Чаша гладиатора (с иллюстрациями)
Шрифт:
– Была у одной кошки собака, да мышей не ловила, только котов давила, сказал Махан.
– Ты других сюда не путай. Не очень-то другими распоряжайся. Хвост голове не указчик. Ну, будешь говорить все как есть?
– Да брось ты!
– Сеня отвернулся.
– Один такой бросал да после три дня на карачках елозил, чтобы обратно взять.
– Ну и что?
– Я тебе нукну. Что это за «ну»? Сел один дурындас в чужой тарантас да еще погоняет.
– Да что ты какую-то ерунду порешь!
– Наша ерунда вашей чепухе родные враки. Ты не прикидывайся, - проговорил
– Сказал я тебе, что ничего не знаю. Не понимаю даже, что за разговор такой!
– не выдержал Сеня.
– Ну чего ты ко мне привязался?
Махан посмотрел на него, на Ремку Штыба. Он уже подозревал, что Ремка что-то тут напутал. Больно уж уверенно и независимо держался этот пионерчик. Но отпускать его так Махану не хотелось. Он уже вошел во вкус, и ему хотелось еще хоть немножко, но всласть поиздеваться над мальчишкой.
– Ладно, - милостиво промолвил он, - я вижу, что ты парень крепкий. Пионер всем детям пример. А ну-ка, обзовись как следует. Обзовешься - и отпущу. А нет - худо будет.
– Балда ты!
– сказал Сеня, храбрея от злости. Он слегка отступил от нового тычка.
– Ну и что, если стукнул? Значит, еще раз балда. И еще раз!.. Трижды балда!
– Эй, парень, ты меня лаять брось! Я говорю, чтобы ты сам обозвался. Ну, обругаешься?.. Что, слабо тебе, пионер? Брезгуешь?
– Не стану я.
– Какой чистенький, черным словом замараться трусит!.. Видал ты его, Штыб?
– Уж я на него нагляделся, - сказал Ремка.
– Правда, Сенька, обзовись. Чего трусишь?
– Я не трушу, а не хочу!
– упорствовал Сеня.
– Гляди какой: агу - не могу, засмейся - не хочу. Тебе что, трудно, если человек тебя обозваться просит? Ты что, слов таких подобных не знаешь, что ли? Научить?
– Не хуже тебя знаю, а не стану…
– Нет, станешь!
– Сказал, не стану - и все. Можешь бить хоть до смерти, не стану я для твоего удовольствия ругаться. Ну, пусти, Махан!
– Я для такого цуцика пока еще не Махан.
– Ну, пусти, Славка!
– Сеня попробовал вырваться из крепко сгребших его за гимнастерку рук.
– Вот тебе еще за Славку!
– Пусти…
Махан скверно, грязно и длинно выругался.
– Ну обзовись так, и пущу тогда.
– Не считаю нужным. Я в твою компанию не зава-живался и по-вашему обзываться не желаю. Хоть умри - не скажу,
– Ты у меня сейчас сам помирать запросишься, вша свинячая!
Долго бы еще, должно быть, издевался Махан, к удовольствию Ремки, над бедным Сеней, но внезапно земля слегка дрогнула, чья-то гигантская тень как бы накрыла всех разом. Махану в первое мгновение показалось, что террикон, высившийся над пустырем, стал заваливаться на него. Он лишь услышал отчаянный вопль Штыба: «Славка!», едва успел оглянуться и мигом выпустил из рук Сеню. За ним, закрывая полнеба, высился всей громадой своих плеч Незабудный. Прежде чем Махан смог двинуться с места, огромная рука простерлась над ним, и он почувствовал, что нос его ущемлен вмертвую двумя жесткими согнутыми пальцами великана.
Он попробовал было высвободить нос, но пальцы сжали его с такой силой, что Махан только занюнил тихонько.Артем, не выпуская его стиснутого фалангами среднего и указательного пальцев носа, заставил Махана скрючиться в три погибели, а затем и вовсе опуститься на коленки.
– Рады, что зила, как у злона, вот и навалилизь!
– гнусаво заныл Махан, с вывернутой шеей стоя на коленях.
– Нашли з кем зладить.
– А ты сейчас с кем сладить хотел? Ты что, добрым уговором действовал, не силком?
– грозно спросил Артем.
– А ну!
– продолжал он, еще более мрачнея.
– А ну, паразит, говори, повторяй вслух за мной: «Я есть распротакой собачий гад…» Ну, повторяй, говорю…
Махан сделал какое-то короткое движение, и в шмыгнувшей руке у него, как жало, мелькнул нож. Артем с усмешкой, пренебрежительно отмахнулся свободной рукой. Нож со свистом пролетел у всех над головами и с силой вонзился в телеграфный столб.
– Баловать?
– загремел низкий бас Артема.
– На кого нож поднял? Говори, гад, скорее, пока я тебя в лепешку не сплющил. Я из тебя жмых выдавлю.
– Буждиде… Ждо вы бежобдазиде!
– гнусавил Махан, извиваясь на коленях с безнадежно ущемленным носом.
– Повторяй, сказал, за мной, ну!.. А то я у тебя со-палку твою с корнем выдерну. Говори: «Я есть распротакой собачий гад… который…»
– Я же де богу, даз вы дажали…
– Сможешь. Не сомневайся. Мы поможем. А непонятно будет, повторишь.
И Махану ничего не оставалось, как послушно загун-досить:
– Я ездь разбродакой зобачий дын.
– Гад, а не сын! Я твоих родителей не мараю. Собачий гад.
– Зобачий гад.
– Который, - продолжал Артем, - по боговой ошибке и по людскому недосмотру еще существует на белом свете… - …да бедом сведе, - лопотал, сопя и всхлипывая, Махан.
– И обещаю не лезть больше к честным ребятам и близко к ним не подходить.
– …и близко де бодходидь.
– Ну, маршируй отсюда самым резвым аллюром, гунявый!
– сказал Артем, отпуская нос Махана и тщательно отирая руку платком.
– И спасибо скажи, что я тебя еще при твоей нюхалке оставил. Только не суй ее больше куда не надо. А то я тебя так в следующий раз прищемлю, что одну только шелуху от тебя хоронить придется. Геть!
И Махан, всхлипывая, держась за распухший нос, поспешил скрыться за строениями, огораживавшими пустырь.
Так состоялось его посрамление.
Артем Иванович не спеша пошел с пустыря. Немножко позади него шел, легко подпрыгивая, чтобы попасть в ногу с ним, Сеня. В некотором отдалении следовали Ремка и парень, сопровождавший до этого происшествия Махана. Он с уважением поглядывал на широкую спину чемпиона.
– С чего он к тебе привязался?
– не оглядываясь, спросил Незабудный у Сени.
– Да ну его! Лезет все. Глупости всякие. Про клад какой-то допытывался.
– Про какой такой клад?
– Незабудный, приостановившись, через плечо глянул назад на Сеню.
– Это еще что за разговор?