Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Когда он вечером протянул Айли прямой, как штык, цветок с плотным соцветием, восторгу не было предела. Гиацинт не смотрелся бы в каморке Лео, зато в этой квартире был к месту.

Над белоснежной скатертью обеденного стола чуть слышно позванивали стеклянные трубочки абажура, они как просвечивающие карандашики свисали в несколько рядов, и обычная электрическая лампочка отсвечивалась в них перламутром.

Окна были завешаны толстыми гардинами, находившиеся в комнате люди отделены от остального мира как-то особенно надежно. Неужели его, Лео, снова укрывают и его пребывание здесь необходимо любой ценой сохранить в тайне? Может, он вообще вечный дезертир, на котором, по велению судьбы, незаметно и сама собой нарастает защитная оболочка, поскольку только в ней он и может сохраниться.

Они сидели за столом в обществе Айлиной матери, предлагали

с подчеркнутой вежливостью друг другу закуски, пили из маленьких рюмочек холодную как лед водку и опять тихо беседовали о разных мелочах, избегая тем, которые хотя бы в малейшей степени затрагивали сложности жизни. Взгляд Лео задержался на стоявшем в полумраке книжном шкафу, там за стеклом он заметил фотографию двух молодых людей. В одном он вроде бы признал Рауля; однако о потерянном сыне в этот вечер разговора не было.

Казалось, все трое в одинаковой мере наслаждаются и мигом спокойствия, и своей тактичностью, большие горести они оставили за порогом. Растворявшиеся в полутьме стены создавали представление, что собравшиеся парят в безвоздушном пространстве, лишь ножи, вилки и рюмки были теми магнитами, которые удерживали их в реальности, белоснежный овал стола, как островок, объединял их.

После полуночи мать Айли встала из-за стола. Лео проводил ее взглядом. Возможно, хозяйка спешила куда-нибудь в гости? Навряд ли она вырядилась ради Лео: прическа, черное облегающее платье, на шее сверкало какое-то ожерелье. На лакированных каблучках отражался лучик света, задержавшись на миг на пороге, хозяйка нащупала на стене другой комнаты выключатель.

Лео тоже собрался было уходить, он уже изготовился по-великосветскому откланяться — вечер начался редкостным гиацинтом, достойным образом следовало и удалиться. Однако Айли звонко рассмеялась и сказала, что под новый год не подобает ложиться столь рано. Будет еще ликер и кофе.

И вот уже зазвенели чашечки на диванном столике, усевшись рядом, между подушек, они отпивали кофе и бесцветный ликер. Лео расслабился на мягком сиденье, отодвинулся от желтого света торшера и признался неожиданно даже для себя самого:

— Да мне и не хочется уходить.

Айли склонила голову к его плечу и прошептала:

— Ты и не должен уходить.

Может, лишь на мгновение Лео стало не по себе. Первоначальная строгая сдержанность и теперешний кошачий уют порывались отождествляться со сценами какого-то приторно-слащавого репарационного фильма.

Лео поморщился, закурил сигарету. Айли, видимо, уловила холодок, исходивший в этот момент от Лео; она сухо сказала:

— Такие, как мы, должны держаться друг друга.

Айли как бы отмела всю приторность.

Может, и она ощущает себя в этой жизни дезертиром? Вдруг ее тоже сковывает неспособность приспосабливания и собственная совесть? Что там у Айли за спиной? Неужто Лео для нее лишь средство, помогающее вырваться из мертвого круга?

Странной была их совместная жизнь с Айли.

В эти дни Лео часто просыпался на рассвете, чтобы в очередной раз спросить у себя: неужели я и впрямь останусь тут? С того нового года сомнения уже не покидали его: первое сомнение, пробудившееся наутро после свадебной ночи, стало повторяться и углубляться. Но в то утро Лео, не колеблясь, принял решение, перенес свой чемодан к Айли и признал ее дом своим. Можно было предположить, что его неустойчивость — явление временное, порожденное необычностью. Со временем вопрос, который он себе задавал, начал казаться смешным. Он жил у Айли уже год. Время бежало с невероятной быстротой. Минуло полных три года. Куда уж теперь? Несмотря на это, его порой парализовала мысль: тут я и останусь. Стоило этой мысли укорениться, как Лео охватывало какое-то необъяснимое чувство человека, втиснутого в клетку, хотя его ни в чем не стесняли и не пытались вершить над ним власть. Ему не на что было роптать. Айли не требовала официального оформления их отношений, хотя Лео и чувствовал, как она мучается из-за своего двойственного положения. Сам он тоже не знал, почему не спешит устраивать свою жизнь согласно всем правилам. В общем, они с Айли ладили — много ли вообще бывает браков, отличающихся страстной любовью!

