Час игривых бесов

Я напряженно уставился на своего покровителя. У нас с ним уже случился разговор на тему этих «новых лиц», которые я должен делать, случился в самом начале моей деятельности. Действительно, многим мои операции спасли жизнь. Был такой смешной эпизод: поехав в отделение милиции получать новый паспорт, я увидел на стенде фотографию одного моего пациента – разумеется, сделанную до операции. Стенд назывался: «Их разыскивает милиция». Долго же его будут разыскивать, подумал я тогда, читая перечень устрашающих деяний, совершенных моим пациентом, и не испытывая при этом ничего, ни малейшего сердечного трепета, одну только гордость за то, что сделал этого человека неузнаваемым, чем спас ему жизнь. Однако список и в самом деле был устрашающим... Но Алина, разве могла она сделать нечто в этом же роде? Разве могла эта уникальная красавица быть убийцей? Грабительницей? Она совершенна внешне – она должна, обязана быть совершенна душой!

А если нет?..

– Почему она здесь? – спросил я Гнатюка со странным, мучительным, разрывающим душу чувством. Такой боли я никогда не испытывал, никогда в жизни, даже когда узнал, что я обязан своим появлением на свет какому-то уголовнику, а не романтическому герою. Кстати, вот забавное психологическое объяснение тому, что я не испытывал брезгливости ни к своим пациентам, ни к своей работе. В глубине души я считал, что сам ничем не лучше их (мой отец был отъявленный, закоренелый преступник!), поэтому я не имею права никого судить. Так что я взбесился насчет Алины не потому, что у нее могло оказаться какое-то криминальное прошлое. Другого прошлого у моих пациентов не бывало! Нет, я испытывал что-то вроде ревности... Какого черта – «что-то вроде»! Я ревность испытывал, самую ужасную, самую жгучую, невыносимую ревность к тому, что вся жизнь ее прошла без меня, что она в этой своей минувшей жизни, конечно, принадлежала каким-то мужчинам, может быть, любила кого-то... и вот мы встретились, и вся моя судьба перевернулась, с меня словно кожу с живого содрали, я болен любовью к ней, а она... а она...

– Сложно все это, – вздохнул Гнатюк, исподтишка наблюдавший за мной. Конечно, все мои метания были написаны на моем лице, а он мои лицо и душу всегда читал, как открытую книгу. – Это только кажется, будто красавицам жить проще, все и все им на блюдечке с голубой каемочкой преподносят. Сказано: не родись красивой, а родись счастливой. Но вот Алинке не повезло...

Он назвал ее «Алинка», словно непутевую девчонку, – и душа моя перевернулась от любви к ней. Я словно бы увидел всю ее жизнь на своей ладони – как будто прокатил сказочным наливным яблочком по серебряному блюдечку. Жертва, с самого начала, с первых шагов – жертва мужской алчности, жертва чужого сладострастия! И я уже заранее знал: что бы я о ней ни услышал, что бы ни узнал, это не уменьшит моей любви.

Наивный я был, ну очень наивный...

– Она не какая-нибудь столичная штучка: родом из самарской деревни, – начал рассказывать Гнатюк. – Приехала Москву покорять – во ВГИК поступать. Ну, дура дурой была, узнала, какой конкурс, какие сынки и дочки туда норовят поступить и их на вороных прокатывают, – испугалась, что ничего у нее не получится. Поверила какому-то хмырю столичному, что он поможет ей поступить, если... сам понимаешь, если переспит с ним. Никакой другой валюты у нее не было, кроме себя. Через того с другим познакомилась, с третьим, а потом столичная жизнь ее ослепила. Затянула. И вот образовался у нее богатый покровитель. Банкир. Очень сильно влюбился в девочку нашу, клялся, что ради нее жену бросит и на ней, на Алинке, женится. Алинка рада была, конечно, что нашелся добрый человек, ей хотелось обыкновенного женского счастья. Но у этого ее банкира была какая-то общая собственность с женой, поэтому развод затягивался. И вот однажды вечером приезжают они после какого-то банкета, ложатся в постель, обнимая друг друга, а утром просыпается наша девочка от того, что ее с койки стаскивают чуть ли не за волосы, с криком и матами... Она открывает глаза и видит, что друг ее валяется в углу комнаты с простреленной башкой, кругом менты, а у нее под подушкой – пистолет, из которого банкира продырявили. На столе бутылок полно, жратва какая-то, картины со стен сорваны, вещи разбросаны, посуда побита... короче, полная иллюзия того, что любовники перепились, начали выяснять отношения, ну, барышня банкира и пристрелила, а сама уснула пьяным сном. Как тебе такой расклад?

