Церкви и всадники

Вообще попытка возвести данную трансформацию к какой бы то ни было одной определенной причине, будь она сформулирована в рамках эволюции архитектурной традиции, изменения установок культуры или перемен в структуре общества, по всей видимости, стала бы упрощением сложного процесса, многие аспекты которого уже невозможно восстановить. Однако еще одно наблюдение – в отношении того, как меняется ситуация заказа параллельно с изменением архитектурной формы, – если и не может послужить абсолютным основанием для объяснения причин, то, думается, заслуживает достаточно серьезного внимания. Я уже останавливалась на том, какие перемены происходят в социальном составе и действиях заказчиков в ходе церковной реформы, наиболее активное утверждение которой шло как раз во второй половине XI в. Напомню еще раз некоторые наиболее важные черты этой трансформации. Во-первых, активность в деле церковного строительства от крупных сеньоров (герцогов и графов, их ближайших союзников и родственников) переходит к более мелким феодалам, вассалам правителей – виконтам, местным шателенам. Во-вторых, вообще руководящая роль мирян-основателей сильно затушевывается: даже если они сами выступают со строительными инициативами, а не откликаются на призыв аббата или епископа, принявших решение о перестройке, более конкретные заботы нередко делегируются ими монахам и каноникам. В-третьих, если ранее речь шла в первую очередь об основании и перестройке крупных аббатских церквей, в отношении которых заказчик-мирянин был сеньором и собственником, то с конца XI в. среди возводимых церквей начинают преобладать подчиненные храмы и приораты, переданные в церковную собственность. Именно эти церкви оказываются, по версии Орловски, «укороченными» – лишенными входной колокольни. Все это заставляет задаться вопросом о том, не является ли замена входной башни на фасад-экран следствием того, как изменилась роль светского заказчика в ходе церковной реформы и в целом его позиция в отношении выстраиваемой церкви (которая ранее была его собственностью, а теперь становилась отчужденным объектом).

Прежде чем делать какие-либо выводы, нужно, думается, более подробно остановиться на этом элементе церковной конструкции – входной башне: его истоках, структуре, функциях и символической значимости.

Входную башню – элемент, характерный для ранней романики Западной Франции, прежде всего региона Пуату и Аквитании, – принято считать наследницей каролингского вестверка [532] . Вестверк был довольно массивной конструкцией, примыкавшей к западной части храма и включавшей в себя одну или несколько башен. Нижний уровень вестверка образовывал предхрамовое пространство, на верхних уровнях обычно располагалась малая церковь и так называемый «королевский зал» (Kaisersaal) – помещение, предположительно предназначавшееся для коронованной особы (в случае ее присутствия на мессе) и типологически восходящее к «месту» Карла Великого в Ахенской капелле. О назначении вестверка выдвигалось несколько версий, наиболее известная и детально разработанная из которых принадлежит К. Хайцу [533] . Он связывает такую конструкцию храма с особенностями пасхальной литургии, в которой был занят не только основной объем храма, но и верхняя церковь, расположенная в вестверке. «Литургическая» версия, однако, вряд ли исключает возможность других причин, обусловивших появление западного массива в каролингских церквах. Вестверк, в поздних вариантах весьма напоминающий пристроенный к храму донжон, ряд исследователей трактовал как конструкцию, непосредственным образом связанную с коронованным основателем и покровителем церкви, обладавшим правом посещения «своих» монастырей и остановки в них [534] .

532

Avant-nefs romans et espaces d’accueil dans l’'eglise / 'Ed. C. Sapin. P., 2002.

533

Heitz C. Recherches sur les rapports entre architecture et liturgie `a l’'epoque carolingienne. P., 1963; Idem. R^ole de l’'eglise-porche dans la formation des facades occidentales de nos 'eglises romanes // Cahiers de civilisation m'edi'evale. Poitiers, 1991. An. 34. P. 329–334.

534

См., например: Th"ummler H. Zur Architektur und Skulptur des Mittelalters Gesammelte Aufs"atze. Beitr"age zur Kunstgeschichte des Mittelalters und der Renaissance / Hg. v. Joachim Poeschke. Band 7. M"unster, 1998; Mann A. Doppelchor und Stiftermemoire. Zum kunst– und kultgeschichtlichen Problem der Westch"ore // Westf"alishe Zeitschrift. T. 111. 1961. S. 149–262.

