Час волка

Майкл слегка улыбнулся, что привело Шеклтона в еще большую ярость, но он ничего не ответил.

– Майор Галатин, - попытался опять Хьюмс-Тельбот.
– Пожалуйста, не говорите сейчас последнего слова. Хотя бы обдумайте наше предложение, а? Может, мы бы остались на ночь, а затем снова обсудили это утром?

Майкл вслушивался в падание мокрого снега, стучавшего по окнам. Шеклтон подумал о долгом пути домой, и его копчик заныл.

– Можете оставаться на ночь, - согласился Майкл.
– Но в Париж я не отправлюсь.

Хьюмс-Тельбот хотел было опять заговорить, но решил дать всему этому устояться. Шеклтон проворчал:

– Какого черта, мы что, напрасно перлись в такую даль?

Но Майкл только пошуровал в камине.

– С нами еще водитель, - сказал Хьюмс-Тельбот.

– Не найдете ли вы и для него место?

– Я поставлю раскладушку у камина, - он встал и пошел в чулан за раскладушкой, а Хьюмс-Тельбот вышел наружу, чтобы позвать Мэллори.

Когда двое мужчин вышли, Шеклтон стал осматриваться в зале. Он увидел антикварный патефон из розового дерева фирмы "Виктрола", на его диске лежала пластинка. Название пластинки было "Весна священная" какого-то Стравинского. Ну, с русским водиться - значит любить русскую музыку. Наверное, всякая славянская чепуха. В такую ночь, как эта, ему бы послушать бодрую вещь Бинга Кросби. Галатин любил читать, в этом нельзя было сомневаться. Тома вроде "О происхождении человека", "Плотоядные", "История григорианской поэзии", "Мир Шекспира" и другие книги с русскими, немецкими и французскими названиями заполняли полки книжных шкафов.

– Вам нравится мой дом?

Шеклтон чуть не подпрыгнул. Майкл подошел сзади тихо, как туман. Он принес раскладную кровать, развернул и поместил около камина.

– Столетие назад этот дом был лютеранской церковью. Ее построили спасшиеся от кораблекрушения; подводные скалы всего лишь в сотне ярдов отсюда. Они выстроили здесь поселок, но через восемь лет после этого их скосила бубонная чума.

– О, - сказал Шеклтон и вытер руки о штаны.

– Развалины до сих пор прочные. Я решил попробовать восстановить их. У меня ушло на это целых четыре года, и мне еще много нужно сделать. Если вам интересно, у меня за домом есть генератор, который работает на бензине.

– Я сразу так и подумал, что к вам не могли провести линию электропередачи в такую даль.

– Конечно же. Слишком далеко. Вы будете спать в башенном помещении, где когда-то жил пастор. Это не очень большое помещение, но для двоих места там достаточно.

Открылась и закрылась дверь, и Майкл оглянулся на Хьюмс-Тельбота и шофера. Майкл несколько секунд смотрел, не мигая, как шофер снимал шляпу и куртку.

– Вы можете спать здесь, - сказал он, указывая рукой на раскладушку.
– Кухня за той дверью, если хотите кофе и чего-нибудь поесть, - сказал он всем троим.
– Я бодрствую во время, которое вам может показаться необычным. Если среди ночи услышите, что я на ногах... не выходите из вашей комнаты, - сказал он, глянув так, что у Шеклтона по затылку пробежали мурашки.

– Я иду отдыхать, - Майкл направился к лестнице. Он остановился и выбрал книгу.
– Да... ванная и душ за домом. Надеюсь, вы не будете в претензии, что вода только холодная. Спокойной ночи, джентльмены.

Он поднялся по ступенькам, и скоро они услышали, как мягко затворилась дверь.

– Проклятый колдун, - пробормотал Шеклтон и поплелся в кухню, чтобы чем-нибудь перекусить.

4

Майкл сел на постели и зажег керосиновую лампу. Он не спал, а ждал. Он взял с маленькой тумбочки наручные часы, хотя его чувство времени уже сказало ему, что было три часа. Часы показали три часа семь минут.

Он потянул носом воздух, и глаза его сузились. Запах табачного дыма. "Беркли и Латакия", дорогой сорт. Он знал этот аромат и откликнулся на него.

Он был еще в одежде, в брюках цвета хаки и черном свитере. Он влез в мокасины, взял лампу и, следуя за ее желтым светом, спустился по винтовой лестнице.

