Чаша и крест

— Нелли, ты уж, пожалуйста, прости, что я говорю тебе это, мне очень жаль, но ты должна знать правду. Возьми себя в руки и наберись мужества… Видишь ли, Жаккард… возможно, он никогда больше не вернется в Англию.

Нелли ничего не сказала. Свеча освещала ее лицо, и я заметила в глазах своей бывшей служанки какой-то странный блеск.

— Да, — прошептала она наконец. — Я знаю. — И посмотрела куда-то мне за спину.

Тут по полу вдруг промелькнула тень. И внезапно я увидела сеньора Хантараса. В руке он сжимал какой-то предмет. Вот он вскинул руку над головой и с силой ударил им меня по макушке.

Я почувствовала страшную боль. А потом наступил полный мрак.

50

Я была без сознания очень долго. Но наконец потихоньку стала выкарабкиваться из небытия. Я ничего не видела, не могла двигаться. Потом поняла, что глаза мои закрыты плотной повязкой, а руки крепко связаны. Но мне было все равно. Ощущения, которые я испытывала, мне даже нравились. Безмятежно и тихо я плыла по бесконечности мрака.

Когда повязку с моих глаз все-таки сняли, я увидела склонившуюся надо мной незнакомую темноволосую женщину лет сорока.

— Выпейте, — коротко сказала она и дала мне глотнуть некрепкого эля.

— Благодарю вас.

Я огляделась. Связанная по рукам и ногам, я лежала в фургоне, который стоял на месте. Чтобы я не замерзла, на меня навалили кучу одеял. Все окна и двери фургона были закрыты, и не представлялось возможным увидеть, что там снаружи. Я была словно заперта в огромном сундуке. Только сквозь трещины в крыше фургона сочился дневной свет.

— Вы кто, матушка Нелли? — спросила я.

— А кто же еще, — ответил за нее мужчина, сидевший в углу напротив.

Это был сеньор Хантарас. Он быстро наклонился ко мне и потребовал:

— Чтобы ускорить дело и обойтись без лишних мучений, говорите сразу: зачем вы прибыли в Дилский замок в свите Анны Клевской?

Я понимала, что это угроза, но почему-то совсем не испугалась. На душе у меня, как ни странно, было хорошо и спокойно.

— Здравствуйте, сеньор Хантарас, — сказала я и, что уж совсем невероятно, радостно улыбнулась своему мучителю.

Он обернулся к женщине:

— Ты зачем дала ей так много?

Та опустила глаза. В одной руке у матушки Нелли была бутылка, очень похожая на аптекарскую. На дне ее перекатывались какие-то тусклые бусинки.

«А-а, камень бессмертия, или пресловутый красный цветок Индии», — подумала я. Я узнала эти шарики, точно такие же я видела в монастырском лазарете у Эдмунда. Он давал их нашей умирающей прачке, чтобы облегчить ей страдания. А позже признался, что и сам пил настойку из этих дьявольских зернышек. Вот и меня сейчас угостили тем же самым зельем, к которому пристрастился Эдмунд.

Тут я подумала, что, похоже, попала в серьезную переделку. Но сразу же прогнала эту мысль как безумную. Как все это может быть опасно, если мне сейчас так хорошо, если такой мир снизошел мне в душу?

Сеньор Хантарас потряс меня за плечо:

— Говорите немедленно, зачем вы прибыли сюда с Анной Клевской?

Он так крепко сжал пальцы, что мне стало больно. Но я была только рада этому: от боли в голове прояснилось.

— Дабы исполнить пророчество третьего провидца, — ответила я. — Зачем же еще?

И попыталась найти в фургоне хоть какую-то щелку, чтобы выглянуть наружу.

— Где мы? Советую вам немедленно вернуть меня в свиту принцессы. Когда она встретится с королем в Гринвиче, я должна быть с ней.

— Зачем вы напали на Жаккарда Ролина?

Значит, Хантарас знает, что произошло в Гравенстеене. Но он не спросил: «Зачем вы убили?» — он сказал «напали». Выходит, Жаккард жив.

— Я защищалась.

Хантарас долго смотрел мне в лицо. Потом покачал головой:

— Если бы вы и впрямь продолжали работать на нас, то первым делом отправились бы в Антверпен и доложили обо всем Шапуи.

Я не выдержала и рассмеялась:

— А Жаккард сказал, что Шапуи собирался обвинить меня в колдовстве и сдать инквизиции. Вы считаете, что после этого я должна была отправиться прямо к нему в лапы? — Я покачала головой и твердо заявила: — В Кале я оказалась потому, что у меня не было иного пути добраться до Англии. Я решила исполнить пророчество самостоятельно… а Шапуи вашему я больше не доверяю.

Сеньор Хантарас смотрел на меня и хмурился.

— Я и без вас прекрасно знаю, что надо делать. — Я старалась говорить как можно более серьезно. — И пророчество, между прочим, поняла лучше, чем все остальные. — Но в моих устах это прозвучало как пустое бахвальство.

Я старалась выдержать тяжелый взгляд испанца, молила Бога, чтобы он мне поверил.

— Ладно, посмотрим, — сказал Хантарас и повернулся к своей любовнице: — Снова завяжи ей рот и карауль хорошенько. И в следующий раз не давай ей так много настойки.

— А глаза завязать? — спросила мать Нелли.

— Да чего там, она все равно нас видела. Теперь это уже не важно.

Сеньор Хантарас выбрался из фургона. Я слышала, как он обратился к кому-то снаружи, возможно к человеку, стоявшему на страже:

— Пока дело не сделано, убирать ее нельзя.

«Они хотят убить меня. Надо как-то защищаться».

Фургон тронулся с места. Мать Нелли сидела в темном углу, не спуская с меня глаз. А я прислушивалась к словам, доносившимся снаружи. Сначала ничего не понимала, слышала только бессвязные звуки. Но действие зелья понемногу ослабевало, и чувства мои обострились. Наконец я разобрала слова «Рочестер» и «свита принцессы». Так, значит, мы движемся вслед за кортежем Анны Клевской в Лондон. Она выехала из Дила в Дувр, а теперь находится в Рочестере. Через два-три дня мы будем в Лондоне.

Мать Нелли сняла с моего рта повязку и дала мне поесть. Нарезала черного хлеба. Не показывая виду, я постаралась запомнить, куда она положила нож: в открытый ящик возле стенки фургона.

Я молча жевала хлеб, демонстрируя покладистость. Съела все, до единой крошки. И приготовилась действовать решительно. Это мой шанс. Действие настойки еще не закончилось, но другой возможности сбежать у меня, скорей всего, не будет. Эдмунд каждый день понемногу принимал это зелье, но тем не менее исполнял все обязанности. Надо взять себя в руки, любой ценой стряхнуть эту тяжелую полудрему и действовать, а там будь что будет.