Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра

Роджер ухмыльнулся: «Ничего себе компашка!»

– Веселитесь, офицер? – подмигнул Рембрандт. – Правильно: жизни надо радоваться!

И рука великого мастера огладила круглую коленку Саскии ван Эйленбюрх, патрицианки и любимой жены.

– Радоваться? А что же у вас все картины в таких тонах мрачных исполнены? – хулигански осведомился Роджер.

– Бог с вами, офицер! – махнул рукой необидчивый классик. – Это вы, будущие, всё очерняете. А в нашем семнадцатом столетии мои холсты – очень, знаете ли, светлые и радостные.

– Этот не только очерняет! – включился Дюрер. – Альбомы рвет, прекрасное сжигает. Герострат какой-то!

Тут же форейтор Гога подбросил хвороста в огонь разгорающейся склоки:

– А что ему не рвать? Одно слово – варвар! Прет против общественного прогресса, палки в колеса ставит…

Атмосфера за столом сгущалась. Но тут вмешался Рембрандт и перенёс огонь на Гогу:

– А, собственно, молодой человек, что вы именуете общественным прогрессом? Это – когда вы карманы набиваете ворованным? В наше старое доброе время за такой прогресс, знаете ли, вешали! На центральной площади, перед ратушей.

– Это не воровство! – накуксил Гога личико. – Это бизнес, экономика. Вы – мастера кисти, вам не понять, вы из другой оперы.

– Я – из той оперы, где негодяю бьют морду! – загремел автор «Блудного сына», побагровев от праведного гнева. – Будь он хоть бургграф, хоть обычный бюргер, хоть негоциант вроде вас.

Тут старый голландец нацелился на Гогу взором опытного портретиста:

– Кстати, негоцианта вы напоминаете мало. Зато, помнится, знавал я одного продавца, торговавшего крысиным ядом. Вот на кого вы смахиваете! Не на торговца, – на крысу!

И распорядился, адресуясь к подполковнику:

– Офицер, арестуйте этого мошенника!

Но в Роджере взыграло пиратское естество:

– А чего возиться, арестовывать? Давайте я его вздёрну! На рее. Как в старые добрые времена!

– Эх! – растрогался голландец. – Благородного человека издали видать. Сударь, поднимаю бокал за ваше умение хранить славные традиции! И знаете что?

Доведется заглянуть к нам в Лейден – милости прошу в гости, будем рады! Не правда ли, дорогая? – улыбнулся он Саскии и ущипнул ее за румяную щёку.

На этом трогательном месте подполковник пришёл в себя. Вокруг теснились стены гостиничного номера, а взгляд, постепенно обретающий осмысленность, всё ещё упирался в картину, висящую на стене и – по убеждению здешнего завхоза – услаждающую жизнь постояльцев.

На картине был намалёван натюрморт: апельсин, два помидора и почему-то рак. Рак подозрительно смахивал на перезрелого скорпиона, а желтый цитрус почему-то оказался вдвое меньше помидора. «Усушка и утруска!» – усмехнулся Роджер. И покачал головой: и эта вот глюковинка с хреновинкой навеяла такие видения, пробудила тени Дюрера и самого Рембрандта?

«Это тебе, Лёха, наука! – назидательно помыслил подполковник. – Медитировать надо на японскую каллиграфию, а не на ассорти перепившего шеф-повара!».

Театральная афиша

В Большом концертном зале «Октябрьский» сегодня состоится Вечер классического русского романса. Ведущий – музыковед Борюся.

Глава 28 ФЛЮИДЫ ПИТЕРСКОГО БЕЗУМИЯ

(Санкт-Петербург, 20.. год)

Они сидели в кафешке, куда их загнала непогода. Взяли по сто пятьдесят мороженого, а «для сугреву» – по сотке «Хеннэси».

– Оно, конечно: каждый может быть счастлив только на своем месте, – продолжил Платонов начатую дискуссию. – Знать бы ещё – где оно, твоё место? У меня вот знакомец один имеется. Тоже профессор, только по птичьей части: орнитолог. (Я его зову – профессор воробьиного чиха). Так – поверите ли? – втемяшил себе, будто рожден на свет, чтоб работать водопроводчиком! И ведь до чего дошло: в свободное от своих чижиков-пыжиков время ходит по домам – не надо ли, граждане, бачок сливной подправить?

Роджер с ходу кинул версию:

– Может, тугриков ему не хватает? С чижиков-пыжиков – какой навар?

– Да какие тугрики? – махнул лапищей Викинг. – Он же ещё и бабок не берет за подвиги свои водопроводные! Говорит: я себе в радость делаю. Правда, окрестные сантехники радость-то ему поуменьшили. Года два назад начистили профессору физию за такую нездоровую конкуренцию.

– А сейчас? – невинно уточнил Роджер.

– Что – «сейчас»?

– Сейчас физию не чистят?

– Не! Чистильщиков не осталось! У них из жилконторы последний водопроводчик смылся. А если кто из жильцов заявку делает, то в ЖЭКе так и отвечают: «Нету сантехников. Идите к профессору – он подсобит!». Вот и выходит: у каждого – свой смысл в жизни. И не суть – академик ты или подметало дворовое, главное – чтоб в своем деле величиной был, Гроссмейстером!

– При чем тут гроссмейстер? – не понял подполковник. – Ему, чай, не в шахматы играть, «подметалу дворовому»!

– Гроссмейстер – это Мастер с большой буквы – хотя бы и в подметальных делах. У человечества-огуречества – своя шахматная доска, и на ней всё решают не аксолотли бесхребетные, а Гроссмейстеры.

…Они по-прежнему на дух не выносили друг друга. Каждый из них умел убивать и торопил грядущий миг расплаты. Викинг, правда, чувствовал себя неуютно: ведь последние годы он жил одной целью – прекратить насилие. Но запутанная формула этого алгоритма сводилась к парадоксу: чтобы покончить с убийством, надо убить. Убить эту гэбистскую гадину, возникшую на его пути. И Викинг знал: в нужный момент он её прикончит!

Но при этом самым невероятным образом их притягивало друг к другу. Две грозовые тучи с противоположными электрическими зарядами стремились слиться, чтобы решить всё одной убийственной молнией…

Между тем, дождь за окном кончился. Они покинули кафешку и продолжили прерванный маршрут. Снизу, от Невы веяло прохладой. Английская набережная была на редкость пустынна.

– Вы ещё не поняли, куда прикатили из Белокаменной? – усмехнулся Платонов. – Что бы там ни болтали всякие политики-паралитики, Питер – никакая не культурная столица. Он, если хотите, – столица мифов и метафизики, вотчина поэтов и самоубийц, философов и сумасшедших.

– Вы излагаете так, словно и сами изящной словесностью балуетесь! – подколол Роджер.

Платонов насупился, чёрная чайка бровей напряглась в полете. В прежние времена он весь, до корней волос, принадлежал миру, в котором царили два бога: мысль и действие. Но после убийства Глеба Вселенная перевернулась…

– Я балуюсь информационными технологиями, – уточнил профессор. – И словесность тут ни при чем. Просто все мы, питерцы, слишком долго вдыхали здешние испарения, мы отравлены химерами хваленых белых ночей. И вот плачевный итог: каждый второй тутошний абориген – свихнут начисто.