Как-то среди товарищей по работе зашел разговор о тех, кто живет механически, потому что жить нужно, — их истинная суть осталась в предвоенной поре, когда они в последний раз вдыхали полной грудью. О таких обыкновенно говорили: бывшие люди. Лео напряженно слушал эти разговоры и чувствовал, как тело охватывает оцепенение, даже мышцы щек деревенели. Он не

смог принять участие в беседе. Бывшие люди? Может, и сам он относится к числу бывших? Не мертвый ли покой царил и в квартире Айли, где к внешнему миру относились с вялым безразличием! Но разве Лео годился бы для другой среды? Что он сделал для того, чтобы пробудить к жизни бывших людей?

Возможно, представления его были обманчивыми, вытекали из какой-то неосознанной неудовлетворенности? Плохо, что его стала раздражать доверчивая обворожительность Айли, ее нежные слова, послушность во всем. Любит ли она его на самом деле? Или играет в любовь? Почему его вообще волновали проблемы искренности и фальши? Прежде всего ему следовало бы упрекнуть самого себя; к сожалению, человек обычно ищет причины собственных бед в других.

Изъян крылся в самом Лео, который, несмотря на продолжительную совместную жизнь, не стремился душевно слиться с Айли; он отдавался душевной лени, ограничивался страхом предположений и увязал в нем. И все время шарил в темноте, где-то очень близко находилась решетка воображаемой клетки. Он боролся с собственными мыслями, это было привычное состояние, оно требовало, возможно, меньшего напряжения, нежели слияние с другими. Достаточно было причислить Айли и ее мать к бывшим людям, объятым летаргическим сном. Классификация эта была произвольной, скорее он проецировал на других состояние собственной души. Айли и ее мать должны были принадлежать к ожесточившейся группе, ведь Рауля арестовали, — естественно, что у них засела заноза в сердце. Никогда никто не смирялся с несправедливостью, происшедшей по воле случая. Они могли думать: ведь Лео был с Раулем в одном пехотном полку, а вот поди же, ему дали возможность окончить советское высшее учебное заведение, направили на работу в министерство, будто его прошлое было чистым, как родник.

Разумеется, Айли и ее мать никогда не упоминали о том, какие грехи в действительности были на совести Рауля.

Может, они вовсе и не считали его спасение несправедливостью, возможно, представления Лео вскармливались просто иллюзиями. Наверное, Айли все же любила его. Ведь женщины относились к неразрешимым вопросам тех времен проще и теплее. Мать Айли когда-то сказала, что хорошо, если остался хоть кто-то из того жестоко прореженного поколения. Эти слова не были в устах матери Айли пустым звуком: в начале войны она потеряла младшего сына. Младший брат Рауля пошел в одиночку, и по собственной воле, навстречу приближавшимся немецким войскам. Где-то за городом он выстрелил из револьвера в немецкого мотоциклиста. С отчаянным юношей быстро покончили. Когда он ринулся из дома, его последними словами были: он должен выполнить долг эстонца перед своим отечеством. Тогда никто не предполагал, что он в слепой ярости, в одиночку, бросится в огонь. На следующий день мальчишки принесли матери Айли весть, что нашли труп ее сына. Город был охвачен густым дымом и пожарами, четкой линии фронта не было, тут и там возникали перестрелки, люди прятались. Айли пошла вместе с матерью, перед восходом солнца они направились с тележкой в указанное место, чтобы привезти мертвое тело. Рауля заперли в комнате, чтобы он в смутное время не показывался на людях. Последнего мужчину в их семье приходилось оберегать любой ценой.

Айли сбивчиво и как бы нехотя рассказывала, как они потом окольными улицами дотащили тележку. Прикрыла тело брата березовыми ветками и тряпьем, и все равно синие мухи гудели над ним. Только через три дня им удалось похоронить убитого. И были эти дни самыми долгими в их жизни.

Лео не мог утверждать, что Айли и ее мать жили в изоляции, чтобы исходить желчью на существующий строй в стенах собственной квартиры. Они не жаловались и не роптали, другое дело, что они думали про себя. Для Лео оставалось загадкой, откуда они черпали душевные силы. Единственное сетование, которое дошло до слуха Лео, было, пожалуй, замечание матери Айли, что жизнь заботами сточена. Но так мог сказать любой, кто пережил трудные времена.

Они не возводили стену между собой и миром: мать Айли занималась шитьем дамского платья, и к ним домой то и дело валили люди. Лео раздражали ее клиенты, хотя они и не лезли на ту половину квартиры, где проживает он с Айли. И все равно Лео выводило из себя, когда звонили в квартиру и разговаривали за стеной. Почему-то это мелькание людей усугубляло в Лео его ощущение клетки. Ему казалось, что любопытные женщины допытываются о зяте. Чем занимается, откуда родом? Неужто все еще не оформил брак? Лео представлял, как мать Айли в ответ на эти расспросы грустно качает головой.

Поделиться с друзьями: