Час волка

— Пока вы здесь спите, — заговорил он наконец, — по нашему лесу бродит смерть.

Виктор тут же знаком приказал всем подойти поближе; его горячее дыхание застывало в морозном воздухе маленькими облачками белого пара. Заячья кровь на каменном полу уже успела заледенеть.

— Это был берсеркер. [7]

— Кто-кто? — переспросил Франко, вставая и с явной неохотой покидая свое нагретое местечко на подстилке рядом с беременной Алекшей.

— Берсеркер, — повторил Виктор. — Волк, который убивает лишь ради живущей в нем неистребимой потребности убивать. Это он погубил нашего Рыжего. — С этими словами взгляд его темно-янтарных глаз устремился на Павлу. Она была безутешна в своем горе, и в таком состоянии проку от нее было мало. — Я наткнулся на его следы милях в двух к северу отсюда. Ну и здоровый же черт, килограммов на восемьдесят потянет. Он ушел на север. Я не терял его следов. — Виктор опустился на колени перед догорающим костерком, протягивая к огню озябшие руки. На лицо его легли дрожащие кроваво-красные блики. — К тому же и ловкий, зараза. Я все время старался держаться подветренной стороны — так, чтобы ветер дул в лицо, — и ума не приложу, как ему это удалось, но он все-таки учуял меня и, вместо того чтобы возвратиться к себе в логово, отправился на болото. Там он подстроил ловушку, в которую я чуть было не угодил, в том месте, где он проломил лед, чтобы избавиться от преследователя. — Замолчав и продолжая пристально глядеть на огонь, Виктор еле заметно улыбнулся. — Если бы я вовремя не заметил его меток на льду, то мне вряд ли удалось бы выбраться оттуда живым. Он рыжий, это я точно знаю; по пути мне приходилось видеть клоки его шерсти, зацепившиеся за колючки. Ну вот, пожалуй, и все. — Он снова потер руки одну о другую, осторожно массируя сбитые до синяков суставы, и поднялся, выпрямляясь во весь рост. — Скорее всего, на его территории стало совсем плохо с охотой, и теперь он положил глаз на наш лес. А для этого ему прежде всего нужно будет разделаться с нами. — С этими словами он окинул суровым взглядом притихшую стаю, собравшуюся в кружок вокруг него. — Итак, отныне ни один из вас не должен выходить в лес в одиночку. Никуда и ни за чем, даже за горстью снега. Отныне все мы будем охотиться парами, всегда оставаясь на виду друг у друга. Всем ясно? — Он дождался, чтобы все: и Никита, и Рената, и Франко, и Алекша — кивнули ему в ответ. Павла изумленно молчала; в ее длинных русых волосах торчали сухие травинки. Виктор перевел строгий взгляд на Мишу. — Понял? — повторил он.

7

Берсеркер — древнескандинавский витязь, неустрашимый, неистовый воин.

— Да, господин.

Время шло, дни и ночи сменяли друг друга. Живот у Алекши продолжал расти, и все это время Виктор учил Мишу по пыльным книгам. С латынью или немецким языком особых трудностей не возникало, но вот английский не давался ему никак. Труднопроизносимые иностранные слова застревали в горле.

Язык англичан казался непроходимыми дебрями, через которые он все же, хоть и с превеликим трудом, начинал прокладывать себе дорогу, продвигаясь вперед медленно, но верно.

В один из таких уроков Виктор взял в руки и раскрыл огромный тяжелый манускрипт, страницы которого были заполнены английскими стихами, переписанными замысловатым почерком.

— Сейчас я прочитаю тебе кое-что. Вот послушай, — объявил Виктор и начал читать:

Я, вдохновленный свыше, как пророк, В мой смертный час его судьбу провижу. Огонь беспутств утихнет скоро: Пожар ведь истощает сам себя. Дождь мелкий каплет долго, ливень краток; Все время шпоря, утомишь коня; Глотая быстро, можешь подавиться. [8]

Он оторвался от книги.

— Ты знаешь, кто написал эти стихи?

8

Здесь и далее отрывки из произведений Шекспира даны в переводе M. Донского (Шекспир У. Исторические драмы. Лениздат, 1990).

Миша лишь отрицательно покачал головой, и тогда Виктор назвал ему имя поэта.

— А теперь повтори сам, — приказал он.

— Шее… Шех… Шейхспир?…

— Шекспир, — отчетливо произнес Виктор, и после этого он благоговейно прочитал еще несколько строк:

Счастливейшего племени отчизна, Сей мир особый, дивный тот алмаз В серебряной оправе океана, Который, словно замковой стеной Иль рвом защитным, ограждает остров От зависти не столь счастливых стран; То Англия, священная земля, Взрастившая великих венценосцев, Могучий род британских королей.

Закончив читать, он снова взглянул на Михаила.

— Все же есть на белом свете страна, где ученых людей не расстреливают, — задумчиво проговорил он. — По крайней мере, пока. Мне всегда хотелось побывать в Англии. Человек может жить там, оставаясь свободным. — Взгляд Виктора был мечтательно устремлен куда-то поверх головы ученика, в видимую только ему одному даль. — Там, в Англии, не сжигают книг и уж тем более не ставят к стенке тех, кто их читает. — Тут он, словно опомнившись, снова посмотрел на мальчика. — Да и что уж теперь говорить, сам я там не был и побывать там мне не суждено. А вот ты… У тебя еще все впереди. Если ты когда-нибудь выберешься отсюда, то отправляйся в Англию. Вот тогда и узнаешь, что это за «священная земля». Договорились?

— Да, господин, — кивнул Миша, еще даже толком не понимая, на что он с такой легкостью соглашается.

