Чаша любви

Саша приникает к груди губами.

«Как нежен он! В какой вводит меня восторг!»

Голова идет кругом...

Большими сильными руками он охватывает меня всю. Он сжимает меня и отпускает... и снова... и снова... Я бы сказала, что он меня терзает, если б это действо не доставляло мне такого блаженства! Я не помню ничего, ничего не хочу знать. Я сейчас — обнаженное чувство, неутолимая жажда любви и быстротечный миг; я сейчас — пропасть, в которую проваливаются его ласки. Я послушна и мягка, я — вода в его пригоршнях. Через секунду я — огонь. Я его обжигаю. И он дует себе на ладони. Потом я опять вдруг расслабляюсь, страшное томление охватывает меня. Я шепчу что-то. А что — не пойму.

И это не я, это мое подсознание шепчет:

— Хочу... туда...

«Куда хочет мое подсознание, куда так стремится женская сущность моя?»

— Саша... — выдыхаю чуть слышно. — Милый... — срывается с губ. — Туда...

И рука моя падает в сторону спальни. Мне, а точнее подсознанию моему, оказывается, подиум покоя не дает.

Наконец Саша слышит меня. Он догадлив. Берет меня на руки — легко-легко, будто я пушинка, и несет меня в спальню. Что-то из одежд я теряю по дороге...

Разгоряченное тело мое окунается в прохладу шелкового покрывала. Пройден долгий путь. Много-много лет. Теперь я — глина в Сашиных руках. И это доставляет мне удовольствие. Так прекрасно быть податливой. Так приятно быть бездумным, только чувствующим материалом. Для Пигмалиона... Саша лепит меня. И не только грудь. Саша лепит меня всю: бедра, колени, мой мягкий животик... Лепит мастерски — будто слепил уже не одну богиню, не одну возлюбленную. Но во мне нет ревности к прежним. Я сейчас — первая. Это мое время, мой миг. Прекрасный... Мы скользим по покрывалу и только чудом не падаем с подиума любви. «О Боже! Как я счастлива!.. Как велика и сладка власть плоти!.. Как велик Создатель, придумавший это блаженство!..»

Мне не вырваться, хотя я, кажется, рвусь. Ночная бабочка на иголке... Крылья мои громко хлопают по покрывалу. А из-за стенки доносится чей-то стон. В этом стоне что-то древнее, необъяснимое, даже дикое... едва не свирепое... Да, да! Это стонет тигрица за стенкой. А теперь — совсем рядом...

«Господи! Это же мои стоны! Это стоны Евы. Это праматерь прорывается из меня — как из всякой женщины, любящей впервые».

И вот Саша замирает. Возвращается мое сознание. Или буря успокаивается внутри. Мое тело еще гудит, но гул этот все тише. Не гуляют по океану волны. Не сотрясается больше мать-земля. Необыкновенная легкость разливается во мне. Будто сняла с плеч своих груз камней, кои носила всю жизнь. Я не знала еще такой легкости. Как я могла жить без нее?..

Поцелуем, полным благодарности, Саша накрывает мои губы и потом ложится на спину:

— Выходи за меня замуж, Лена.

— Так сразу? — улыбаюсь я, глядя в потолок и думая о том, что именно таких ждала от него сейчас слон. Мы же знакомы всего четыре дня.

— Ну и что? Что тебя смущает?

— Всего четыре дня! Подумай...

Сейчас Саша не хочет меня понимать:

— У меня мама работает в ЗАГСе. Здесь недалеко... Распишет за пять минут.

Я изумляюсь:

— Это при том, что она ни разу не видела меня?

— Главное, что я тебя видел! И сейчас вижу, — он поворачивается и с удовольствием рассматривает мое обнаженное тело.

Свет фонарей льется на меня с улицы.

«Господи! Куда подевалась вся моя одежда?»

Я накрываюсь краем стеганого покрывала:

— Нет, Саша. Не надо спешить с ЗАГСом. Мы сходим туда после Индии. К твоей маме.

— Почему?

— Мы должны привыкнуть друг к другу. Мы ведь в самом начале пути...

Он приподнимается на локте:

— Разве мы уже не привыкли?

— Мы пока что только переспали.

«Какое грубое, однако, слово! Но его сейчас не обойти. Меня оправдывает то, что слово это — точное».

Саша ласково гладит мне плечо:

— Я уже привык к тебе и не хочу отвыкать.

Потом он гладит лицо мне, волосы:

— Ты такая красивая! Особенно сейчас.

Он привлекает меня к себе. Я целую ему плечо:

— Саша, я должна привыкнуть. Женщинам это бывает труднее. Пока все уляжется... Требуется время.

— Ты хочешь еще присмотреться ко мне?

— Хочу.

— Ты не веришь мне?

— Верю, — я смеюсь, а он пытается поцеловать меня за ушком.

«Он уже знает мои слабые места...»

Я ловко уворачиваюсь и отталкиваюсь от него:

— И потом, Саша, милый, все в наших руках: никто не запретит нам устроить сначала свадебное путешествие, а потом саму свадьбу. Ты же сам говоришь, что в Индии давно капитализм и никто там не посмотрит на нас косо.

Но от него не так-то легко убежать. Саша крепко держит меня за руку. Вот он уже прижимает меня к себе и легонько проводит ладонью мне по лопаткам, пояснице... У него сейчас такая горячая рука.

Я вздыхаю судорожно, как маленькая девочка после плача. Саша ловит губами мой вздох. Он забирает его себе. Он сегодня все мои вздохи складывает у себя возле сердца.

Саша смотрит мне в глаза. Ему очень нравится, что сейчас и я обнимаю его, прижимаю к себе — крепко прижимаю. Он отбрасывает покрывало, он хочет, чтобы я вся прижималась к нему. И целует меня, целует...

Потом говорит:

— Мне нравится, как ты мыслишь. Иногда — неожиданно. И это так просто, что поражаешься: как же ты сам не додумался... Наверное, оттого ты и писательница, что умеешь мыслить отлично от других.

Я молчу.

Я тоже кое-что складываю возле сердца...

Мне на секунду показалось, что глаза у Саши увлажнились.

Он говорит:

— Во мне ты можешь быть уверена, Лена. Мое отношение к тебе не изменится. Это ведь не только дела сердечные, это еще и дело чести. Я уже нашел тебя. Найди же поскорей и ты меня! А потом мы сыграем нашу свадьбу. Поверь, я сделаю такой фейерверк!

Минуту-другую мы лежим молча. Я осмысливаю услышанное только что.