Час волка

Ветры пронизывали леса. Надвигались проливные дожди, стая чуяла их сладкие запахи. Но наступила ночь, когда последний летний поезд уходил по своей дороге на восток, чтобы отсидеться там до следующего сезона. Оба, Никита и Михаил, пошли проводить поезд, как живое существо, поскольку ночь за ночью гонялись за ним, начиная бег в человечьем облике и стараясь перескочить пути перед ним волками, до того как он прогремит в восточный туннель. Оба они стали быстрее, но, казалось, что и поезд тоже стал более резв. Наверно, машинист новый, сказал Никита. Этот не знал, что такое тормоза. Михаил согласился; поезд стал выскакивать из западного туннеля как дьявол из преисподней, торопящийся домчаться до дома до того, как свет восхода обратит его в камень. Дважды Никита завершал превращение и лишь чуть не взлетал в прыжке, который перенес бы его над решеткой перед циклопическим глазом паровоза, но оба раза поезд набирал скорость, выбросив клубы черного дыма и золы, и в последние секунды Никита сдерживался. Красный фонарь на последнем вагоне состава качался, будто бы насмехаясь, и свет отражался в глазах Никиты, пока не исчезал в длинном туннеле.

Пока дубы и сосны раскачивались по склонам оврага и весь мир, казалось, находился в беспокойном шевелении, Никита и Михаил поджидали во тьме последний летний поезд. Оба были без одежды, прибежав сюда из белого дворца волками. Они сидели возле путей около выхода из западного туннеля, и Никита то и дело подходил и трогал рельс, ожидая ощутить вибрации.

– Опаздывает, - сказал Никита.
– Он будет торопиться и ехать быстрее, чтобы наверстать время.

Михаил задумчиво кивнул, жуя соломинку. Он смотрел вверх, наблюдая, как по небу плывут серо-стальные облака. Потом тоже потрогал рельс. Все было тихо.

– Может, он сломался?

– Может, - согласился Никита. Потом нахмурился: - Нет, нет! Это последний рейс! Поезд пройдет этой ночью, даже если его придется толкать!

Он, сгорая от нетерпения, выдрал пучок травы и смотрел, как она разлеталась по ветру.

– Поезд придет, - сказал он.

Несколько минут они молча слушали шум деревьев. Михаил спросил: - Ты думаешь, он будет жить?

Этот вопрос не шел у них из головы. Никита пожал плечами.

– Не знаю. Он кажется достаточно здоровым, но... сказать трудно.

Он опять потрогал рельс; поезда не было.

– У тебя есть что-то сильное внутри. Что-то очень особое.

– Особое в чем?
– Это озадачило Михаила, потому что он никогда не думал о себе как об отличавшемся в чем-то от других членов стаи.

– Ну, вот, например, я - сколько раз пытался заиметь дитя... Или Франко. И даже Виктор. Боже мой, когда-то казалось, будто Виктор мог делать их направо и налево. Но родившиеся обычно через несколько дней умирали, а те, что жили чуть дольше, мучились так, что ужасно было смотреть. Теперь вот ты: всего пятнадцать лет - и ты зачал ребенка, который прожил уже месяц, и вроде бы с ним ничего такого. А то, как ты перенес превращение? Ты все-таки выжил, хотя многие из нас давно уже поставили на тебе крест. А Рената говорит, что всегда знала, что ты будешь жить, но каждый раз глядя на тебя она вспоминала про сад. Франко не поставил бы и заячьей косточки, что ты не умрешь через неделю, - а теперь он каждый день благодарит Бога, что ты не умер.
– Он слегка наклонил голову, прислушиваясь, не гудят ли колеса.
– Виктор это знает, - сказал он.

– Знает что?

– Он знает то же, что и я. Что знаем все мы. Ты какой-то другой. Крепче. Ловчее. Зачем, ты думаешь, Виктор проводит столько времени с тобой, изучая все книги?

– Ему нравится учить.

– Ну, это он тебе так говорит.
– Никита хмыкнул.
– А почему же тогда он не хочет учить меня, или Франко, или Олесю? Или кого-нибудь другого? Он что, думает, что у нас головы каменные?
– И сам ответил: - Нет. Он тратит время, обучая тебя, потому что считает, что ты стоишь его усилий. А почему так? Потому, что ты хочешь учиться.
– Он кивнул, когда Михаил усмехнулся.
– Это правда! Я слышал, как Виктор сам признался: он верит в то, что у тебя есть будущее.

