Чародей с гитарой. Том 2

Выпалив эту тираду, он развернулся и чеканным шагом возвратился на прежнее место. Уселся на колоду и, стараясь максимально шуметь, принялся за недоеденный ужин.

— Выдр прав. — Алеукауна окинула взором умолкших товарок. — Опять нам должно быть стыдно. Это ж надо было такое придумать — добиваться особого внимания у чаропевца! Он не собирается никому отдавать предпочтение. — В Джон-Тома вперились пронизывающие черные глаза. — Разве не так?

— Конечно, конечно. — Он боролся с соблазном трусливо отвести взор от гибкой и слишком близко находящейся фигуры принцессы Ансибетты. — Я не пожалею сил, чтобы помочь каждой из вас в равной мере.

— Нам следует посвятить свои усилия и помыслы более важным вопросам, — добавила Алеукауна.

— Вот уж точно, — пробормотала Квиквелла.

— Итак, вс-се с-соглас-сны. — Сешенше потянулась, встряхнулась и вытянула вперед лапы. Блеснули алыми отсветами итольно-острые когти. — К примеру, поглядите на мои коготки! Нет, вы только поглядите! Ни крас-ски, ни накладок, ни лаковых обводов. Вообще ничего! — Она перевернула лапы ладонями кверху. — Позор моему с-семейству и королевс-ству!

— Понимаю и разделяю твои чувства. — Квиквелла уже очистила морду языком и теперь тяжелым когтем осторожно водила по длинному конусообразному рылу. — Вот тут у меня раньше везде были эмблемы и гербы. Уж не знаю, что бы сказал, застав меня в таком виде, царедворец, отвечающий за этикет.

— А я?! — Пиввера безуспешно приглаживала шерсть на лапах и талии. — Сколько дней ко мне не прикасался куафер? Еще неделя на болотах — и уже никто не узнает во мне царственной представительницы великого Тренку. Скажет, что я просто драная кукла!

— Я тебе сочувствую. — Ансибетта взъерошила золотые локоны. — Все время приходится думать о волосах, а уж неприятностей от них... — Она с завистью глянула на Сешенше. — Чего бы только не отдала за короткий естественный мех вроде твоего. Или Пиввериного.

— Да брось ты, — поморщилась выдра. — Я бы все отдала за твою... твою... При такой влажности от меха проку мало.

Алеукауна, слушая своих подруг по несчастью, напряженно размышляла:

— Лучше бы нам двигаться вперед, если не собираемся до конца своих дней ссориться и пенять на судьбу. Между прочим, разве среди нас нет великого чаропевца?

В Джон-Тома разом вонзились шесть напряженных взоров, и ему вновь стало не по себе от такого повышенного внимания.

— И этому чаропевцу, конечно, не составит труда добыть нам простенькой косметики.

Умаджи щелкнула пальцами.

— Да! Джон-Том, ведь это совсем не опасно, правда?

— Да, чаропевец, попытайтесь!

Квиквелла сопроводила просьбу томным вздохом.

— Ну, не знаю. — Он искоса поочередно оглядел всех принцесс. — Мадж, а ты что думаешь? — И, нахмурясь, обернулся. — Мадж?

— Он сказал, что пошел рыбу ловить, — уныло сообщил Хек.

— Рыбу? Посреди ночи?

— Это уж вы сами с ним разбирайтесь, — пролаял мангуст. — Он же ваш друг.

— Ладно, а что думает лейтенант Найк? Он имеет здесь право голоса, или я ошибаюсь?

— Пожалуй, имеет... так сказать, — ответил Пауко, который мыл кастрюлю с длинной ручкой. — Но он ушел вместе с вашим другом.

— А вы почему остались? — спросил Джон-Том.

— Неужели вы думаете, что мы можем нарушить приказ остаться? — печально заметил Караукул.

Джон-Том мысленно махнул рукой и потянулся к дуаре, аккуратно положенной на относительно сухой плоский камень. Он был по горло сыт и принцессами, и их проблемами.

— Хотите косметики? Будет вам косметика! А ну, отойдите в сторонку!

Они отошли. В глазах — смесь ожидания и волнения.

Кусочки старых песен без особых затруднений укладывались в новую с помощью импровизированных лирических связок. Половина известных ему рок-мелодий обязательно как-то затрагивала внешний облик. Он пел, а вокруг порхали в экстазе ноты-сиротки.

О-о-о-о, моя детка Сегодня ну просто конфетка. Принарядилась на бал, Я увидел — едва не упал. Тушь и румяна, губная помада — У милой что надо. Клевый ее макияж Вызывает повальный мандраж. Кто на нее поглядит — о-о-а, — Потеряет навек аппетит!

Дуара заразилась от него неистовством и прямо-таки вибрировала. Впервые на веку Джон-Тома из межпространственного инструмента вырывался не монохромный, а многоцветный свет. Он полыхал во все стороны, окутывал верещавших принцесс, обвивался вокруг них множеством сияющих змей. Солдаты кинулись в укрытие, кастрюля с длинной ручкой грянулась о камни — Пауко отшвырнул ее, обратясь в паническое бегство. Только облачку аккордов музыка и пение пришлись по нраву, и оно скромно аккомпанировало рвущимся из дуары потокам ослепительного сияния.

Джон-Том, изо всех сил стараясь удержать брыкающийся инструмент, вдруг спохватился: а не лучше ли подождать, пока дуара успокоится? Но было слишком поздно. Он разбудил волшебство, и оно рвалось наружу во всю мощь. Свет был такой яркий, что Джон-Том видел лишь очертания принцесс.

В перезвон аккордов и мельтешение пестрых огней вторгся смех Сешенше:

— Щекотно!

— И зябко! — добавила откуда-то неподалеку Алеукауна.

Не прерываясь даже на миг и не зная, насколько он преуспел, Джон-Том решил, что чаропесенку пора закруглять. Выдав наспех сочиненный, сырой куплет, он оставил струны в покое. Корчившиеся завитки света в ответ порхнули радостным фейерверком и осыпались кратким, но плотным душем лучащихся конфетти. Они плавились, и просачивались в сырую почву, и заставляли кочковатое болото искрить и полыхать, словно грандиозная ярмарка.

Когда растаяли краски, Джон-Том увидел принцесс — они стояли во всей своей новообретенной красоте. Визг и ахи сменились хихиканьем и плохо подавляемыми улыбками.

— Над чем это ты с-смеешься? — с ухмылкой обратилась Сешенше к Квиквелле.

Муравьедка ответила, облизнувшись:

— Я не уверена, что тебе идет мех в фиолетовый и розовый горошек. И разве это колечко не смотрелось бы лучше в ухе, чем в носу?

Рысь скосила глаза к переносице и обеими лапами дотронулась до морды, с которой теперь свисал тяжелый золотой обруч.

— Ай! Откуда оно взялось? Я в жизни ничего такого не нос-сила! И не с-собираюс-сь!

Она резко повернулась к Джон-Тому.

— А что плохого в кольце для носа? — Ансибетта изучала новое убранство рыси. — По-моему, оно твой облик не портит.

— Как твой не портит татуировка?

Умаджи протянула лапу в сторону блондинки.

— Татуировка? Что за тату... Клянусь маткой моей прабабушки! — Ансибетта подхватила шелковую юбку и принялась неистово тереть кожу на правой руке. — Не сходит! Она вообще сотрется когда-нибудь?