Я молчал. Не увязывалось у меня в голове: эта внешность сказочной королевы, богини – и такая коммунально-бытовая пошлость!

– Не верится, да? – спросил Гнатюк. – И правильно, что не верится. Подставили девчонку, само собой разумеется! Подставила жена того банкира, ведь к ней теперь вся эта их совместная собственность перешла.

– Как же Алина вывернулась? – спросил я.

– А она и не вывернулась, – хмыкнул Гнатюк. – Она сейчас в розыске. Но Алина уже успела к тому времени жизнь узнать, а голова у нее вообще очень быстро работает. Пока шел шмон в комнате, она оценила ситуацию и поняла, что выпутаться у нее нет никаких шансов. Особенно когда появилась безутешная супруга и принялась поливать безжизненное тело мужа слезами и призывать на голову Алины проклятия, клясться, что отомстит этой шлюхе. Алина поняла, что живой ей не быть. Эта дама никаких денег не пожалеет, чтобы не просто запутать девчонку в преступление, но и со свету ее сжить: инсценируют самоубийство или пристрелят при попытке к бегству... Деньги, ты ведь понимаешь, могут многое, если не все! И как только Алина увидела свое будущее, вернее, увидела, что никакого будущего у нее нет и быть не может, она подошла к окошку, которое по причине духоты и накуренности было открыто, – и выбросилась из него. Девочка она тренированная, гимнастикой занималась, да и ловкая, как кошка, опять же – невинным бог помогает. Упала на газон – удачно, хоть прыгала аж с третьего этажа, – и на улицу. Пока менты очухались (такой прыти никто не ждал и ждать не мог!), ее и след простыл. Вот так и спаслась.

– А дальше? – спросил я.

– А дальше начинаются чудесные совпадения. За помощью Алине не к кому было обратиться, кроме одного человека, ее бывшего, какого-то там по счету любовника. Она его бросила когда-то, но он на нее обиды не держал и продолжал любить. Парень этот – он по профессии театральный гример – был добрый и слабый (между нами говоря, Алина от него потому и ушла, что слабаков не ценит), однако в прошлом случилась у него неприятность с законом, отсидел свое, больше на путь, так сказать, преступлений он не вступал, но знакомства среди наших у него сохранились. И от кого-то из прежних приятелей он слышал обо мне – слышал и о нашем, не побоюсь этого слова, санатории. Какое-то время прятал у себя Алинку, однако столицу прочесывали частым гребнем в ее поисках, вдовица неутешная успокоиться не могла. Ну, парень этот загримировал Алину, переодел и сюда переправил, чтобы вовсе уж изменить внешность и обезопасить ее. Конечно, я, как и ты, подумал, что такую невероятную красоту портить – это грех на душу брать. Думал, обойдется. Навел справки в Москве: как там, не затихло ли дело. Нет, не затихло! Вдова банкира назначила за Алину премию, в смысле, за поимку ее, ищут бедную девочку так, как будто она какая-нибудь преступница международного класса, даже Интерпол подключен. Да, страшных дел натворили финикийцы, когда выдумали всемирный эквивалент! – покачал головой Гнатюк. – Деньги и впрямь могут все – и самое лучшее можно для человека сделать с их помощью, и самое страшное для него устроить.

Голос его звучал с истинным сокрушением, и, не будь я таким легковерным дураком, я бы задумался: а ведь мне предложили сейчас проглотить какой-то сюжет для дамского романа, очередную серию «Санта-Барбары»!

Впрочем, если я столько лет верил в сказочку про военного летчика из города Владимира, то запросто поверил и в невиновность этой зеленоглазой ведьмы. Над вымыслом, как сказал Пушкин, слезами обольюсь! Или это не Пушкин сказал? Да без разницы. Главное, что я облился-таки этими самыми слезами!