– Будущее? Будущее есть у всех нас, разве не так?

– Я не это имел в виду. Будущее вне этого.
– Он сделал широкий жест, охватив лес.
– Не там, где мы сейчас.

– Ты имеешь в виду...
– Михаил нагнулся.
– Бросить это?

– Именно так. Или, во всяком случае, в это верит Виктор. Он думает, что однажды ты бросишь лес и сможешь начать жизнь в другом месте.

– Один? Без стаи?

Никита кивнул.

– Да. Один.

Об этом было трудно даже подумать. Как кто-то из стаи может выжить в одиночку? Нет, нет, это было невозможно! Михаил, конечно же, останется навсегда здесь, со стаей. Стая нужна всегда. Разве не так?

– Если я покину лес, то кто будет заботиться об Олесе и Петре?

– Этого я не знаю. Но у Олеси есть то, ради чего она жила: новорожденный. По тому, как она улыбается... ну, она даже вовсе не похожа на прежнюю. Там она точно не выживет.
– Он показал пальцем на запад.
– И Виктор это знает. Олеся тоже знает это. Она проживет остаток своей жизни здесь. И я тоже, и Виктор, и Франко, и Рената. Мы - старые пережитки из шерсти, разве не так?
– Он широко улыбнулся, но в его улыбке была печаль. Улыбка исчезла.
– Кто знает, что будет с Петром? Кто знает, проживет ли он хотя бы еще неделю и что у него будет с головой, когда он повзрослеет? Он может оказаться как та женщина, которая целыми днями напролет плакала. Или...
– Он взглянул на Михаила.
– Или он будет похожим на тебя. Кто знает?

Никита опять поднял голову, прислушиваясь. Глаза его сощурились. Он приложил палец к рельсу, и Михаил увидел, как он слабо улыбнулся.

– Идет поезд. Быстро идет. Он запаздывает!

Михаил притронулся к рельсу и почувствовал отдаленную мощь поезда, гулко отдававшуюся в нем. Начали падать капельки дождя, выбивая маленькие пыльные ямочки между рельсами. Никита встал и двинулся под кроны деревьев, стоявших около выезда из туннеля. Михаил подошел и встал рядом, и они присели, пригнувшись, как спринтеры, готовые мгновенно развить скорость. Дождь пошел сильнее. Через некоторое время он уже сек листву, пути намокли. Земля тоже быстро превратилась в грязь. Михаилу это не понравилось: бежать будет скользко. Он откинул с глаз намокшие волосы. Теперь он уже слышал грохот быстро приближавшегося поезда. Михаил сказал:

– Думал, нам сегодня не стоило приходить.

– Почему? Из-за маленького дождика?

Никита помотал головой, тело его напряглось, готовое к гонке.

– Я бегал в дождь и похуже, чем этот!

– Земля... Слишком грязно.

– Я не боюсь, - отрезал Никита.
– Мне прошлой ночью опять снился тот красный фонарь на последнем вагоне! Подмигивал мне, как сатанинский глаз! Сегодня я собираюсь перегнать поезд! Я чувствую, что могу сделать это, Михаил! Я это сделаю, если буду бежать чуть скорее! Только чуточку скорее!

Из туннеля вырвался свет фар, длинный черный паровоз и за ним купейные вагоны. Новый машинист не боялся мокрых рельсов. Ветер с дождем ударили Михаилу в лицо, и он закричал:

– Нет!
– и потянулся к Никите, но Никиты уже не было, вдоль рельсов неслось расплывчатое белое пятно. Михаил рванулся за ним, пытаясь остановить; дождь и ветер были сильнее; поезд шел слишком быстро. Поскользнувшись в грязи, он чуть не упал под колеса ускорившего ход поезда. Он слышал, как дождь, попадая на горячий двигатель паровоза, шипел словно клубок змей. Он все бежал, пытаясь догнать Никиту, и увидел, что человечьи следы Никиты в грязи сменились на следы волчьих лап.

Никита пригнулся вперед, бежал почти на четырех лапах. Тело его уже не было белым. Дождь вихрем закручивался вокруг него - и тут Михаил потерял равновесие, упал и проехался по грязи. Дождь хлестал его по плечам, грязь забила глаза. Он попытался встать, но опять свалился и остался лежать, а поезд прогремел по рельсам и влетел в восточный туннель. Он скрылся, оставив за собой пятно красного света на каменных стенах туннеля; потом и оно пропало.

Михаил под проливным дождем сел, по лицу его текли потоки воды.