Часовая башня

– Да. Определённо хочу слышать ваше мнение.

– Ах, милый мой Николай, ты буквально ищешь себе возможность для спора, – заметила Елена Ивановна, жена Николая Константиновича.

Положил свою руку на её, тем самым, как бы делая знак, чтобы она не беспокоилась за его горячность в споре. Будет сдержан. Ответил:

– Дело в том, что вдоль всего торгового пути, ведущего из Варяг в Греки, могло быть множество Скандинавских поселений, которые имели общее желание быть объединёнными под одной рукой, и призвали со своей прародины знатного правителя, коими и считали Рюрика, Трувора, и, если угодно Синеуса.

Понимала своего мужа. Знала; все его путешествия, эскизы, картины, музыка, которой увлекается, литература, всё сплелось для него в одну сплошную нить, что подобно выданной Тесею Ариадной ведёт к цели. Познавая древность – находил себя в современном мире. Верила; всех этих качеств вполне достаточно для того, чтоб о нём заговорили. Не могла и представить, когда-нибудь наступят такие времена, когда для известности будут необходимы иные качества.

Замечала, за последние пару лет Николай сильно изменился. Его работы теперь стали более сосредоточены. Внешне кажущиеся спокойными пейзажи таили теперь в себе мощь русского севера. Уже в тех эскизах, нарисованных за последнюю неделю наблюдалось то, что, как считала, ещё не встречалось в творчестве ни у одного из известных мастеров.

– Вы тем самым принижаете историческую значимость местного населения.

– Яков Карлович, я готов искать любые, наивозможнейшие пути, для того, чтоб только не соглашаться с тем, что местные народы были настолько неразвиты, что оказались вынуждены призвать себе правителей со стороны.

– Но, разве ваша теория не говорит об этом же? – отметила Торбьорг Константиновна.

– Думаю; она не так принижает значимость Древней Руси, всё же не имея к этому призыву прямого отношения.

– Что ж, ваша теория интересна. Но, ничем не подтверждена.

– Время покажет мою, или вашу правоту, – улыбнулся Якову Карловичу.

– Время слишком тревожно, чтоб предоставить знания. Смутное, я бы сказал время. Опасное, – так же ответил улыбкой ему.

– А ведь и мои дальние предки имели отношение к этим землям.

– Что вы говорите! – искренне удивился словам баронессы Николай Константинович.

– Захариас Аминофф являлся комендантом Выборга, при штурме города русскими войсками в 1710 году.

– Экая, на русский манер фамилия.

– Да. Николай Константинович, – не без гордости произнесла Торбьорг Константиновна.

– Осмелюсь поинтересоваться, откуда у ваших предков русские корни?

– Основателем рода был воевода Ивангорода, Фёдор Григорьевич Аминев. К сожалению, прошло уже около трёхсот лет с тех пор и моя фамилия по отцу уже иная. Но, в семейной книге записана эта важная для нас история. Более того, мне удалось найти ещё более древнюю информацию. Аминовы берут корни от бояр Великого Новгорода и происходят из рода Ратша, придворного слуги князя Всеволода II Киевского.

– Какая древность! Схож с индийским названием титула, означающего принадлежность к влиятельным особам княжеского, или даже царского рода.

– Вы так считаете Николай Константинович? Ваше мнение мне очень важно.

– Не я. Судите сами. Ратша, и Раджа. Разве не схоже?

Последнее время интересовалась предками. Особенно той их частью, что подтверждали её привязанность к этим землям, где теперь жила. Растрогавшись ещё одной находкой, уводящей историю рода в глубокую древность, зацепившись корнями за Индию, была хоть и озадачена, но, очень обрадована её витиеватостью.

– Пожалуй я сыграю вам ещё, – подошла к инструменту.

Встала и Елизавета.

– Лизонька, на этот раз я по памяти. Не беспокойся.

Играла минут двадцать. Замечала, как заинтересован музыкой Николай Константинович. Но, видела здесь и свою немалую, как считала толику. Нравилось производить впечатление на окружающих. И, сегодня получала от этого удовольствие.

Давно причислял Сибелиуса к числу тех композиторов, которые способствовали его любви к северу. Видел ту проникновенность, что удавалось передать исполнительнице своей игрой, в мотивах музыкальных пьес. Сейчас, сидя здесь, пусть и не в такой большой, но уютной, гостиной, деревянного дома вдохновлялся музыкой, так необходимой ему в творчестве.

Уезжая подарил хозяйке дома один из эскизов к будущей работе. Тот, где основные направления темы были раскрыты. Не пожалел, хотя и был важен ему своими найденными решениями, так, как был ещё один, поменьше. Занимая не много места, обладал той же глубиной.

Коротко сказал:

– В благодарность за прекрасную музыку.

– Какая драгоценная для нас вещь, – с благоговением взяла в руки холст, на котором была изображена горбатая, следующая за рельефом, с частыми контрфорсами, упирающаяся в круглую башню, с конусообразной, восьмигранной кровлей, белая стена. У своего подножья заросшая деревьями, словно зелёная волна, разбившимися о неё густой пеной листвы. Сверху придавленная северным, плотным небом.

Уезжая летом из Петербурга, ей нравилось жить среди безмолвия маленьких городов, в уединении загородного дома. Хоть и не могла без цивилизации, этот их семейный гость заставил задуматься о том, что прежде всего сама природа таит в себе смысл божественного. И, чем дальше от суеты, тем меньше не только мирского, но и ложного наполняло современное общество.

В последствии, работая над эскизами декораций к опере Римского-Корсакова «Снегурочка», вспоминал эту поездку, особенно праздник, Ивана – Купала, проведённый на берегу озера. Так же под влиянием впечатлений о Финляндии были созданы этюды: "Вентила", "Нислот. Олафсборг", "Пунка-Харью", "Иматра", "Седая Финляндия", "Сосны", "Камни", "Лавола".

В 1909 году, на выставке в Меньшиковском дворце Санкт – Петербурга, Финские этюды «Пунка-Харью» и «Седая Финляндия», заставили говорить о муже. Елена Ивановна была счастлива, что первая заметив новое направление в его творчестве, подбодрила его, вдохновила на дальнейший поиск.

Теперь его называли родоначальником архаического, героического пейзажа. "Очень важны и нужны в наше переутомленное, напыщенное, лживое время его мечты о первобытной свежести, о богопочитании тайн природы", – писал о Рериховских пейзажах Александр Бенуа.

Глава XVII. Бунт.

– Добрый вечер господа, – не по уставу поздоровался Алекс, входя в кают-компанию.

– Как ваша матушка? – первым пожал руку мичман Андреейченко. Совсем ещё молодой, не стреляный офицер, переведённый к ним ещё в 15-ом с линейного корабля «Гангут», после подавленного на нём бунта.

– Матушка в порядке, ждёт отца. Застрял, где-то в Москве. Где коперанг? – быстро обведя взглядом помещение поинтересовался Алекс.

– У себя в каюте, – ответил лейтенант Карпов аккуратно погасив свою сигарету в хрустальной пепельнице.