Чарусы

Василиса покрепче взялась за обе ручки, но вдруг увидела, что вместе с кастрюлей из-под лавки выполз ещё небольшой свёрток. Кажется, бумажный. Из которого торчал огарок церковной свечки и остриё иголки.

– Сейчас покормим тебя и выкинем эту дрянь, – проговорила Василиса, с трудом поднимаясь на ноги и держа тяжёлую кастрюлю двумя руками.

Но отведать перловки Бобику не пришлось, потому что едва открыв кастрюлю у собачьей миски, Василиса быстро вернула крышку на место. Каша оказалась с голубыми разводами, и в ней тут и там синели странные зёрнышки, явно не перловые.

Василиса потащила несостоявшийся собачий завтрак к остальным, работающим у церковки.

– Ты чего тут? – спросил отец, придерживающий стремянку, на которой Антон что-то приколачивал над дверью.

Василиса открыла кастрюлю и кивнула на синюю кашу:

– Мне кажется, или это похоже на крысиный яд? У нас вроде в кладовке такой же.

Антон обернулся и быстро спустился вниз.

– Действительно, похоже, – пробормотал отец, забирая у дочки кастрюлю и рассматривая её на свету.

– И в школе такой есть, – почесал Антон за ухом. – Кто-то, кажется, хотел отравить собаку?

– Как-то это не сильно умно, – ответил папа Василисы. – Отец Павел-то не дурак, чтобы собаке синюю кашу накладывать.

– Может, надеялись, что разойдётся, – вяло проговорил Антон.

К ним подошёл отец Павел, и Василиса кивнула на его дом:

– Там у вас в сенях, под лавкой, опять порча лежит.

– Да? Надо убрать, – спокойно произнёс священник. – А что это с кашей?

– Да похоже, кто-то в неё крысиного яда намешал. И куда это теперь девать? – Отец грустно смотрел на кастрюлю, к которой всё подбирался Бобик.

– Крыс потравим. Лучше спросите, чем мне теперь собаку кормить, – грустно вздохнул отец Павел. – Он ест больше, чем я.

– Нашли, в чём собаку упрекать, – буркнула Василиса и пошла к машине. Обернувшись, причмокнула и позвала: – Бобик, пойдём!

Пёс, высунув розовый язык, помчался следом за ней. Достав приготовленные мамой бутерброды, Василиса развернула их и протянула Бобику. Тот накинулся на еду со смачным причавкиваньем.

– Хороший пёсель, – бормотала Василиса, почёсывая Бобика за ухом. И тут собаку накрыла чья-то тень. Подняв взгляд, Василиса прикрыла глаза рукой и увидела, как солнечные лучи расходились из-за головы Ядвиги Мстиславовны. – Здравствуйте.

– Здравствуй, – спокойно сказала Зоина бабушка. – Как тут дела?

– Были нормально, пока я не нашла под лавкой порчу, а в собачьей еде крысиный яд.

– Ишь ты, – тихо произнесла Ядвига Мстиславовна, глядя на Бобика. – Этот собак, поди, лопает больше, чем сам Павел.

– И что, его теперь надо отравить? – проговорила Василиса, изо всех сил сдерживая клокотавшее внутри раздражение.

Ядвига Мстиславовна бросила на Василису и Бобика хмурый взгляд и направилась к церковке, вокруг которой суетились ремонтники. Василиса же попыталась унять волнение глубокими вдохами-выдохами. Кажется, пора бы научиться медитировать.

С приходом Зоиной бабушки Василисе совсем расхотелось даже близко подходить к дому священника и церкви. Так что она снова причмокнула и вместе с Бобиком пошла по посёлку прочь от ремонта. Сады, хотя ещё и по-мартовски серые, кое-где уже начинали покрываться мелкой зеленью: распускались первые листочки и появлялись ростки ранних цветов. И воздух такой влажный и свежий, что его аж кожей хочется вдыхать.

Вдвоём с собакой священника Василиса дошла до поселкового магазинчика.

– Жди тут, – приказала пёселю и пошла внутрь.

– Да точно подпалили, – рассуждали в магазинчике местные тётушки. – Только вот кто?

– Да мало ли, кто. Говорят, дочь участкового там была с подружкой, – понизив голос, произнесла одна из кумушек. Василиса притормозила возле неприкрытой двери и прислушалась.

– А подружка-то – это которая дочка этого, нового? – спрашивал один из голосов.

– Да какой он новый. Жил тут раньше да с этой, Февронькой, фестивалил. Говорят, девка-то у неё от него.

– Не похоже, – с сомнением произнесла одна из местных жительниц. – А вот пацан Наташкин – точно не от хмыря этого, Лисовского. Скорее, от того же Эдика.

– Да ладно-ка! – не поверила какая-то тётушка. Потом, подумав, согласилась: – А ведь и правда, похож.

– А как она с Давидом-то, а? – хихикая, произнесла ещё одна. – Помните? Как он из окна-то от неё прыгал, да по посёлку улепётывал? А ведь сам пацан совсем был!

Дальше раздался нестройный хор хриплых смешков.

– Ага, а теперь детей учит. Дирехтор! Чему он их там научит? Как в окна по ночам лазить?

– Так, бабы! – произнёс голос продавщицы, кстати, мамы Антона. – Хватит тут перетирать! Аж уши от вас вянут. Кому что завесить?

Василиса потихоньку вошла в зал, разом со всеми поздоровалась и спокойно встала в очередь, делая вид, что не замечает косых взглядов. Видимо, и про неё в посёлке ходили какие-то слухи. Хотя чего уж там, деревня – она и есть деревня. Здесь если про тебя не распускают сплетен, это считается тяжким оскорблением.

Когда очередь дошла до Василисы, она купила большой мешок сухого собачьего корма и упаковку печенек. Бобик тем временем обнюхивал сумки и авоськи уже вышедших на улицу кумушек, а они копались по пакетам в поисках угощений.

– Хоть поешь, горемычный, – приговаривала одна из тёток, скармливая Бобику кусок колбасной нарезки.

– У-у, троглодит, – угостила пса мясом другая. – Поди, жрёт, как слон. Как бы Павлика-то не сожрал.

– Чего там жрать, кости одни, в чём только душа держится, – бухтела третья, уже приготовившая обычное человеческое печенье. Но Бобику и оно пришлось по нраву. Пока Василиса осторожно спускалась по лестнице, выглядывая из-за края мешка с кормом, пёс счастливо хрустел печеньками.

– Своему, что ль, прикупила? – пропела одна из кумушек, указывая на мешок в руках Василисы.

– Нет, для Бобика, – кивнула на пса Василиса.

– Это правильно, – подхватила одна из тёток. – А что там про поджог слыхать? Папаша-т твой следы каки нашёл, аль нет?

– Нет, всё затоптали, – покачала головой Василиса.

– И на кого думают? – жадно спросила та, что кормила Бобика печеньем.

– Ни на кого пока. До свидания. – И Василиса снова причмокнула, подзывая Бобика.