Аквитанская входная башня представляет собой более простую конструкцию, чем вестверк (илл. 6.1, 15.1). Как правило, она имеет три (или более) этажа. Нижний этаж образует небольшой тамбур (нартекс) перед входом в неф. Второй этаж обычно занимает зал, назначение которого трактуется неоднозначно: предполагается, что он мог использоваться в военных целях – как оборонительный пост для защиты церкви; что в нем могла находиться отдельная капелла; что он предназначался для знатного покровителя (по аналогии с «королевским залом» вестверка); что он использовался для хранения монастырских архивов и т. д. [535] В ряде случаев (Сен-Савен, Муассак, Флери и др.) верхний зал сообщался с церковным нефом через прорезанные в его восточной стене арочные проемы, что позволяет уподоблять его Kaisersaal – находящийся в нем человек мог присутствовать на мессе, будучи незамеченным и отделенным от основной группы молящихся. Наконец, верхний этаж обыкновенно занимала звонница – башни служили колокольнями. Неоднократно отмечалось, что романская входная башня напоминает донжон [536] ; иногда она оснащалась специальными фортификационными элементами. С достаточной уверенностью можно утверждать, что одной из основных функций входной башни была военная. Таким образом, функционально (назначение верхнего зала и функция башни-крепости) башня с большой вероятностью была связана с мирянином – сеньором, покровителем и защитником монастыря, в большинстве случаев являвшимся также заказчиком церкви. Храмы, имевшие такой вход, обыкновенно выглядели подобно крепости, и не исключено, что им приходилось выполнять функцию цитадели в военных конфликтах светского сеньора.

535

См.: Viollet-le-Duc E. – E. Dictionnaire raisonn'e de l’Architecture Francaise du XI au XVI si`ecle. «Clocher». T. 3. P., 1856; Daras Ch. Les 'eglises au onzi`eme si`ecle en Charante // BSAO. Poitiers, 1959. IV s'er. P. 177–213.

536

Daras Ch. Op. cit. P. 180. Интересен случай с колокольней церкви Сен-Пьер, расположенной некогда в замке Тальмон: церковная башня-колокольня в этом случае была перестроена в донжон замка (Ballereau L. Notice sur le clocher de l’ 'eglise primitive de Saint-Pierre de Talmond (Vend'ee) // Annuaire d'epartemental de la Soci'et'e d’ 'emulation de la Vend'ee. 2e s'erie. Vol. 3. 1873. P. 73–79).

Кроме непосредственно оборонительного значения башня была исключительно важна как наблюдательный пункт, а также как средство быстрого оповещения окрестных жителей и их ориентации во времени (поскольку служила колокольней). Иначе говоря, она была важнейшим инструментом контролирования жизни региона и управления им. С этой функцией (а также, видимо, и с чисто визуальным эффектом доминирования над всеми окружающими постройками) связана и символическая значимость башни как репрезентации власти. Так же как замковая и монастырская башни или башня городской ратуши символизировали власть, осуществляемую на определенной территории, башня частной церкви олицетворяла власть над прилежащими к ней угодьями и связанные с ней права. При передаче церкви монастырю ее территории становились монастырскими, а сама церковь – подчиненной. Башня как визуальное воплощение независимой власти делалась неуместной. Более того, ее существование ставило под угрозу установленный порядок вещей: находясь на своем месте, она продолжала оставаться центром того хозяйства, которое теперь утратило автономность, и в случае ее захвата вся «церковь» как хозяйственная единица оказалась бы утраченной. Кроме того, само наличие башни и прочих фортификационных элементов – если они имелись у здания – делало возможным его военный захват и оборону.

Вероятность захвата башни, а с нею и церкви была вещью вполне реальной и прогнозируемой: случаи насильственного возвращения церквей их бывшими владельцами были отнюдь не редки [537] . Попытка такого захвата, судя по всему, имела место в Муассаке в 1130 г. Об этом происшествии свидетельствует грамота, запечатлевшая судебное разбирательство тулузским графом распри двух аббатов Муассака – светского (мирянина-покровителя) и регулярного (собственно настоятеля монастыря) [538] . Надо сказать, что аббатство в середине XI в. было реформировано и присоединено к конгрегации Клюни, а тогдашний светский аббат отказался от прав в отношении Муассака за себя и за своих наследников [539] . Однако в течение последующих семидесяти с лишним лет покровители-миряне неоднократно пытались вернуть свои права, и описанный ниже случай – последнее значительное событие в череде таких притязаний. Поскольку башням монастыря [540] в конфликте уделено специальное внимание, остановимся на этом случае несколько подробнее.

