Цесаревич Вася

— Тьфу на вас, полковник! У меня две жены и четыре наложницы. Выполняйте приказание!

— Слушаюсь, мой генерал!

Ван Дзивэй махнул рукой, отгоняя жадного и назойливого начальника штаба, и распорядился принести англичанина. Деньги деньгами, но не самому же к нему идти?

Глава 14

Нет зверя страшнее и злее блохи, и граф Лев Давидович Бронштейн убедился в этом на собственном горьком опыте. Ему казалось, что мерзкие насекомые выбрали его тесную одноместную камеру своим естественным местом обитания, и сбежались сюда со всех Крестов. И жрут, жрут, жрут, не давая покоя ни днём, ни ночью.

Сколько он уже здесь? Неделю или две? Может быть, и больше — граф давно потерял счёт дням. Поначалу пытался определять время суток и вести подсчёт по принесённым молчаливыми тюремщиками завтракам, обедам, и ужинам, но те ничем не отличались друг от друга, и Лев Давидович быстро сбился. Кормили, правда, сытно и почти вкусно.

Несколько раз он пытался вызвать следователя или хоть кого-то из тюремного начальства, чтобы узнать о ходе расследования в деле убийства Литвинова и заявить о своей невиновности, но безрезультатно. На вопросы никто не отвечал, требования игнорировались, а угроза голодовкой в тот же день закончилась унизительным насильственным кормлением через резиновый шланг.

Хуже того, здесь невозможно соблюдать шаббат, так как неизвестно, когда он наступает. И пусть после возведения в графское достоинство пришлось принять православие, но это же не повод отказаться от традиций предков?

А ещё Лев Давидович пытался воздействовать на тюремщиков своим уникальным магическим даром, но и тут потерпел неудачу. Дар заключался в умении повелевать как массами, так и отдельными людьми, внушая доверие, почтение, любовь, и заставляя человека одномоментно менять убеждения на прямо противоположные. Достаточно произнести речь, пусть даже самую короткую, и принципиальные противники становились сторонниками, раскрывая перед кумиром души, кошельки, и банковские счета.

Тюремщики вроде бы поддавались внушению и соглашались с разумными доводами, но любой разговор всегда заканчивался появлением штофа водки и миски с солёными огурцами. У надзирателей оказались весьма странные представления о свободе личности. И как с горя не выпить? Кстати, после двух-трёх стаканов и блохи кусают меньше.

Но ничего, отольются кошкам мышкины слёзы. Лев Бронштейн помнит обиды и обидчиков! И он не мышка, он лев! А самый главный виновник, мерзкий жандарм Ежов, вообще захлебнётся слезами.

Лев Давыдович водрузил на нос захватанное жирными пальцами пенсне и взял бутылку дрожащими от гнева руками. Сразу двумя руками. Сквозь зарешёченное окно с покрашенным белой краской стеклом едва пробивался тусклый свет. Вечем или утро? Впрочем, какая теперь разница… Горлышко бутылки оглушительно громко звякнуло о край стакана, и резкий звук отозвался острой головной болью. Скрежет проворачиваемого в замке ключа вообще чуть не лишил сознания.

— Гражданин Бронштейн, на выход с вещами!

Это особо изощрённое издевательство? Всех вещей у Льва Давидовича, только то, что на нём. Или штоф с водкой тоже нужно забрать? Нет, не разрешили душители свободы! А если эти сатрапы разобрались и решили отпустить?

— Куда меня? — спросил граф в коридоре.

— Молчать, вопросы не задавать! — за окриком последовал беззлобный, лишь по обязанности, тычок в рёбра. — Руки за спину, голову опустить, по сторонам не глядеть!

Вот что на это возразить? Ничего на это не возразишь! Лев Давидович тяжело вздохнул и заложил руки за спину.

Потом его долго вели по коридорам, передавая от одного конвоира к другому, заставляя поворачиваться лицом к стене перед каждой решётчатой дверью. Но всё когда-нибудь заканчивается, и вот наконец графа втолкнули в кабинет.

— Гражданин Бронштейн доставлен, ваше превосходительство!

Человек в кабинете вовсе не походил на превосходительство — дорогой, но статский костюм, открытое и доброжелательное лицо светится располагающей к себе улыбкой.

— Спасибо, голубчик, — кивнул статский господин тюремщику. — Оставьте нас вдвоём.

— Не положено, ваше превосходительство!

— Это с варнаками не положено оставлять, а Лев Давидович у нас из политических. Не так ли, гражданин Бронштейн?

Граф на всякий случай кивнул и с надеждой посмотрел на доброжелательного господина. Тюремщик вздохнул, щёлкнул каблуками, и покинул кабинет. И только тогда Лев Давидович осмелился спросить:

— Почему меня называют гражданином, а не по титулу? В графское достоинство возводит император, но лишить его можно только по приговору суда.

Доброжелательный господин мягко улыбнулся:

— А вы разве не гражданин? При обыске в вашем доме найдены паспорта гражданина САСШ, республики Венеция, Мексиканского королевства, и доминиона Канада.

Лев Давидович не нашёлся с ответом, и промолчал. А что говорить, если вместе с паспортами в домашней сейфе хранилась переписка с Шиффами, Ротшильдами и небезызвестным Прескоттом Бушем? Американское гражданство это так, мелочь, на которую уже не стоит обращать внимание.

Впрочем, ответа именно на этот вопрос от Льва Давидовича не ждали. Доброжелательный господин с видимым удовольствием прикурил длинную и тонкую египетскую пахитосу и выпустил колечко душистого дыма:

— Извините, но вам закурить не предлагаю. Во-первых, это заезженный пошлый штамп из синематографа, а во-вторых, курение вредит вашему здоровью.

— Позвольте мне самому решать проблемы со своим здоровьем, — сварливо отозвался граф.

— Как же я вам это позволю, если здоровье государственных преступников принадлежит оному государству?

— Я уже преступник, обвиняемый или пока подозреваемый?

— А давайте вместе с этим разберёмся.

— Каким же образом?

— Конечно же путём чистосердечного признания! Для начала вы расскажете о роли бывшего штабс-ротмистра Николая Ивановича Ежова в вашем бегстве из-под подписки о невыезде. С какой целью он спрятал вас от следствия в тюрьме для уголовных преступников?

Допрос дорого обошёлся Льву Давидовичу в моральном плане. Пожалуй, за счёт потраченных нервов из жизни можно вычеркнуть лет десять, если не больше. А впереди примерно столько же каторги светит. А всё переписка в сейфе, будь она неладна… Единственный плюс — так и не представившийся доброжелательный господин распорядился перевести графа Бронштейна из Крестов в Петропавловскую крепость. Там и условия лучше, да и почётнее числиться политическим, чем уголовником.

И эту разницу Лев Давидович сразу же, как попал в новую камеру. Тоже одиночка, как в Крестах, но тёплая, светлая, и очень даже уютная. Настоящий ватерклозет за ширмой, рядом раковина умывальника с холодной водой, узкая койка застелена колючим одеялом из верблюжьей шерсти. Практически люкс в «Англетере». И на тумбочке стопка газет, пусть не свежих, но хоть что-то.