Час волка

– Три минуты, майор, - сказал вежливый второй пилот, юнец из Нью-Джерси.

– Спасибо.

Майкл почувствовал, как самолет слегка заскользил правой плоскостью: пилот выравнивал курс, чтобы избежать или прожектора, или зенитного огня. Майкл медленно и глубоко дышал, следя за красной лампочкой над дверью. Сердце сильно билось, тело в темно-зеленом комбинезоне покрылось потом. На голове черная вязаная шапочка, а лицо измазано черными и зелеными маскировочными пятнами. Он надеялся, что все они легко отмоются, иначе будут привлекать нежелательное внимание на Елисейских полях.

К его поясу была прикреплена короткая лопатка со складной рукоятью, нож с зазубренным лезвием, автомат 45-го калибра, рожок с пулями. А также небольшая коробка, застегнутая в куртке, с двумя плитками шоколада и кусочками вяленой солонины. Он подумал, что от тепла его тела плитки шоколада уже расплавились.

– Одна минута.

Красный огонек погас. Юный пилот из Нью-Джерси потянул за рукоятку, и дверные створки С-47 плавно раскрылись, засвистев на ветру. Майкл тут же встал в положение полной готовности: кончики носков ботинок на краю, руки на дверной раме. Под ним простиралась черная ширь, которая равно могла быть и необитаемым лесом, и бездонным океаном.

– Тридцать секунд!
– прокричал сквозь ветер и шум винтов второй пилот.

Далеко внизу что-то блеснуло. Дыхание у Майкла перехватило. Еще раз блеснуло: луч света, исходящий с земли, шарил по небу.

– О, Господи!
– воскликнул первый пилот.

Прожектор под углом устремился вверх. Они услышали шум моторов, понял Майкл. Сейчас они начали охотиться. Свет сделал оборот, и его луч резанул тьму в сотне футов ниже ботинок Майкла. Он стоял ровно, но внутри затряслись поджилки. Слева от луча прожектора взорвалось красным, вслед за этим послышался громовой удар, и в пятистах-шестистах футах над С-47 сверкнуло белое. Самолет тряхнуло взрывной волной, но он удержался на курсе. Второй зенитный снаряд разорвался выше и правее, но луч прожектора заходил на второй оборот. Пилот из Нью-Джерси, бледнея лицом, вцепился в плечо Майкла.

– Майор, нас заметили!
– заорал он.
– Будете отказываться от прыжка?

Самолет набирал скорость, намереваясь поскорее покинуть место выброса. Майкл понял, что времени для размышлений нет.

– Я пошел, - ответил он и, обливаясь потом, прыгнул в проем.

Он выпал в темноту, казалось, сердце расширилось до предела, а кишки подперли желудок. Он стиснул зубы, скрестил руки, стиснув себя за локти. Он услышал высокий гул уходившего самолета, потом рвануло так, что заныли кости, потому что дернул фал и из ранца вышел купол с мягким, почти нежным хлопком.

Когда купол распустился, тошнотворное падение Майкла затормозилось. Он почувствовал, будто его внутренние органы, мышцы и кости резко скрутило, колени задрались так высоко, что чуть не ударили в подбородок. Потом он распрямил ноги и уцепился за купольные стропы, сердце бешено колотилось. Он услышал еще один выстрел зенитного орудия, но взрыв был высоко справа, и ему не угрожала опасность быть задетым осколком. Прожектор метнулся к нему, остановился и опять стал кружить в другой стороне, охотясь за нарушителем. Майкл всмотрелся в темноту под собой, ища тот знак, который ему сказали ожидать. Он должен быть с востока, вспомнилось ему. Полумесяц был слева за плечом. Он медленно стал поворачиваться под шелком парашютного купола и осматривать землю.

Там! Зеленый огонек. Мигалка, высвечивавшая быструю морзянку.

Потом огонек погас.

Он развернул купол в сторону сигнала и глянул вверх, чтобы убедиться, что все стропы натянуты ровно.

Парашют был белым.

