Чаша терпения

...Многое из того,.что рассказал Марио про события в Сигоне, я знал. Не хотелось бередить его рану, но все же я спросил осторожно:

– Долго ты пробыл в Сигоне перед... случившимся?

– Как всегда. Ночь на субботу, ночь на воскресенье.

В понедельник рано утром мы обычно возвращаемся в Палермо.

– Как тебе спалось в ночь на субботу? Ничего необычного не заметил?

– Да я глаз не сомкнул до рассвета, - сказал он.

– Бессонница?

– Какая бессонница? Мы до полтретьего грызлись с моей Катериной. Это бабье из Агридженто - сущие фурии! Намеренно заводят ссору, чтоб слаще после была любовь. Черт дернул жениться.

– У нас есть такая поговорка, - сказал я.
– Неженатому хоть удавиться, а женатому хоть утопиться.

На глазах у Марио появились слезы, он схватился за голову:

– О-о-о, что за вздор я плету! Бедная Катерина!

Будь я трижды проклят, что не уступил ей и мы не успели помириться! О, моя голубка! Клянусь святой Розалией, едва ты выздоровеешь, я примчусь к тебе, как молния!
– И он замолотил кулаком по сморщенной- коре дерева. Антонелла прижалась к брату, успокоила как могла.

– Спасибо, Олег, что нас опять навестил, - тихо проговорил после долгого молчания Марио и посмотрел искоса на Антонеллу.
– Снова в университет?

– На раскопки древней Чивиты. Может, слышал про международную экспедицию? Из-за эпидемии коекто упорхнул отсюда. Вот я и примчался на подмогу.

– Чивита...
– Глаза Марио преобразились.
– Мальчишкой я облазил в ней все руины. На Дозорной башне мы расставляли силки на дроздов, после жарили их на вертелах, возле ипподрома. Или затевали игры в пещерах, что в Поющей горе. Много их было, пещер.

В них с незапамятной поры спасались от набегов с моря. Но янки прикарманили Поющую, точно какой-нибудь пустячный сувенир. Помню, как пыхтели бульдозеры, срезая вершину горы. Как янки сооружали бетонный мол. И теперь прямо с моря внутрь горы залетают самолеты. Представляешь? Будто пчелы в улей. Огромный подземный аэродром, мне Винченцо подробно описал.

Святая мадонна, гору купить, целую гору! Небось думают, с такой толстой мошной можно и всю Сицилию отхватить! Аппетит у янки волчий.

Пришлось вернуться к началу разговора и снова зачитывать откровения владельца фотоателье.

– В ночь на субботу?
– изумился Марио.
– Крепко заливает дон Иллуминато. Никаких предметов в небе, никаких шаров не было. Мы спали на крыше сарайчика, то есть не спали, я уже рассказал, а ругались до рассвета. Бедная, бедная, Катерина!..

Я раскрыл перед Марио пластмассовую коробочку и снял вату с ящерицы.

– Не припомнишь, где раздобыл?

– Еще бы!.. Здравствуй, двухголовка!
– Он нежно гладил ее по хвосту. Ай да археолог, за собою возит мой подарок!.. Спрашиваешь, где раздобыл? У нас, в Сигоне, года за два до твоего прошлого приезда. Именно так. И за год до нашего переезда в Палермо. Погоди, надо вспомнить поточней. Вроде бы тогда весною тоже нас трясло. Помнишь, сестра?

Она задумалась.

– Ты прав, Марио. Трясло в конце апреля, но полегче. Обошлось без разрушений, не считая разбитой посуды.

– Тем летом уродцев порасплодилось - тьма.

И двухголовых, и трех. Стрекозы без крыльев, змеи сросшиеся, лягушки. Сперва я их в формалине выдерживал, потом сушил... Смотри, как сохранилась, прямо живая.

– Мы их ловили под стеной, - сказала Антонелла.
– Видел, Земледер, бетонную стену вокруг Поющей? С толстыми струнами наверху?

– Говорят, по ним пропускают сильный ток, - сказал Марио.
– Вот сволочи!.. Хочешь, подарю тебе сросшихся лягушек?

– Но и сейчас в Сигоне, - заговорил было я, однако, встретив яростный взгляд Антонеллы, осекся и закруглился так: - ...мы ищем серебряный глобус, в крепости.

– Ты об этом уже говорил, спаситель, - сказал Марио.
– Разреши, я приеду к тебе на раскопки. Вот выпишусь и приеду. Я ж там знаю каждый камень. Разведаю сперва насчет работенки в мастерской и приеду.

Я подрабатывал временно, пособия по болезни не положено, ну и, сам понимаешь, могу оказаться на мели.

– Поступай к нам в экспедицию, - предложил я.
– Люди нужны на раскопках, особенно теперь. Шестьдесят тысяч лир в неделю. Правда, работа тоже временная. До конца ноября, пока не зарядят дожди. Потом снова начнем, в мае.

Антонелла сказала:

– В мае, если с вашей Землею ничего не произойдет. Все готовы разорвать друг дружку, как звери лютые.

– Не все звери, не все, - сказал я, глядя ей прямо в глаза.
– Только те, кто приторговывает по дешевке чужие горы. За морями-океанами. И лишает эти горы голоса. Заодно затыкая долларами рты исконным хозяевам этих гор.

– Кучка толстосумов и рвачей - еще не народ.
– Она не отвела взгляда. Если б ты знал, что творилось на острове, когда решался вопрос о ракетной базе. Забастовки, петиции, митинги. Портовики целую делегацию снарядили в Рим.

– И пока их там успокаивали, янки уже вгрызлись в Поющую клыками, сказал Марио.

На обратном пути Антонелла молчала и хмурилась.

– Кажется, я огорчил тебя разговором о купле-продаже, - сказал я.

– Ну и что из того?
– Она пожала плечами.
– Я о другом. Пожалуйста, не упоминай при брате об ужасах в Сигоне. Главная трагедия у него впереди. Он не знает, что Катерины уже нет в живых...

Мы ехали берегом залива. С моря наползала черная вздрагивающая туча, отрезанная снизу, как по линейке.

Под срезом далеко на горизонте громоздились циклопические руины белоснежных облаков.

– Господи, скольких унесла эпидемия, - вздохнула Антонелла.

– Поэтому ты должна узнать об Иллуминато Кеведо, - сказал я.

– Не только поэтому, - отвечала она, застыв за рулем как изваяние. Начинаю догадываться, хотя и смутно, над чем ты ломаешь голову, Земледер.

Я спросил:

– Что это за Винченцо, поведавший Марио о подземном аэродроме?

– Винченцо Маццанти, его друг. Бывший летчик.

До недавнего времени был техником на Поющей.

– Значит, на базе работают местные жители?

– Человек полтораста. Техники, повара, официантки, полотеры и так далее. Девушек брали, естественно, самых смазливых. Они знают толк в амурных делах, гладкорожие янки. И покупают живой товар беззастенчиво.

– Покупают, значит, продают, - сказал я.

Антонелла резко обернулась.

– Постыдись, ты бросаешься словами, как янки!

Поезди по Сицилии, посмотри, как живет народ. Здесь веками царствует нищета! Ни одного детского сада на весь остров. В мастерских от зари до зари работают подростки, даже дети. Иначе семья подохнет с голоду.