Чаганов: Москва-37
Шрифт:
– … Каком убийстве?!.. При чём здесь убийство?… Что имел связь с Троцким… и, пользуясь доверчивостью Кирова, передовал за границу секретные сведения.
– Ясно, разрешите исполнять, товарищ нарком?
– … ещё одно. Срочно пришли сюда начальника технического отдела с оборудованием. Тут в той деревянной х***, ну что, помнишь, пионэры с вожатой мне на день рождения подарили… хрень какая-то железная нашлась. Пусть посмотрит. Ты девку-то эту и столяра устанавливал?
– … Нет… так ведь местные они, Чурилковские… их сержант на въезде узнал. – голос Финовского становится деревянным.
– Наряд туда, быстро! –
– Выполняю.
Генеральный комиссар аккуратно кладёт телефонную трубку на рычаги, одёргивает гимнастёрку и ровным шагом выходит из комнаты, жмёт руку, стоящему рядом связисту и идёт по коридору в свой кабинет, в правом углу здания. Открывает несгораемый шкаф, достаёт оттуда небольшую стопку картонных папок, раскладывает их перед собой на письменном столе веером, забирается на высокий стул и задумывается, подперев кулаком подбородок.
Сталин, Молотов, Киров, Ворошилов, Жданов… Аккуратные подписи, выполненные искусной рукой бывшего писаря артиллерийских мастерских тушью на сером картоне. Глаза Ежова быстро пробегают по ним, скользят в сторону и останавливаются на камине, украшенном хохломской плиткой. Через минуту его застывшая фигура отмирает: папки возвращаются на своё место, ключ закрывает замок на два оборота, а хозяин кабинета твёрдым шагом идёт к двери.
Начальник техотдела ГУГБ Александр Шанин, комиссар госбезопасности 2-го ранга, (четыре рубиновых ромба на краповых петлицах и четыре нарукавных, шитых золотом, звезды), высокий мускулистый бугай лет сорока, с тоской в глазах крутит в руках «гвоздь».
– Товарищ генеральный комиссар госбезопасности, – косится на недопитую бутылку вина на столе. – не может такого быть, чтоб эта… железяка звук передавала. Кого угодно спросите.
– Я начальника технического отдела спрашиваю, – шипит нарком, глядя на него сверху вниз. – садись пиши заключение. Шапиро, дай бумагу.
Шанин подзывает своего помощника и начинает шёпотом ему что-то диктовать. В гостиную врывается задыхающийся Фриновский с багровым лицом, мокрый от пота и обведя взглядом комнату, полную народу (радиотехники развернули свою аппаратуру, ходят по комнате с переносными антеннами).
– Пошептаться бы, Николай Иванович.
– Идём в мой кабинет, – (Фриновский послушно плетётся следом). – Что у тебя?
– Ушла, сука… – отводит глаза начальник ГУГБ.
– Это точно она? – Ежов реагирует на новую проколнеудачу подчинённых с удивительным спокойствием.
– Столяр опознал… – видит скептическую гримасу шефа и торопливо добавляет. – и директор и завуч и пионервожатый по фото, что мы изъяли из личного дела в мединституте. За сестру себя выдавала Марию, рецидивистку, которая освободилась в 1934 году. Новак сейчас ищет её дактограмму в картотеке. Местожительство Марии – неизвестно. Анна Мальцева работала в школе лаборанткой в химической лаборатории и по совместительству сторожем: сегодня была на дежурстве.
– Что насчёт отпечатков пальцев Анны? – Чешет отросшую щетину Ежов.
– Дактилоскопия, когда она работала вольнонаёмной в особом отделе в Ленинграде у Чаганова не проводилась. Сейчас группа
работает над этим в школе… будем сравнивать с отпечатками из Лаврушинского переулка.– Хорошо… очень хорошо. Может потянуть шпионаж и даже… на подготовку теракта.
– Точно так, Никалай Иванович, – веселеет Фриновский. – Есть показания шофёра: Мальцева неоднократно покупала в Москве разные химические реактивы. Учитель химии говорит, что она на удивление хорошо разбиралась в химии.
– Найди её мне! – Приплясывает от возбуждения Ежов. – Не могла она далеко уйти. Перекрыть здесь всё. Одновременно по адресам знакомых в Москве, не должно быть их у неё много…
– Будет исполнено. – Расправляет плечи начальник ГУГБ. – Местный батальон НКВД уже поднят по тревоге. Скоро рассветёт и начнётся прочёсывание округи. Отдел на транспорте тоже получил ориентировку. Никуда она не денется, ещё до вечера будет сидеть рядом с Чагановым.
– Как он?
– В сознание не приходил.
Москва, Красная площадь.
20 июня 1937 года, 08:00
На перекрёсте Никольской и Исторического проезда как всегда многолюдно. Рабочие и служащие, спешащие на работу, хоть на минуту, да останавливаются чтобы узнать последние новости. Но сегодня протиснуться к вывешенным на стенде у высокого строительного забора разворотам центральных газет решительно невозможно. Поэтому ведётся громкая читка передовицы добровольными политинформаторами.
– Правительство удовлетворило просьбу героев Советского союза Чкалова, Байдукова и Белякова о разрешении им полёта через Северный полюс в Северную Америку.
Гвоздь замечает солидного средних лет франтовато одетого мужчину, остановившегося скраю послушать новости, и, легко оттолкнувшись от ребристой стены ГУМа, начинает неспешно продвигаться к нему.
– Москва, Кремль, Сталину. – Доносится голос другого чтеца, расположившегося в десятке метров от первого, ближе к Историческому проезду. – Полюс позади. Идём над полюсом неприступности. Полны желанием выполнить ваше задание. Чкалов, Байдуков, Беляков.
По толпе проносится одобрительный гул. Прилепившись сбоку к «франту», Гвоздь восторженно толкаетает его в плечо, но вдруг счастливая улыбка сползает с лица карманника: его запястье попадает в железные тиски чужой грубой шершавой пятерни и длинные нежные пальцы вора, уже наполовину вытянувшие кошелёк из бокового кармана пиджака жертвы, выпускают добычу. Гвоздь судорожно озирается, но никого кроме невесть откуда взявшейся, маленькой старушки «божьего одуванчика» в чёрном платье и платке рядом не видит.
– Милай, ты мне вот чаво рашкажи, – шепелявит старушка, держа Гвоздя за руку и оттесняя от «франта». – ихде тута мятро?
– 11 часов 15 минут, – продолжается чтение радиограмм. – Всё в порядке. Перехожу на связь с Америкой. Скорость 200 километров в час. Скоро будем над островом Патрик. Беляков.
– Ты чо, старая? – Шепчет он с трудом освобождая запястье. – Крабы у тя…
– Опять за старое, Гвоздь? – Старушка буквально повисла на нём. – Обещал же.
– Маня… ты… как здесь? – Не верит своим глазам карманник, продолжая напряжённо разглядывать старуху. – Слыхал, что шмон с ночи идёт по банам (вокзалам). Шмару ищут… похоже – тебя.