Проклятье!
– подумал он. Доверяй службе снабжения! Если немецкие солдаты на земле увидят белый купол, придется понести чудовищную расплату. Прожектористы наверно уже радировали поисковым машинам или мотоциклистам. В опасности находился не только он сам, но и человек с зеленой мигалкой. Кем бы он ни был.

Зенитное орудие заговорило снова, громовой далекий раскат. Но С-47 давно улетел, держа курс назад, через пролив, в Англию. Майкл пожелал двум американцам удачи и стал думать о своих трудностях. Но сейчас ему не оставалось ничего другого, как только лететь вниз. Когда он коснется земли, вот тогда сможет как-то действовать, но сейчас он мог только болтаться, отданный на милость белого парашюта.

Майкл взглянул вверх, прислушиваясь, как воздух шелестит в складках шелка. Это пробудило воспоминание. Такое давнее... забытый мир... так давно, когда ему была еще ведома наивность.

И вдруг - вспышка памяти, ярко-голубое небо, и над головой никакого парашюта, вместо него воздушный змей из белого шелка, разматывающий нить в его руке, чтобы поймать ветер России.

– Михаил! Михаил!
– зовет женский голос над полем, полным желтых цветов.

И Михаил Галатинов, всего восьми лет от роду и еще совершенно человеческое дитя, улыбается, и майское солнце играет на его лице.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БЕЛЫЙ ДВОРЕЦ

1

– Михаил, - звала женщина, сквозь время и расстояние.
– Михаил, где ты?

В следующий момент она увидела воздушного змея, а затем ее глаза обнаружили сына, стоявшего на дальнем краю поля, почти рядом с лесной глушью. В этот день, 21 мая 1918 года, ветерок дул с востока и доносил легкий запах пороха.

– Иди домой, - сказала она мальчику и посмотрела, как он махнул рукой и стал сматывать нитку со змеем.

Похожий на белую рыбу змей опадал. За спиной высокой черноволосой женщины с фарфорово-белой кожей возвышался помещичий дом Галатиновых, двухэтажное строение из желтого русского камня с красной остроугольной крышей и дымовыми трубами. Вокруг дома росли большие подсолнухи, от дома до железных ворот шла вымощенная булыжником дорожка, переходящая дальше в немощеную дорогу к ближайшей деревне, Морок, в шести верстах к югу. Самым ближним городом был Минск, в пятидесяти верстах по скверной дороге.

Россия - страна огромная, и поместье генерала Федора Галатинова было не более чем пылинка на большом столе. Однако мир самих Галатиновых сводился к четырнадцати десятинам лугов и леса - таким он был к тому времени, когда 2 марта 1917 года царь Николай Второй отрекся от престола, сопроводив подписание манифеста об отречении словами: "Господи, помоги России! Отчизна превратилась в убийцу своих детей".

Но маленький Михаил ничего не знал ни о политике, ни о красных, воюющих против белых, ни о хладнокровных людях Ленине и Троцком. К счастью, он ничего не знал и про целые деревни, что сравняли с землей враждующие стороны не более чем в сотне миль от того места, где стоял он, запуская желтого змея; ничего не знал он и о голоде, и о женщинах и детях, дергавшихся на деревьях, будучи повешенными, и о револьверных стволах, забрызганных мозгами. Он знал, что его отец был героем войны, что мать его красива, что его сестра иногда щиплет его за щеку и называет оборвышем, и что сегодня - день долгожданного пикника. Он смотал нитку змея, борясь с ветром, затем осторожно взял его в руки и побежал через поле к матери.

Однако Елена знала о тех вещах, о которых не знал ее сын. Ей было тридцать семь лет, на ней было длинное светлое платье цвета весеннего льна, и седые волоски уже пробивались на висках. Вокруг глаз и около рта пролегли резкие морщинки, оставленные не возрастом, а постоянными внутренними тревогами. Федор слишком долго не возвращался с войны, его серьезно ранило в кровопролитной схватке у болотистого захолустья под названием Ковель. Безвозвратно ушли в прошлое оперные представления и яркие праздничные огни Санкт-Петербурга, ушла шумная толчея московских улиц; ушли банкеты и пышные вечерние приемы во дворцовых садах царя Николая и царицы Александры, и в тени их прорисовывались очертания будущего.