Чарльз из чайничка
Шрифт:
Но прежде всего он должен был выполнить свое обещание и отпустить Чарльза. Он и сам не понимал, почему не сделал это в ту же минуту, как их лодка причалила к порту той ночью. Ведь он сказал, что как только Шмидт будет мертв, Чарльз обретет свободу.
Почему-то отпускать джинна не хотелось. Не потому, что у Эрика были еще какие-то желания. Он не хотел думать об этом при Чарльзе, чтобы не вызвать у того насмешку, и поэтому обдумал свои чувства, пока был на пляже позапрошлым вечером.
Все было куда банальней. Эрик просто не хотел оставаться один… За три недели, что джинн крутился вокруг него,
И когда мир Эрика пошатнулся, ему было необходимо, чтобы кто-то тысячелетиями постоянный побыл немного рядом. Просто для подстраховки. Еще немного поддержал иллюзию своего присутствия в жизни Эрика. Потому что, оказавшись на свободе, Чарльз уйдет, оставив его в одиночестве один на один с неизвестностью будущего, в котором больше не было глобальных целей и смыслов.
Осознание, что слово все равно нужно сдержать, тянуло неприятным ощущением в сердце. Но Эрик задавил его в корне, и когда он свежий, бодрый и одетый в чистое вышел из душа, он был готов.
Чарльз парил над кроватью, скрестив руки и ноги. Его хвост раздраженно хлестал по подушкам, уши были прижаты, а лицо недовольно морщилось. Эрик улыбнулся, представляя, что со стороны они сейчас выглядят как полная противоположность их обычным образам.
Он взял фарфоровый чайник с комода и забрался на кровать, садясь напротив Чарльза. Джинн заметно напрягся, переводя взволнованный взгляд со своей тюрьмы на Эрика.
— Я обещал, что отпущу тебя, и я это сделаю, — Леншерр замолчал, всматриваясь в лицо Чарльза. Тот поджал губы:
— Но?..
На какую-то секунду межу ними повисла напряженная пауза, и Эрик ощутил, как отчаянно в груди бьется это чувство: не отпускай, не отпускай, не отпускай! Оно вязало ему язык, заставляло пальцы судорожно сжимать фарфор, а зубы сжиматься — все, лишь бы не произнести окончательного решения.
Хвост Чарльза замер, прижимаясь к бедру, а взгляд буравил Эрика, будто пытаясь проникнуть в самые глубины его разума.
Глубокий вдох и медленный выдох. Он сильнее этого странного чувства.
— Никаких «но» не будет. Я не Шмидт, а ты достаточно сидел в своей тюрьме. Ты заслужил свободу. Просто скажи, что мне делать, чтобы я мог тебя выпустить?
На лице Чарльза неверие мешалось с изумлением. Он вмиг растерял весь свой грозный вид и даже частично плотность, начав клубиться по границам тела и мерцать.
— Ты… Ты правда отпускаешь меня?
Его голубая радужка сузилась под напором расширившегося зрачка.
— Да, я ведь обещал. На кой ты мне нужен такой хвостатый и проблемный, — Эрик засмеялся, чувствуя легкость от своего решения и немного — тянущую боль за грудиной.
Губы Чарльза медленно растянулись в ошалелой улыбке, и он вдруг рванулся к потолку, сделав несколько кувырков, чтобы выплеснуть
свою радость.— Да! Свобода!!!
Эрик тоже улыбался: чувства джинна были заразительны, тут же пропитав воздух. Чарльз сделал круг по комнате, схватил оберег, который сделал в Аргентине для Эрика и тут же нацепил ему на шею.
— Это пригодится тебе, когда я стану свободным! — он подмигнул, снова усаживаясь перед Эриком.
От счастья его тело начало светиться, а внутри потрескивать микроскопические молнии. Уши и хвост потемнели сильнее, чем обычно, и Эрик понял, что сейчас при желании мог бы к ним прикоснуться — такими плотными они стали. Глаза Чарльза горели ярко-синим, делая его совершенно диким на вид.
— Так, что мне нужно делать? — от напора чужих эмоций Эрик почувствовал себя бестолковым подростком.
— Просто скажи, что отпускаешь меня. Скажи: «Чарльз, я желаю, чтобы ты был свободен!» Ты не представляешь, как давно я не слышал этих слов! — джинн сбился и рванулся вперед, чуть ли не тыкаясь носом Эрику в лицо: — То есть, вообще никогда не слышал! Ну же, давай! Отпусти! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — его взгляд сделался умоляющим, он сложил ладони лодочкой и мягкий хвост мазнул Эрика по голой коленке.
Кажется, сегодня был тот день, когда они оба должны были стать окончательно свободными.
Эрик улыбнулся:
— Я желаю, чтобы ты был свободен, Чарльз.
***
Аэропорт Лас-Вегаса встретил Чарльза жуткой толкотней, гамом и запахом чужого пота и пыли. Из-за задержанного рейса здесь стояла ужасная суета. Какой-то здоровяк задел его плечо, и у пестрого чемодана Чарльза отвалилось одно колесо, потому что он шарахнул его о ступеньку на эскалаторе, но его это ничуть не смутило.
На стоянке такси было не лучше, и Чарльз нацепил на нос черные очки, чтобы спрятать глаза от яркого солнца. К запаху пыли прибавилась вонь бензина и переполненной урны, в которой копался грязный бомж, своим амбре прибавляя окружающей среде ароматов.
Чарльз вдохнул полной грудью, не переставая улыбаться, и сказал вслух:
— Этот чудесный запах свободы! Ты согласишься со мной, мой друг? — он поудобней перехватил фарфоровый чайник, зажатый слева под мышкой.
Голос, полный чистой ничем не прикрытой ненависти раздался изнутри:
— Я оторву твои кошачьи уши и скормлю собакам, паскуда ты облезлая!
— Фу, Эрик, у меня от твоих жаргонизмов уши сами отвалились, — он поправил растрепанные волосы пятерней, отпустив на минутку чемодан и осматриваясь вокруг.
— Я выберусь отсюда, и тебе очень непоздоровится, «мой друг»! — последнее Эрик выделил, буквально истекая ядом, хотя фарфор серьезно приглушал его дозу в голосе.
— Эрик-дурачок, первое правило джинна ведь не просто так придумали…
Чарльз двинулся к одному из таксистов, приветливо махая рукой. Пленник чайника в бессильной ярости ударил по его поверхности изнутри.
— Куда вам, сэр?
— В самый дорогой отель. Лас-Вегас ждет меня!
И пока водитель убирал чемодан в багажник, Чарльз поднес чайник к своему лицу, хитро улыбаясь тому, кто был заключен внутри.
— И тебя тоже, Эрик. Мы отлично повеселимся, мой друг.
Конец первой части…