в руках музея. Проведение реставрации и научных исследований в соборах могло осуществляться с ведома патриархии. Для надзора за исполнением соглашения должен быть создан Попечительский совет с консультативными полномочиями. Интересно, что принятое правительством РФ впоследствии (6 июля 1994 г.) «Положение о государственном историко-культурном музее заповеднике „Московский Кремль“» ни словом не упоминало о правах патриархии на кремлевские соборы.

Накануне подписания газета «Известия» (1992 г., № 247) опубликовала программное интервью патриарха Алексия (Ридигера). Общество готовили к грядущему соглашению, создавая имидж патриархии как ответственной структуры, заинтересованной в партнерских отношениях с культурой. Патриарх говорил о «добросовестной и заинтересованной совместной работе», выражал благодарность подвижникам музеев, сохранивших культуру от варварского уничтожения. Он выразил сожаление, что часть духовенства и мирян, в силу атеистического прошлого, разделявшего Церковь и общество, не понимают значение и необходимость сотрудничества с представителями науки в деле охраны и реставрации церковной старины. В интервью он подчеркнул нормальность ситуации, когда икона находится в музее, объявив о праве патриархии создать свои собственные музеи. «Оскорблением чувств верующих» было лишь помещение в музей чтимых икон.

В отношении музейных организаций, которые оказываются на улице в результате передачи храмов Церкви, соответствующую заботу, по мнению патриарха, должно проявлять государство. Однако сами учреждения не хотят менять привычную обстановку, нередко оставляя храмы в удручающем состоянии. Реальные восстановительные работы начинаются лишь после передачи зданий патриархии, как это было в Новоспасском и Донском монастыре в Москве, хотя раньше ими пользовались именно реставраторы. Он заявил также, что при Синоде создается научный совет по культурному наследию Русской Православной церкви, который объединит духовенство и специалистов, который так и никогда и не был создан. Ему предстояло выработать рекомендации по реставрации и режиму охраны памятников церковной старины, которые будут обязательны для исполнения. Патриарх заявил категорическое несогласие со стремлением некоторых искусствоведов и музейных работников не допустить возвращения памятников или «всячески ограничивать их нормальное использование» установлением предела количества молящихся, запретом на возжжение свечей и украшение икон живыми цветами, а также другими требованиями, нарушающими сакраментальную сторону пользования храмом.

В заявлении в полной мере сказалась склонность покойного патриарха к двойным стандартам и неразличимое на первый взгляд желание возложить вину за происходящие конфликты на противоположную сторону. Заявив, что конфликт между церковью и государственными учреждениями культуры искусственно раздут, он тут же нашел этому причину: «…стремление иных чиновников, поставленных в свое время на музейное дело, сохранить свою монополию на народные святыни, хозяевами которых они привыкли себя чувствовать». Отводя замечание о том, что передача памятников патриархии остановит научную работу по их изучению, он переадресовал упрек Российской Государственной библиотеке, не способной обеспечить доступ к рукописным собраниям крупнейших русских монастырей как по причинам длительных ремонтов, так и из-за отсутствия микрофильмов. При этом интервьюируемый упомянул и пожар в библиотеке Академии наук в Петербурге. Он тут же предложил «совместно решать вопросы размещения церковных рукописных собраний», очевидно, путем их перемещения на площади, контролируемые патриархией.

Напоследок было выражено отношение к музеям, которое и определяло стратегическую цель тактического маневра по сотрудничеству с музейной общественностью: культурное достояние должно жить не в гробах (Лк. 8:27), а там, откуда оно родом, — в Доме Божием. Напомним, что в евангельских строках, на которые ссылался патриарх, речь идет о «гадаринском бесноватом», который жил в пещере-гробе. Изгнанный из него легион бесов был послан в свиное стадо, которое утонуло в озере. Сравнив учреждения культуры, давшие приют церковным святыням, с жилищем одержимых, первосвятитель обозначил конечную цель своей деятельности.

Если приведенная интерпретация покажется кому-то натянутой, то стоит привести эпизод, рассказанный директором Владимирского музея-заповедника Алисой Аксеновой. Во время посещения патриархом Суздаля у нее завязался разговор с не названным по имени лицом из ближайшего патриаршего окружения. В результате функционер заявил: нет никакой разницы в том, что находится в бывшей церкви — хлев или музей [208] .

Стоит назвать вещи своими именами. В благодарности музейщикам за спасение церковных реликвий, постоянно декларируемой патриархом, нет никакого другого смысла, кроме самой благодарности. Светская сторона всегда стремилась видеть в этом расположенность патриархии к равноправному сотрудничеству. Музейщики слышали в этих декларациях то, что хотели услышать, пытаясь читать между строк. Однако эти благодарности однозначно понимались теми, кто их произносил: спасибо, ваша миссия окончена, будьте любезны вернуть украденное и освободить помещение. Именно этому, по нашему мнению, и было посвящено патриаршее интервью накануне подписания одного из самых важных соглашений о сотрудничестве с Министерством культуры. То, что, по соображениям общественной дипломатии, патриарх не имел прав внятно выразить, за него сделали другие идеологи церковно-музейного конфликта [209] .