Проливал я их до вечера, а вечером пришла ко мне Алина – на плановый осмотр. Ну что ж, началось с осмотра лица, а закончилось осмотром тела. Прямо там же, на диванчике в моем кабинете. И продолжилось в моей постели.

Дурак я, конечно, легковерный идиот... Это все правильно! Однако даже сейчас могу сказать – никогда я не был так счастлив, как в тот вечер, когда я в своем кабинете любил Алину, а она любила меня.

* * *

Работа над новыми отрывками заказного романа разочаровала Алену. Злоключения Саблина описывались ею теперь на чистом профессионализме, без участия души. Впрочем, этот господин сам виноват, что обработчица потеряла интерес к его судьбе. Ну уж такая развесистая клюква повисла на всех ветвях этой истории!.. Сама писательница Дмитриева ни за что не ввела бы в свой собственный роман столь опереточную фигуру, как Алина. Даже описание ее внешности казалось непроходимо пошлым и тривиальным. Изумрудные глаза, это надо же! А что стоила история ее жизни? Мелодрама, дамский роман, так и хочется воскликнуть подобно Станиславскому: «Не верю!» Но Алена помнила наставления заказчика при встрече – не переделывать основных событий и портретов персонажей – и понимала, что она как литобработчик не может позволить себе совершенно никакой отсебятины. И придется стиснуть зубы – не славы ради, а денег для, причем для отработки уже полученных денег! Можно представить себе, конечно, как принципиальная подружка Маша будет ехидничать, прочитав в «Зеленом яблоке» об очередных амурно-криминальных похождениях героев, однако ладно, Алена это проглотит.

Кстати, пора уже покончить с «долгами» Саблина, надо и за свои собственные издательские долги браться: сроки договора поджимают, а на страницах нового романчика писательницы Дмитриевой еще и конь не валялся. Даже сюжет не выстроился толком в голове. Это сильно тормозит работу. А еще, разумеется, сильно мешает сейчас Алене то, что она непрестанно возвращается мыслями к жуткой истории, приключившейся на ее глазах в «Барбарисе».

Знающие люди говорят: ищи, кому преступление выгодно. Ищи причину, по которой оно совершено. Ну и зачем, за чем полез преступник в «Барбарис»? Предположим, украсть что-нибудь из стройматериалов, больше там совершенно нечего взять. Но почему ему непременно потребовалось убить Игоря? Алена вспомнила ствол, направленный в его голову, и едва подавила внутреннюю дрожь. Намерения более чем недвусмысленные... Ладно бы хоть парень в черной куртке боялся, что Игорь его опознает, но нет, незнакомы они оказались, Игорь даже описать его толком не мог!

Тогда следует допустить одно из трех.

Первое – парень пришел в «Барбарис» с конкретным намерением убить именно Игоря. За что? Это уже вопрос второй и даже третий. Версия насчет ревнивого мужа какой-нибудь особы, соблазненной или соблазнившейся этим красавчиком, вполне подходит в качестве предварительного ответа.

Второе – грабитель явился в «Барбарис» хватануть то, что плохо лежит, наткнулся на сторожа и испугался: может быть, Игорь этого человека и впрямь не знал, жизнь их раньше не сводила, но вполне могла свести, и вот, чтобы себя обезопасить, грабитель намеревался его пристрелить.

Третье. Грабитель явился украсть в «Барбарисе» нечто, для поисков чего ему требовалось очень много времени. Он оглушил Игоря ударом по голове, а потом тот, видимо, начал приходить в себя, ну и парень в черной куртке решил вывести его из строя надолго... навсегда.

Ну, фыркнула Алена, додумалась ты до этого, ну и что? Определенно неясно, кем была та женщина с пистолетом – сообщницей убийцы или наоборот, в кого она стреляла, в него или в Алену, да просто промазала по неопытности.

Да нет, что за чушь! Парень не испугался бы тех выстрелов до такой степени, если бы знал, что в «Барбарисе» у него есть сообщница. А он ведь бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла... Выходило, что дама была там по собственной воле, по своей инициативе – и со своими собственными, тайными для грабителя намерениями.