537

Так, в одной из хартий собора города Ош говорится о разрушении Бернаром, графом Арманьяка, самого собора, жилища архиепископа и жилищ каноников. После этого граф превратил церковь в крепость (incastellavit), разорив кладбище и устроив на его месте укрепленный лагерь (castrum). (Mortet II. № 51. P. 119–120).

538

Vic Cl., Vaiss`ete J. Histoire g'en'erale de Languedoc. Toulouse, 1844. T. 4. P. 409.

539

Vic et Vaiss`ete. T. 3. P. 518–519 (грамота 1053 г. тулузского графа Понса о передаче прав на управление монастырем Клюни); P. 535 (грамота 1063 г. светского аббата Муассака Госбера, подтверждающая передачу монастыря Клюни и отказ от прав на управление им).

540

Сохранившаяся башня Муассака отвечает всем параметрам входной башни, традиционной для Пуату и Сентонжа. Хотя Муассак расположен несколько южнее, здесь есть смысл говорить об одной традиции.

Светский аббат Бертран де Монтасе захотел, чтобы ему «вернули» (ut redderent) церковь и колокольни монастыря, чему воспротивился регулярный аббат Рожер, поддерживаемый жителями Муассака. В ответ на что Бертран, видимо, предпринял попытку вооруженного захвата обители, поскольку в грамоте указано, что к графскому правосудию стороны обратились только «после многих бед, причиненных из-за этого» (post multa mala inde facta). Свидетели разбирательства показали, что Бертран захватил власть в городе Муассак, который до этого находился под контролем монастыря. Граф решает спор в пользу церковного аббата Рожера [541] .

541

«Sciendum est quod dominus Rotgerius abbas Moysiacensis, et omnes burgenses de Moysiaco habuerunt placitum cum Bertranno de Monteincensi dicto saeculari abbati, in manu comitis Ildefonsi; volebat enim ut redderent sibi ecclesiam et clocaria, quod domnua abbas et burgenses penitus contradicebant: unde post multa mala inde facta ad judicium praedicti comitis et aliorum bonorum virorum utrique Tolosam venerunt. <…> Praedictus comes … judicavit praedictum Bertramnum nihil habere debere in monasterio, neque in clocariis factis vel faciendes, sed semper esse tam ecclesiam quam ipsa clocaria facta vel facienda in potestate et dispositione domini Rotgerii abbatis, et omnium successorum suorum abbatum Moysiacensium» (Vic et Vaiss`ete. T. 4. P. 409).

Очевидно, что речь в документе идет не только о захвате собственно монастырских построек, но и о той власти, которую они собой символизировали – захват монастыря означал ее смену во всем городе. Неслучайным кажется и отдельное упоминание колоколен: их захват представляет несомненную важность наряду с захватом самого здания церкви. В заключительной формуле, устанавливающей правосудие, вновь оговаривается, что светский аббат впредь не должен притязать ни на церковь монастыря, ни на его колокольни [542] .

542

В грамоте говорится «колокольни», хотя на настоящий момент в комплексе монастырских зданий только одна колокольня – та, которая одновременно служит входной башней. В Муассаке существовала как минимум еще одна: она являлась частью храма XI в., будучи встроенной в правое крыло трансепта (ее фундамент был обнаружен при раскопках 1902–1903 гг., проведенных каноником Поттье; см. об этом: Durliat M. L’'eglise abbatiale de Moissac des origines `a la fin du XIe si`ecle // Cahiers arch'eologiques. Vol. XV. 1965. P. 161).

Переход частных церквей под контроль церковных институций являлся одним из главных положений церковной реформы, и возможность реставрации власти светского сеньора с ее внедрением постепенно сводилась на нет. Именно в этот период запрет на фортификацию церквей закрепляется в церковном законодательстве; в разрешениях на строительство церквей конца XI – начала XII в., выдаваемых епископами и аббатами, становятся особенно часты оговорки о том, что возводимое здание не должно иметь военных укреплений и колокольни [543] . Между тем светские заказчики по инерции продолжали желать сооружения этих элементов.

543

Об этом говорилось выше, в разделе «Социальные категории заказчиков».

Намерение графа Ги-Жоффруа выстроить входные башни в Монтьернеф наглядно это демонстрирует – он действует так же, как его предшественники, строившие частные монастыри. Однако Монтьернеф уже в процессе строительства принадлежал Клюни, и тот факт, что после смерти графа план постройки оказался изменен, думается, свидетельствует об этой изменившейся ситуации.

Вышеупомянутый конфликт светского и церковного аббатов Муассака, по всей видимости, был связан не только с военным захватом башни и церкви, но и с намерением покровителя-мирянина перестроить башню, укрепив ее и оснастив фортификационными элементами. Из эпитетов, применяемых в отношении колоколен (facta vel facienda), можно заключить, что в одной из них на момент конфликта велись строительные работы. Массивная западная стена сохранившейся входной башни-колокольни Муассака и пояс оборонительных укреплений на ее втором ярусе датируются первой третью XII в. (илл. 5.1), то есть временем, соотносимым с моментом распри [544] . Вероятно, своеволие светского аббата затронуло и архитектурный облик монастыря – вряд ли эти детали можно приписывать инициативе прелатов; их вмешательство было направлено скорее на то, чтобы лишить эти новшества их функциональности. Знаменитый портал Муассака в его окончательном виде был создан примерно в это же время, причем нетрудно заметить, что большая открытая ниша, в которой расположен скульптурный ансамбль (илл. 5.2), врезанная в защитную стену с южной стороны, значительно ослабляет фортификационные качества башни и фактически обессмысливает ее военные укрепления. Вероятно, этот проект был реализован после того, как аббат Рожер одержал победу в споре со своим светским оппонентом, и явился воплощением его понимания роли главной монастырской церкви. Скульптурный портрет Рожера (илл. 5.4), венчающий ансамбль портала, – свидетельство его триумфа в отношении как управления монастырем, так и авторства в перестройке его главной церкви.

544

Angl'e Au. L’Abbaye de Moissac. P., 1926. P. 33.

Сама башня, как видим, в случае Муассака была оставлена. Но, как следует из череды других случаев, колокольня действительно нередко подлежала упразднению на стадии замысла или разрушалась. Конечно, это могло быть сопряжено не только с желанием устранить объект возможных притязаний светского патрона, но и с ветхостью конструкции, и с ее неудобством. Так, к примеру, аргументирует свое вмешательство аббат Сугерий, который в процессе реконструкции Сен-Дени тоже уничтожил аван-неф, выстроенный при Карле Великом [545] .

545

При этом Сугерий отмечает, что данный элемент обладал особой значимостью, так как он был построен над могилой отца Карла Пипина, похороненного за грехи его отца Карла Мартелла у входа в храм, то есть имел непосредственное отношение к коронованным основателям церкви. Тем не менее это не остановило аббата в его желании видоизменить облик храма, а может быть, наоборот, подстегнуло его реформаторские амбиции: «Accessimus igitur ad priorem valvarum introitum; et deponents augmentum quoddam quod a Karolo Magno factum perhibebatur honesta satis occasione (quia pater suus Pipinus imperator extra in introitu valvarum pro peccatis patris sui Karoli Martelli prostratum se sepeliri, non supinum, fecerat), ibudem manum apposuimus» (Sugerii liber. P. 44–45).

Стоит отметить, что во всех упомянутых случаях упразднение башни (как проектируемой или возможной, так и уже существующей) или ее трансформация происходили по воле деятелей церкви, в согласии или в конфликте с пожеланиями мирян. Такое вмешательство в авторские интенции мирян-заказчиков можно назвать знамением времени и отметить как одну из конкретных форм ограничения их свободы самовыражения и роста значимости организующей роли заказчиков-прелатов.

Упразднение башни в Меле должно было символизировать ограничение прав бывших сеньоров в отношении церкви: перейдя в подчинение монастыря и сделавшись его приоратом, она становилась для них лишь объектом защиты и благотворительности, утратив значение собственности. Роль некрополя, значимого для сохранения родовой памяти, она при этом не теряла. Однако, несмотря на сохранявшуюся связь, такие церкви управлялись монахами и полномочия мирянина-покровителя в их отношении были ограниченными [546] .

546

Об этом явственно свидетельствует эпизод посещения Иоанном Безземельным монастыря Фонтевро, семейной усыпальницы Плантагенетов, воспроизведенного в житии его духовника Гуго Линкольнского: без разрешения настоятельницы он не имеет права даже войти в храм, чтобы почтить могилы своих предков (Magna vita sancti Hugonis / Ed. L. Douie, H. Farmer. Lnd., 1962. P. 137–139).