Чаша гладиатора (с иллюстрациями)

– Ну как, справляетесь? Вы там возьмите себе на заметочку этого Кондратова. Знаете, чтобы не выделялся. Чтобы не сказывалось все-таки чуждого, нежелательного влияния. Как-никак это ученик с отягченной биографией. И важно, чтобы в классе превалировало иное начало. Вы меня понимаете? Кстати, что это вы им там насчет школы излагали? Я подходил к дверям класса, и до меня случайно долетело… Нет, я не в порядке замечания, не думайте. Но просто так, дружески, как старший товарищ. Не рекомендую. Тем более, что наличествует в коллективе мальчик из эмигрантских кругов. Следует учитывать. Любое опрометчивое ваше суждение может легко стать достоянием нежелательных элементов и быть дурно истолковано. Во вред реноме нашей школы. А она числится среди передовых по району. А так как класс чрезвычайно дружный, контингент в целом однородный. Я думаю, справитесь.

Он, должно быть, искренне хотел подбодрить молодую учительницу, но она почему-то после этого разговора ужасно заскучала.

– Ну что это вы?
– успокаивала ее Елизавета Пор-фирьевна.
– Он человек неплохой, наш директор, и администратор очень дельный.

– Господи!
– ужасалась Ирина Николаевна.
– Он такой чистый, вымытый, холодный. Мне кажется, когда он берет свой портфель, что и у того по коже пупырышки идут…

– Ну, это вы преувеличиваете, душенька. Он, правда, только чересчур уж цифрам доверяется. Недаром у него любимое выражение - это: «Числимся на хорошем счету». За суммой иногда слагаемых не видит. А все дети разные. Не верьте никогда тем педагогам, которые самонадеянно заявляют вам, что они знают свой класс как собственные пять пальцев. Кстати, и пальцы-то на руке неодинаковы. Разве похож, скажем, большой палец на мизинец?

Ирина Николаевна послушно взглянула на свою маленькую, по-детски еще пухлую руку и весело закивала головой.

А у хорошего пианиста, - продолжала старая учительница, - все пальцы подчинены музыкальному строю. Так и ребята. Они, в общем, все разные. Это числа именованные, если уж пользоваться арифметикой. Их нельзя складывать, как дрова в поленницу. Сорок учеников у вас в классе? Так помните: это сорок различных человеческих характеров! И не складываются они так просто в класс. Ведь нельзя же прибавлять метры к литрам, яблоки к мячам, складывать дома и корабли. Но их надо объединять тем главным, общим, что есть уже хорошего во всяком или должно быть в каждом. И чтобы возникла эта высокая, добрая общность, которая не расплющивает личный характер, а обогащает личность, - вот в этом я и вижу нашу с вами задачу… И тут важно не числиться на хорошем счету, а в самом деле добиться своего. Да, - произнесла она задумчиво, - именно, «не слыть, а быть». Это вы очень хорошо им сказали.

…Как только кончились занятия, Ирина Николаевна отправилась прямехонько в исполком и потребовала разговора с председателем. Секретарь - тот самый, который ушиб ногу тростью Незабудного в первый день приезда чемпиона, сообщил, что председательница только что отбыла на строительство, и предложил пройти к заведующему отделом народного образования. Ирина Николаевна, постучавшись, вошла в небольшой кабинет. Там, кроме молодого человека в очках и лыжной куртке, приподнявшегося за столом, стояла маленькая пожилая женщина. На ней был брезентовый плащ, сапоги, залепленные грязью. В руке она держала военную походную сумку с планшеткой, очевидно заменявшую ей портфель.

– Как же можно так, товарищ!
– заговорила Ирина Николаевна, обращаясь к человеку в лыжной куртке, которому она представилась еще накануне, как только приехала.
– Я вот пробыла вчера и сегодня в школе нашей. Школа воспитала такого человека, прославилась его именем! И вдруг перестала беречь свои традиции. Как же можно формально носить такое имя, известное всему народу! И теперь не только нашему народу!

– Постойте, постойте-ка, товарищ Стрекотова, - остановил ее человек за столом.
– Вы мне потом все это объясните. Я с удовольствием вас выслушаю. А сейчас у нас тут один разговор деловой… Познакомьтесь, кстати. Это председатель исполкома нашего Совета…

– И очень хорошо, что председатель!
– перебила его Ирина Николаевна. Очень хорошо, я как раз с вами, товарищ, собиралась побеседовать на ту же тему. Я уже сегодня говорила с директором нашей школы и еще кое с кем. Оправдываются, видите ли, что все равно надо скоро переезжать в новое помещение, потому что старое попадает в район затопления. Но как можно в таком деле что-то переносить на завтра. Знаю, знаю!
– заторопилась она, увидев, что председательница хочет что-то сказать ей.