208

Аксенова А. И. История. Судьба. Музей. Владимир, 2001. С. 230.

209

Дунаев М. М. Основные проблемы современной церковной живописи // Проблемы современной церковной живописи, ее изучения и преподавания в Русской Православной церкви. М., 1996. С. 45–55.

Глава IV Годы великого перелома: 1993–1995

Новый виток споров о культурных ценностях Церкви был связан с новым уровнем политического противостояния в российском обществе. 20 апреля, накануне референдума о доверии Президенту, запланированного на 25 апреля 1993 г., Борис Ельцин встретился с главами и представителями религиозных конфессий в России. Проблема передачи культовых зданий была обозначена здесь как одна из самых сложных. На встрече говорилось о необходимости государственной программы для ее решения, рассчитанной на 5–10 лет, а может быть и на более длительную перспективу, и обеспеченной бюджетным финансированием [210] . Итогом встречи явилось распоряжение Президента № 281-р от 23 апреля 1993 г. «О передаче религиозным организациям культовых зданий и иного имущества», где говорилось о поэтапной передаче имущества религиозного назначения, находящегося в федеральном ведении, в собственность или пользование. В двухмесячный срок, совместно с советской властью, нужно было подготовить перечень имущества, передаваемого в первоочередном порядке, а также определить сроки, порядок и условия их передачи. Шедевром законотворчества был следующий пункт: «При передаче культовых зданий и иного имущества учитывать по возможности интересы культуры и науки, имея в виду обеспечение сохранности памятников культуры, доступа к ним туристов, экскурсантов, всех граждан». Специалисты в области права расценивают принятие подобного распоряжения как «неправомочное действие», поскольку передача культурных ценностей в чье-либо пользование являлась совместной прерогативой законодательной и исполнительной власти [211] .

210

Кураев А., диакон. Богородица не велит молиться // Российская газета. 1993. 23 сент.

211

Михайлова Н. В. Государственно-правовая охрана историко-культурного наследия России во второй половине XX века. М., 2001. С. 162.

Тем временем общество пыталось выработать свою модель взаимоотношений с патриархией. В начале 1993 г. С. Ямщиков от имени Ассоциации реставраторов России выступил с инициативой создания фонда «Сохранение», в задачи которого входило приобретение икон и их реставрация с целью дальнейшей передачи в храмы. Первые 20 икон были переданы в церковь Большого Вознесения у Никитских ворот в Москве [212] . В 1994 г. фонд передал Казанскому храму на Красной площади еще 25 икон XVIII–XX вв. Позднее подобный вклад был сделан в Пафнутиево-Боровский монастырь [213] . Другая часть общества в лице «кандидата исторических наук Владимира Сидорова» призывала государство отказаться от «заигрывания с казенной церковью в вопросах передачи памятников культуры» [214] .

212

Никольская О. Возвращение икон // Вечерняя Москва. 1993. 11 февр.

213

Е. К. Благое дело // Культура. 1994. № 6; В дар монастырю // Культура. 1994. № 23.

214

Сидоров В. Не надо заигрывать с казенной церковью // Московские новости. 1993. № 3; Сидоров В. Не подобает государству заигрывать с религией // Известия. 1993. 6 февр.

Летом 1993 г. продолжал разрабатываться вопрос, связанный с подготовкой закона о реституции имущественных прав Церкви. Лидер Российского христианско-демократического движения Виктор Аксючиц предложил несколько вариантов постановления правительства, определяющего конкретную процедуру передачи имущества с учетом ситуации на местах [215] . Накануне посещения Президентом Валаама 28 июня 1993 г. был подписан Указ № 964 «О создании Международного фонда возрождения Валаамского архипелага и Спасо-Преображенского Валаамского монастыря». Государственный взнос фонда составил 1 миллиард рублей. Продолжался и конфликт вокруг Лавры и Сергиево-Посадского музея. Основные трения монастыря и музея, вплоть до применения обеими сторонами физической силы, начались после распоряжения Президента, которое было истолковано монастырем в свою пользу. Режим пребывания экскурсантов и паломников на территории монастыря устанавливался совместно с музеем-заповедником, однако в январе 1993 г. Лавра выпустила правила, одобренные патриархом Алексием (Ридигером), где говорилось об исключительном праве паломнического центра на проведение экскурсий по территории Лавры [216] . К лету 1993 г. так и не было составлено требуемого договора о совместной деятельности. Установление платы за вход на территорию монастыря вызвало негативную реакцию Московского облсовета [217] .

215

Церковь и государство: состоится ли возврат награбленного? Исполнительная власть молчит (интервью Д. Попова с народным депутатом РФ сопредседателем Думы РХДД В. Аксючицем) // Домострой. 1993. 6 июля.

216

Купрач А. Музей пожрал храм. Нужна ли русским Троице-Сергиева лавра? // День. 1993. 17–23 сент.

217

Сегодня. 1993. 10 авг.