И вот наконец над лесом пронеслась последняя той зимой снежная буря, и на бескрайние просторы России пришла весна. Потом на землю пролился первый весенний ливень, и леса начали одеваться зеленым великолепием. Мише не давали покоя одолевавшие его все это время странные сны: он видел себя зверем, стремительно бегущим вперед, пробирающимся сквозь темное лесное царство. И каждый раз он просыпался в холодном поту, дрожа от ужаса. Иногда он вдруг замечал, что то на руках, то на груди или ногах вдруг начинает показываться и тут же прячется обратно под кожу густая черная шерсть. Время от времени начинали болеть кости, как если бы они когда-то были сломаны и теперь начинали срастаться заново. И всякий раз, когда ему доводилось слышать доносившуюся издалека перекличку уходивших на охоту Никиты, Виктора или Ренаты, у него неизменно перехватывало дыхание и непонятная, ноющая боль пронизывала сердце. Превращение еще только ждало его, оно приближалось, надвигаясь уверенно и неотступно.

Роды у Алекши пришлись на самое начало мая. В ту ночь она извивалась и пронзительно визжала. Павла и Никита все еще держали ее, когда при тусклом свете дрожащего пламени перепачканные кровью руки Ренаты приняли наконец новорожденных — сразу двоих. Миша успел мельком взглянуть на них, прежде чем Рената, шепнув что-то Виктору, завернула тельца в лохмотья; один из малюток появился на свет без левой ручки и ножки, его маленькое, безжизненное тельце было сплошь покрыто язвами. На шейке другого трупика темнела тугая петля пуповины, и у этого совсем крошечного человечка были заметны когти и волчьи клыки. Лицо Алекши блестело от пота, но она тут же беспокойно приподняла, голову и нетерпеливо зашептала:

— Кто? Мальчики? Да? У меня мальчики?

Миша отвернулся и пошел к двери, прежде чем Рената успела ей ответить, а вслед ему теперь неслись безутешный плач и стенания Алекши. В полутемном коридоре он лицом к лицу столкнулся с Франко; тот грубо отпихнул мальчика в сторону и тут же заспешил прочь.

На следующее утро, когда взошло солнце, два спеленутых трупика отнесли в Сад. «Это Сад, — пояснила Рената, когда Миша спросил у нее об этом, — Сад наших покойных малюток». Путь туда оказался недолгим, не больше полумили, если идти к югу от белокаменного дворца.

Со всех сторон небольшую поляну окружали высоченные березы, а на мягкой, усеянной прошлогодними листьями земле камнями были отмечены могилы. Франко и Алекша опустились на колени и голыми руками принялись рыть могилы, в то время как Виктор стоял рядом, держа в руках завернутых в тряпки мертвых младенцев. Поначалу Мише казалось, что это несправедливо и слишком жестоко. Он слышал тихие всхлипы Алекши и видел, как слезы катятся у нее по щекам. Но не прошло и нескольких минут, как она перестала плакать и с еще большим усердием принялась разгребать руками землю. Именно тогда он понял, что таков закон стаи, вот так они хоронили своих собратьев: слезы их быстро высыхали, и из-под пальцев летели комья земли. Франко и Алекше было дозволено копать так глубоко, как они того пожелают, и затем Виктор положил тела младенцев в свежевырытые могилки, которые были тут же забросаны землей вперемешку с прошлогодними листьями.

Миша огляделся по сторонам, обводя взглядом маленькие, выложенные камнями холмики. В этом уголке Сада хоронили только младенцев; дальше же виднелись могилы побольше. Он знал, что где-то здесь, неподалеку, наверное, был похоронен и Андрей, и те другие члены стаи, умершие задолго до того, как Мишу искусала волчица. Он на глаз прикинул, что в Саду было не меньше трех десятков детских могил. Все это наводило на мысль о том, что стая, несмотря ни на что, не прекращает попыток обзавестись потомством, но по какой-то причине малыши неизменно умирают. И в самом деле, разве может появиться на свет и затем выжить ребенок, который с самого рождения был бы получеловеком-полузверем? Юный Миша задавался этим непростым вопросом, а теплый весенний ветерок слегка касался веток и тихонько шелестел в верхушках деревьев. Он даже представить себе не мог, что беззащитному новорожденному младенцу может оказаться по силам вынести эту боль; но если кому-либо из детей и в самом деле удастся пережить эту пытку, то можно быть заранее уверенным, что из него вырастет человек с несгибаемой, железной волей.

Франко и Алекша набрали камней и выложили ими могилы. За все это время Виктор не произнес ни слова. Он не утешал, не уговаривал опечаленных родителей и не стал ни о чем молить Бога. Когда дело было сделано, он повернулся ко всем спиной и зашагал прочь. В лесной тишине было слышно, как хрустят и с треском ломаются сухие ветки под подошвами его сандалий. Миша видел, как Алекша хотела было взять Франко за руку, но тот быстро выдернул свою ладонь из ее пальцев и отправился в обратный путь в одиночку. Еще какое-то время она неподвижно стояла, глядя ему вслед, и ослепительные лучи утреннего солнца играли в ее длинных золотистых волосах. Миша видел, как у нее дрожат губы, и ему показалось, что еще немного, и она снова расплачется. Но тут Алекша решительно расправила плечи, и взгляд ее прищуренных глаз исполнился холодным презрением. Они с Франко больше не любили друг друга; только что им пришлось похоронить детей, и смерть обоих малюток положила конец их взаимной привязанности. Надо полагать, Франко не было больше никакого дела до нее. Миша оставался стоять, не сводя глаз с Алекши. Вот она повернула голову, и их взгляды встретились. Миша зачарованно смотрел на нее.