– Знаю! Мне встречались уже подобные деятели. Они все на завтра ссылаются, а сегодняшних дел не хотят видеть. Думают, верно, как бы стороной в грядущий день попасть, без хлопот в будущее перекочевать. А будущее не придет само - это еще Маяковский так говорил! Как хотите, но я предупреждаю и вас, и вас, товарищ председатель. Раз меня сюда назначили, чтобы вести пионерскую работу, я это дело не могу оставить. Пускай тогда лучше уж имя снимают со школы…

Она выговорила все это залпом, торопясь, сбиваясь, боясь, что ее не дослушают и перебьют. Но, к ее удивлению, маленькая седая председательница, со странным неподвижным взглядом слушавшая новую учительницу-вожатую, вдруг встала с кресла, обняла и крепко поцеловала ее, бормоча сквозь хлынувшие слезы, которые она досадливо вытирала тыльной стороной кисти со своего лица и с замоченной щеки пионервожатой.

– Спасибо вам, товарищ. Голубка вы моя, деточка! Я все ждала, когда живая душа в ком-нибудь заговорит.

– А вы сами что?..

– Товарищ милый! Неловко ведь мне самой-то… Ведь Григория Тулубея не одна только школа воспитала… И я к тому делу причастна.

– Тем более, вы обязаны!
– не унималась Ирина Николаевна. Она не видела знаков, которые делались ей из-за стола, и еще не сообразила, с кем говорит.

– Я-то свои обязанности уже выполнила, - проговорила с горечью Галина Петровна.
– Я его Родине отдала. А уж теперь, вы меня простите, пусть его честь и славу другие берегут, а матери самой как-то и неудобно о том напоминать…

И только тут Ирина Николаевна поняла, с кем она имеет дело, и, залившись краской, медленно встала перед тяжко опустившейся в кресло седой миниатюрной женщиной.

Дома Ксана, знавшая о том, что их новая вожатая была в исполкоме, осторожно принялась выпытывать у бабушки, о чем шел разговор.

– О том, чтобы отца твоего не забывали! О том, чтобы имя его все дела у вас в школе освещало. Чтобы не слыли вы, а были тулубеевцами. И с тебя, запомни, спрос будет с первой. Ты его дочка! От тебя тоже зависит, чтобы фамилия Тулубей как надо и в табеле и в классе звучала, и честно с фасада школьного смотрела.

…Через день в школе проходил пионерский сбор, посвященный борьбе за честь школы и право всегда носить имя Тулубея.

Сеня не пришел на этот сбор. Все пионеры были. И даже Пьеру, хоть он не был еще принят в пионеры, позволили присутствовать. Сбор был открытым. Все были, только Сени Грачика не было. Этого, как решила для себя Ксана, она уже никогда не сможет ему простить.

Глава XVIII Кубок пошел в дело

Но Сеня не пришел на сбор, конечно, не потому, что хотел чем-то досадить Ксане или показать ей, как мало считается он с именем ее отца и с честью школы. У него были дела невеселые. Перед тем как идти на сбор, он зашел домой и застал Милицу Геннадиевну в весьма взвинченном состоянии. Она ожесточенно терла тарелки, гремела ими на столе, а сама так и поглядывала через приоткрытую дверь в комнату Грачиков. Там стоял у открытого сундука Тарас Андреевич. Он рылся внутри сундука, выхватывал что-то, выпрямляясь, бросая обратно и снова склонялся над разворошенным небогатым семейным имуществом. Услышав шаги сына, он разогнулся и посмотрел на него.

– Беда!
– глухо, но с жесткой ясностью проговорил Тарас Андреевич.
– Беда у меня, Сеня!
– Он захлопнул сундук.
– Недостача в моей бригаде обнаружилась на пять тысяч рублей. И как это вышло - не пойму. Подвели дружки хорошие. Гуляли вместе, а отвечать мне. Теперь либо вносить срочно, либо под суд идти. А уж в этот раз не помилуют.

Ни слова не говоря, бросился Сеня в свой уголок, где стояла копилка в виде домишка-ящичка. Там у него были скоплены деньги уже почти на полный велосипед, как он всем говорил. Давно откладывал он туда эти деньги, но тут и думать ни о чем не стал. Ударил об угол стола - выпало дно у копилки. Молча выгреб деньги на стол перед отцом. Но этого было, конечно, мало.