Чарли и Шоколадная фабрика (др. перевод)

— Не может быть сомненья даже, Что в мире нет явленья гаже, Чем юная особа та, Что месяцами изо рта Не вынимает жвачки (это Сравниться может в мненье света Лишь с ковырянием в носу, Что губит девичью красу Под корень). Нам известно точно: Все, кто привержен сей порочной Привычке, будут в некий срок Наказаны за свой порок. Как не пошла она во благо Известной всем мадам Жеваго, Что набивала жвачкой рот Буквально сутки напролет. Она жевала дома в ванной, В гостях на вечеринке званой, В такси и даже — стыд и срам! — Входила с жвачкой в Божий храм. А если у нее в заначке Не оставалось больше жвачки, Она жевала все, что под Руку ей только попадет (Причем с отменным аппетитом): Куски линолеума, битум, Чужое нижнее белье (Но почему-то не свое), Покрышки от автомашины И нос любимого мужчины. На протяженье многих лет Тянулся этот жвачный бред, Пока не завершился самой Что ни на есть кровавой драмой: Уже сгустилась ночи мгла, Когда в постель свою легла Мадам Жеваго. Для начала Она немного почитала, Жуя в кровати (даже там!), Как заводной гиппопотам. Потом, сжевав четыре пачки И выплюнув остаток жвачки На позолоченный поднос, Она, уткнув в подушку нос И отсчитав два-три десятка Овец, уснула сладко-сладко. Но что за чудо! Спит мадам, А тренированным зубам Ее не спится ни в какую — Они молотят вхолостую! Остановиться им невмочь. Представьте лишь: глухая ночь, И с жутким звуком плотоядным В кромешном мраке непроглядном Жует невидимая пасть: «Хрясть-хрясть-хрясть-хрясть! Хрясть-хрясть-хрясть-хрясть!» И вдруг, застыв на миг короткий, Огромная раскрылась глотка И, лязгнув как стальная дверь, Язык свой собственный на две Перекусила половинки!.. Вот так из-за любви к резинке Осталась навсегда немой (Благодаря себе самой) Мадам Жеваго и отныне Была помещена родными В приют для потерявших речь. Вот почему предостеречь Хотели б мы мисс Виолетту, Чтоб не пришлось ей участь эту Же разделить. Ведь, ей-же-ей, Еще совсем не поздно ей Решиться жизнь начать сначала! Хотя надежд на это мало.

22. ПО КОРИДОРУ

— Ну что ж, — вздохнул мистер Уонка, — на двух непослушных детей стало меньше. Будем надеяться, что осталось трое послушных. Но я все-таки думаю, что нам стоит от греха подальше уйти из этого цеха, а то мы потеряем кого-нибудь еще.

— Но мистер Уонка, — с тревогой спросил Чарли Баккет, — что же будет с Виолеттой Борегард? Неужели она навсегда останется черникой?

— Ее выжмут в два счета! — торжественно заявил мистер Уонка. — Закатят в соковыжималку, и все будет в лучшем виде!

— Но она по-прежнему останется синей с головы до пят? — спросил Чарли.

— Не синей, а фиолетовой! — воскликнул мистер Уонка. — Прекрасный, густой фиолетовый цвет! Ничего не поделаешь — так бывает с теми скверными детьми, что жуют жвачку целыми днями!

— Если вы считаете, что жевать резинку так плохо, то почему вы сами делаете ее на своей фабрике? — спросил Майк Телик.

— Что ты там бормочешь себе под нос? — проговорил мистер Уонка. — Ни слова не могу разобрать! Но пора идти! У нас мало времени. За мной!

С этими словами мистер Уонка прошмыгнул в дальний угол Цеха Изобретений и юркнул в маленькую потайную дверцу, упрятанную за печами и трубами. Трое оставшихся детей — Верука Солт, Майк Телик и Чарли Баккет — и пятеро оставшихся взрослых поспешили за ним.

Чарли увидел, что они снова оказались в одном из прежних розовых коридоров, от которого ответвлялись во все стороны другие такие же розовые коридоры. Мистер Уонка быстро шагал впереди всех, поворачивая то направо, то налево.

— Держись крепче за руку, Чарли! — сказал дедушка Джо. — Не дай Бог здесь потеряться!

— У нас нет больше времени валять дурака, — говорил на ходу мистер Уонка. — Такими темпами мы ничего не успеем!

Он еще быстрей устремился по бесконечным розовым коридорам. Его лоснящийся черный цилиндр сверкал впереди, как маяк, а фалды его бархатного фрака развевались на ветру, словно знамя.

Они миновали какую-то дверь в стене.

— Дальше! — прокричал мистер Уонка. — Шире шаг! Шире шаг!

Компания миновала еще одну дверь, потом еще и еще. Теперь двери в коридоре попадались уже буквально через каждые двадцать шагов и на каждой из них была своя надпись. Вдобавок из-за некоторых дверей раздавались какие-то непонятные звуки, из-за других через замочные скважины доносились изысканные запахи, а из-под третьих сквозь щели внизу вырывались облачки дыма.

Хотя дедушке Джо и Чарли Баккету приходилось чуть ли не бежать, чтобы не отстать от мистера Уонка, они успевали прочесть надписи на дверях. На одной было написано: СЪЕДОБНЫЕ ЗЕФИРНЫЕ ПОДУШКИ.

— Съедобные подушки просто великолепны! — кричал на ходу мистер Уонка. — Когда я пущу их в продажу, их будут с руками отрывать! Но некогда останавливаться! Нет времени!

ЛИЖУЩИЕСЯ ОБОИ ДЛЯ ДЕТСКИХ КОМНАТ — гласила надпись над следующей дверью.

— Отличная штука эти лижущиеся обои! — воскликнул мистер Уонка, пробегая мимо. — На них нарисованы разные фрукты: бананы, яблоки, апельсины, виноград, клубника, улыбника…

— Улыбника? — удивился Майк Телик.

— Не перебивай меня! — заявил мистер Уонка. — Так вот, на обоях нарисованы все эти фрукты, и если полизать изображение банана, то почувствуешь вкус банана, а если полизать изображение клубники, то почувствуешь вкус клубники. А если полизать изображение улыбники, то почувствуешь вкус самой настоящей улыбники…

— А какой у нее вкус? — спросил Майк Телик.

— У тебя опять каша во рту, — сказал мистер Уонка. — Следующий раз спрашивай разборчивей. Но идем дальше! Мы опаздываем!

ГОРЯЧЕЕ МОРОЖЕНОЕ ДЛЯ ХОЛОДНОЙ ПОГОДЫ — было написано над следующей дверью.

— Чрезвычайно полезная вещь в зимних условиях, — проговорил мистер Уонка, не сбавляя шага. — Очень согревает в холода! Кроме того, я делаю из этого мороженого специальные кубики, чтобы класть их в горячие напитки. От горячего мороженого горячие напитки становятся еще горячей.

КОРОВЫ, ДАЮЩИЕ ШОКОЛАДНОЕ МОЛОКО — гласила следующая надпись.

— Ах, мои миленькие коровки! — умильно воскликнул мистер Уонка. — Как же я их люблю!