Час ноль

— Я понял, — сказал Кранц.

Один-ноль в ее пользу, подумал он. Получается, будто она меня сюда вызвала. Он вынул листок с пометками.

— У меня тоже есть к вам дело. Если наши данные точны, у вас в обители всего двадцать шесть сестер.

Мать-настоятельница утвердительно кивнула.

— Вот видите, но в обители пятьдесят комнат.

— Откуда вы это знаете? — быстро спросила мать-настоятельница.

— Очень просто, — ответил Кранц. — Я узнал об этом у моих друзей-каменщиков, которые строили ваш монастырь и больницу. Ведь не сами же вы построили все это, правда?

Один-один, подумала мать-настоятельница.

— Итак, двадцать пять комнат у вас пустуют, а в деревне негде разместить беженцев. Взгляните сюда.

Он развернул перед ней свой листок.

— А как же часовня?

Кранц ухмыльнулся, и матери-настоятельнице ничего не оставалось, как слегка улыбнуться в ответ. У нее были пухлые щеки — свидетельство чистосердечия. Но ее фиалковые глаза были далеко не простодушны.

— Ну что ж, поглядим, — ответил Кранц. — Однако сейчас я хочу показать вам, как мы это себе мыслим. Мы перекроем коридор, откуда ведут двери в комнаты, вот здесь. Вы будете отделены. Вот тут мы пробьем выход на Бротгассе, установим умывальники, оборудуем туалеты и общую кухню.

Мать-настоятельница слегка пододвинула к себе листок, словно это ее и правда интересовало.

— Вас ведь и в самом деле двадцать шесть в обители? — переспросил Кранц.

Сестра Амалия слегка вздрогнула.

— Конечно, — подтвердила настоятельница. — А как вам жилось все это время? В этой… Вы ведь были…

— В тюрьме, — ответил Кранц. — Ах, знаете, у нас была, вообще-то, довольно сносная жизнь.

Мать Летиция поняла, что это неверный путь. Однако ей необходимо было выиграть время. Без патера Окса она не хотела ничего решать. Она покраснела. Этот человек все время смотрел ей прямо в глаза. А теперь она еще и что-то бестактное сказала. Но вместо того, чтобы обидеться, этот Кранц только улыбнулся. И поскольку патера Окса все еще не было и, надо надеяться, какое-то время еще не будет, а она женщина образованная в противоположность тем двум курицам у стены, и Кранц этот, судя по всему, малый не дурак и, уж конечно, поймет ее правильно, ведь у него явно есть чувство юмора, и еще потому, что перед ней наконец-то сидит человек, который уж наверняка должен знать, к чему все идет, мать-настоятельница смело взяла быка за рога, задав вопрос:

— Вы коммунист?

Кранц внимательно посмотрел на нее.

— Тогда объясните мне, как вы доказываете, что бога не существует?

Кранц наклонился вперед.

— Уничтожая капиталистов, — тихо ответил он.

Мать-настоятельница тоже слегка подалась вперед.

— Как это?

— Очень просто. Тогда он никому больше не будет нужен. Мы вообще забудем о нем, — прошептал Кранц. — И тогда он перестанет существовать.

— Жаль, — сказала мать-настоятельница и снова выпрямилась. — Ваше объяснение кажется мне слишком уж примитивным.

— Возможно, — сказал Кранц. — Но это будет подлинным доказательством того, что бога нет.

Она задумалась.

— А если вы совершите революцию, — мать-настоятельница опять говорила вполголоса, — вы… вы меня расстреляете?

— Это вам сказал ваш епископ? — шепотом спросил Кранц.

Мать-настоятельница кивнула.

— Ну конечно же нет, — тихо ответил Кранц. — Мы позволим вам и дальше ухаживать за больными.

На пухлом лице матушки-настоятельницы появилась улыбка.

— Но жить вам придется только тем, что вы заработаете сами или что принесут вам люди.

Мать-настоятельница отпрянула, Кранц слегка наклонился к ней, и она тоже невольно подалась вперед.

— Но о революции пока нечего и думать, — шепотом продолжал Кранц.

— Это правда?

— Слово чести, — сказал Кранц.

Мать-настоятельница откинулась на спинку стула и внимательно глянула ему в глаза.

— Вы можете поклясться?

— Клянусь, — сказал Кранц.

— О, — воскликнула мать-настоятельница, неожиданно рассмеявшись. — На чем же вы можете поклясться?

Кранцу удалось сохранить серьезность.

— На томе сочинений товарища Сталина, — сказал он торжественно.

Мать-настоятельница снова посерьезнела.

— А этот ваш Маркс, он тоже пишет о том, — она опять наклонилась вперед, — что бог исчезнет вместе с капиталистами?

— От него-то я это и узнал, — шепнул Кранц в ответ.

— А где, я имею в виду, в каком сочинении?

Кранц почесал за ухом.

— Кажется, в «Тезисах о Фейербахе». Или в «Немецкой идеологии». Для нас, рабочих, это немного сложно. Но в «Тезисах о Фейербахе» это должно быть. Может, я при случае…

Мать-настоятельница неприметно опустила ресницы.

В эту минуту шумно ввалились патер Окс и доктор Вайден. Нет, они не закричали тут же «руки вверх», «немедленно отпустить», «лицом к стене», «руки за голову». Но их стремительное появление в комнате выглядело именно так. Головы Кранца и матери-настоятельницы стремительно отдалились друг от друга.

— Но, господа, — недовольно воскликнула мать Летиция. — Я просила бы…

Она поднялась. Кранц тоже встал.

— Как вы сюда вошли? Что, теперь уже не стучат в дверь? Быть может, вы забыли, где находитесь?

— Но вы же послали за нами, — возразил Вайден.

— Я — за вами? — переспросила мать-настоятельница не без язвительности. — Должно быть, у вас несколько предвзятое представление о нашей, — тут она посмотрела Кранцу в глаза и улыбнулась, — весьма содержательной беседе, которую прервало ваше появление.

Это было уж слишком, а кроме того, патер Окс находился здесь по долгу службы. Ибо, во-первых, дело, из-за которого он здесь, — не женское, а во-вторых, его оторвали ради этого от второго завтрака.

— Кстати, вы читали «Тезисы о Фейербахе»? — спросила мать-настоятельница как бы между прочим.

— Какие такие тезисы? Кто автор?

— Вот видите, — сказала мать-настоятельница, — так я и думала. Если бы ты меньше сил расходовал на экономок, — вдруг зашипела она на беглой латыни, — если бы ты меньше пресмыкался перед епископом и реже напивался со старым Цандером, этой закопченной свиньей, то, возможно, у тебя оставалось бы больше времени, чтобы поднапрячь ту часть тела, которая у большинства людей считается наиболее благородной, — твою голову. Ты позоришь святую церковь, и революционерам, вроде этого Кранца, что стоит сейчас перед тобой, давно следовало бы расстрелять тебя как паразита и старого кобеля.

Мать-настоятельница была дочерью известного на всем среднем Мозеле виноторговца, ростовщика-душегуба.

— Но что, собственно, произошло? — заикнулся патер Окс. — Я вообще ничего не понимаю.

— Так я и думала, — сказала мать-настоятельница презрительно, снова переходя на немецкий. — Вы и в самом деле ничего не понимаете, и прежде всего в герундии и аблативе. Но как бы там ни было, у меня была очень интересная беседа с господином Кранцем. Речь шла об оконном стекле для нашей часовни.