В очаге прибавилась пара дополнительных поленьев, и мягкий огонь потрескивал в нем. Майкл увидел поднимающийся вверх табачный дым из трубки, которую держал человек, сидевший в кожаном кресле, повернутом к огню. Раскладушка пустовала.

– Поговорим, Майкл, - сказал человек, называвшийся Мэллори.

– Да, сэр, - он пододвинул стул и сел, поставив лампу на столик между ними.

Мэллори - не настоящее его имя, а одно из многих - рассмеялся, кончик трубки был зажат у него в зубах. Пламя камина отражалось в его глазах, и сейчас он ничем не напоминал того пожилого и слабого джентльмена, который недавно вошел в этот дом.

– Не выходите из вашей комнаты, - сказал он и опять засмеялся. Его настоящий голос, неизмененный, обладал явной жесткостью.
– Это было здорово, Майкл. Ты запудрил мозги этому бедному янки.

– А они у него есть?

– О, он весьма способный офицер. Не обманывайся его простотой и болтовней: майор Шеклтон свое дело знает, - проницательный взгляд Мэллори скользнул по собеседнику.
– И ты тоже.

Майкл не ответил. Мэллори с минуту в молчании курил трубку, потом сказал:

– В том, что случилось в Египте с Маргерит Филипп, твоей вины нет, Майкл. Она знала, чем рискует, и делала свою работу храбро и хорошо. Ты убил ее убийцу и разоблачил Гарри Сэндлера, агента нацистов. Ты тоже сделал свою работу храбро и хорошо.

– Не совсем хорошо, - эта старая история все еще вызывала болезненное чувство скорби, грызшее его изнутри.
– Если бы я той ночью был настороже, я мог бы спасти жизнь Маргерит.

– Пришел ее черед, - безжизненно произнес Мэллори, профессионал в области жизни и смерти, - а твое время скорби по Маргерит должно же когда-то закончиться.

– Когда найду Сэндлера, - лицо Майкла напряглось, на щеках появилась краска.
– Я понял, что он немецкий агент, как только Маргерит показала мне волка, про которого он сказал, что прислал ей из Канады. Мне было совершенно ясно, что это был балканский волк, а не канадский. И единственным способом для Сэндлера иметь возможность убить балканского волка было поехать на охоту с его друзьями-нацистами.

Гарри Сэндлер, американский охотник на крупную дичь, о котором писал журнал "Лайф", после убийства Маргерит исчез, не оставив следов.

– Я должен был заставить Маргерит покинуть дом той ночью. Незамедлительно. Вместо этого я...
– он сдавил подлокотник пальцами.
– Она доверилась мне, - придушенным голосом проговорил он.

– Майкл, - сказал Мэллори, - я хочу, чтобы ты поехал в Париж.

– Это настолько важно, что и тебя в это впутали?

– Да. Настолько важно, - он пыхнул дымом и вынул трубку изо рта.
– У нас будет только один шанс, один-единственный, чтобы вторжение оказалось удачным. Крайний срок, по теперешним данным, первая неделя июня. Он может измениться, в зависимости от погоды и течения. Но мы должны достоверно знать все потенциальные опасности, с которыми придется столкнуться, и могу сказать тебе, что разгадка этих сложных головоломок оставляет массу возможностей для самых сволочных ошибок, какие только можно себе представить, - он фыркнул и слегка улыбнулся.
– Мы должны сделать свою часть работы, чтобы дом был чистым, когда они будут въезжать. Если гестапо так тщательно следит за Адамом, можно быть уверенным, что у него есть данные, которые им нельзя упустить наружу. Мы должны узнать, что они собой представляют. С твоими... э... особыми способностями есть возможность войти и выйти под носом у гестапо.

Майкл смотрел в огонь. Человек, сидевший в кресле рядом, был одним из тех трех человек во всем мире, которые знали, что он ликантроп [оборотень, человек-волк, по-немецки - вервольф].

– Есть и другая сторона, которую тебе нужно учесть, - сказал Мэллори.
– Четыре дня назад мы получили шифровку от нашего агента в Берлине, Эхо. Она видела Гарри Сэндлера.

Майкл глянул в лицо собеседника.

– Сэндлер был в компании нацистского полковника по имени Эрих Блок, офицера СС, который был начальником концлагеря Фалькенхаузен под Берлином. Итак, Сэндлер вращается в каких-то высших сферах.