Час волка

— Скажи, о чем ты сейчас задумалась? — сказал Майкл, подходя ближе к ней. Под ногой у него тихо скрипнула половица. Ее запах влек его к себе. Она опасливо попятилась. Он остановился. — Ведь ты не боишься меня, правда?

— А есть чего бояться? — Ее голос дрожал.

— Нет, — сказал он. — Я не причиню тебе зла. — Он приблизился еще на шаг. И на этот раз она не отступила.

Он стоял совсем рядом. И даже в темноте она видела его зеленые глаза. Это были голодные глаза, и, глядя в них, она тоже почувствовала голод.

— Так зачем ты пришла ко мне в комнату? — тихо спросил Майкл, близко наклонившись к ее лицу.

— Я… уже сказала… чтобы просто проведать те…

— Нет, — нежно перебил он. — Это не настоящая причина, ведь нет?

Она не знала, что на это ответить; сердце сильно забилось, и, когда Майкл обнял ее за талию, она покачала головой.

Их губы встретились. Чесне подумалось, что она, должно быть, и в самом деле сходит с ума, потому что ей почудилось, что она чувствует едва ощутимый вкус крови у него на языке. Но металлический привкус быстро исчез, и она прижалась к нему всем телом. Она не переставала ласкать его, чувствуя, как бьется под ее пальцами пульс его возбуждения. Майкл медленно расстегивал ее ночную сорочку; их поцелуи были глубокими и настойчивыми, а потом он медленно провел языком по ложбинке между грудями и, нежно щекоча кожу, обратно, до самого горла. Она чувствовала, как по всему ее телу побежали мурашки, и замерла от восторга. Теперь ей уже было все равно, кто он: человек или зверь. Она знала, что он тот, кто был ей так нужен.

Ночная сорочка упала с плеч. Она переступила через нее, и тогда Майкл, подхватил ее на руки и понес на постель.

На белом плоскогорье простыней их разгоряченные тела встретились и слились воедино. Майкл вошел в нее; она держала его за плечи, и его бедра совершали медленные круговые движения, то поднимаясь, то опускаясь. Майкл лежал на спине, Чесна была сверху, и вместе они заставили кроватные пружины говорить. Он выгнул спину, приподнимая ее над постелью, оставаясь глубоко внутри ее, и в самой высшей точке этой дуги тела их одновременно вздрогнули от забившего в них горячего источника сладострастия. Чесна вскрикнула, а Майкл едва слышно вздохнул.

Потом они лежали рядом и тихо разговаривали. Чесна положила голову Майклу на плечо. И на какое-то время даже война стала казаться им чем-то очень далеким. Может быть, она вернется в Америку, говорила Чесна. Ей не довелось побывать в Калифорнии, и, возможно, там ей удастся начать новую жизнь. Потом она спросила у него, остался ли у него кто-нибудь в Англии, и Майкл ответил, что никого у него там нет. Но там его дом, и поэтому после того, как их миссия окажется законченной, он вернется к себе.

Чесна провела пальцем по его бровям и тихо засмеялась.

— Ты что? — спросил он.

— Да нет… ничего. Просто… ну, ты никогда не поверишь, что первым пришло мне на ум, когда я увидела, как ты влезаешь в дом через окно.

— Скажи, интересно.

— Нет, это просто чушь! Наверное, у меня слишком разыгралась фантазия после того, как меня так напугал волк. — Она опустила глаза и начала сосредоточенно рассматривать волосы у него на груди. — Но… я подумала — только не смейся, — что ты… — собравшись с духом, она все-таки заставила себя произнести это слово, — оборотень.

— Он самый, — подтвердил он, заглядывая ей в глаза.

— Правда? — улыбнулась она. — Что ж, я всегда подозревала, что тебе больше нравится быть зверем, чем простым бароном.

Он в шутку зарычал, и их губы снова слились в поцелуе.

На этот раз они занимались любовью с еще большей нежностью, но с не меньшим пылом. Майкл целовал ее грудь, проводил языком по всему телу. Чесна обняла его, и он снова вошел в нее. Она просила его войти еще глубже, и он как настоящий джентльмен выполнил просьбу дамы. Они лежали лицом к лицу, двигаясь в такт друг другу, словно танцоры под музыку. Блестевшие от пота тела дрожали от усилий и напряжения. Чесна стонала, а Майкл, подведя ее к самой грани экстаза, вдруг с силой вошел в нее. Ей казалось, что она вот-вот заплачет от охватившего ее восторга. Дрожа она вслух шептала его имя, поднимаясь на вершину наслаждения, а потом словно бросаясь вниз со скалы и пролетая по небу, переливающемуся радужным светом. Майкл не прекратил своих уверенных движений до тех пор, пока не почувствовал, как вырывающаяся из него горячая струя до боли напрягла его мускулы. Он все еще был частью Чесны, оставаясь между ее бедрами, они долго целовались, шептали что-то друг другу, и вся земля лениво вращалась вокруг их постели.

На следующее утро доктор Стронберг объявил, что Майкл быстро поправляется. Жара больше не было, и синяков на теле почти совсем не осталось. Лазарь тоже выздоравливал и мог уже ходить по дому на все еще непослушных ногах. В то же время доктор Стронберг обратил внимание на Чесну, которая утром выглядела усталой, как будто не выспалась. Она заверила доктора, что чувствует себя замечательно и что сегодня обязательно проспит все положенные восемь часов.

Вечером, когда стемнело, от дома отъехала машина коричневого цвета. Доктор Стронберг и Чесна сидели впереди, а Майкл с Лазарем, оба в своих мешковатых серо-зеленых костюмах, расположились на заднем сиденье. Стронберг вел машину по узкой проселочной дороге на северо-восток. Поездка заняла примерно двадцать минут, а затем, остановившись у самой кромки широкого поля, Стронберг два раза посигналил фарами. В ответ на другой стороне поля загорелся фонарь. Стронберг поехал на его свет и остановил машину под деревьями.

Камуфляжная сеть была натянута на вкопанный в землю каркас из бревен. К человеку с фонарем присоединились двое людей в простой одежде фермеров. Они приподняли край сети и проводили гостей внутрь.

— Вот он, — сказала Чесна, и в желтом мерцающем свете фонаря Майкл увидел самолет.

Лазарь рассмеялся.

— Боже святый! Это не самолет, а развалюха!

Майкл был с ним согласен. Транспортный самолет, выкрашенный в темно-серый цвет, был достаточно большим, чтобы принять на борт семь или восемь пассажиров, но лишь при одном взгляде на него возникали серьезные сомнения, может ли он летать. Во многих местах обшивка корпуса была пробита пулями, обтекатели двигателей на обоих крыльях были помяты, как если бы по ним долго колотили кузнечным молотом, а опора одного шасси была сильно перекошена.

— Это «Юнкерс-пятьдесят два», — сказал Лазарь. — Модель тридцать четвертого года. — Он заглянул под самолет, провел рукой по ржавому шву и брезгливо заворчал, когда рука его наткнулась на дыру в обшивке, величиной не меньше его кулака. — Гнилье! Разваливается на глазах! — сказал он Чесне. — Ты его что, на свалке подобрала?

— А где же еще? — невозмутимо ответила Чесна. — Если бы он был как новенький, люфтваффе бы его не сдал.

— Но он хоть полетит? — спросил Майкл.

— Полетит. Двигатели барахлят, но до Норвегии он дотянет.

— Основной вопрос не в том, полетит ли он вообще, — глубокомысленно изрек Лазарь, — а в том, полетит ли он вместе с пассажирами? — Рука его тем временем нащупала на поверхности металла еще одну проржавевшую по краям дыру. — Пол в кабине настолько прогнил, что вот-вот провалится! — Перейдя к крылу и останавливаясь у двигателя, он поднял руку и, пошарив внутри, позади пропеллера, вытащил обратно. Вся ладонь была перепачкана густой грязной слизью. — Ну просто замечательно! В двигателе столько земли, что там можно сеять пшеницу! Златовласка, признайся, ты что, задумала совершить самоубийство?

— Нет, — сухо ответила она. — И я тебя, кажется, уже просила меня так не называть.

— Да? А я было подумал, что ты любишь сказки. Особенно теперь, когда мне довелось взглянуть на этот металлолом, который ты гордо называешь самолетом. — Лазарь взял зажженный фонарь из рук одного из сопровождавших их людей, обойдя вокруг, подошел к двери фюзеляжа и полез в кабину.

— Это все, что мы смогли достать, — сказала Майклу Чесна. — Может быть, он не в лучшем состоянии, — они услышали, как хрипло рассмеялся Лазарь, забравшийся в кабину пилота, — но он доставит нас куда надо. Несмотря на то, что об этом думает твой друг.