Часовые любви

Когда в доме производили обыск, маме стало плохо, ее увезли в больницу. А Машу в камеру.

— Я ничего не знаю, — безутешно плакала она в тюрьме, когда сокамерницы просили назвать, по какой статье ее обвиняют.

— Мошенничество, — небрежно бросила надзирательница, когда изображающая из себя даму соседка по камере принялась выпытывать. — Подруга твоя по ремеслу. Только ты со своими подельниками мелко плаваешь! У вас сотни, рублики. Она иностранца на миллион баксов развела.

— Одна? — Дама, нарочито разодетая во все черное, с уважением посмотрела на Машу, забившуюся в угол.

— Нет, в компании. Те сбежали. Ее одну за всех ответ нести оставили.

— Я ничего такого не делала, — разрыдалась Маша.

— Все так говорят, — усмехнулась надзирательница.

— Я хочу позвать адвоката. — Вдруг вспомнив наставления Кати, Маша прекратила плакать и вытерла грязными руками глаза.

— Хочешь — позови, — рассмеялась та ей в лицо и, хлопнув металлической дверью, задвинула засов снаружи.

— А как? — растерянно прошептала Маша, оглядываясь на товарок по камере.

— Ты не реви, не корова ведь, — подсела к ней дама в черном. — И, посмотрев внимательно в глаза Маши, спросила: — Мы с тобой нигде не пересекались, что-то голос мне твой знаком?

— Нет-нет, — испуганно замотала головой пленница. — Если вы тюрьму имеете в виду, я вообще тут первый раз. Я же не бандитка!

— А нас ты что же, бандитками считаешь?

— А кто же вы? — округлила глаза Маша.

— Ну-ка посмотри на меня.

Женщина, грубо схватив Машу за подбородок, притянула к себе.

— Господи, ну какая из тебя мошенница, что они там плетут? Сначала вытри морду от соплей.

— Я не собака, чтобы… — Маша хотела продолжить, но мысль о собаке навела ее на воспоминания об этой даме в черном. В памяти всплыло, где они с ней встречались. — Ой, — воскликнула Маша, — мы с вами действительно знакомы!

— Ну вот, а говоришь первый раз! — заулыбалась та.

— Нет, не в тюрьме! — замотала головой Маша.

— А где ж еще?

— Помните, вы же мне деньги обещали?

— Я те-бе-е?

Сокамерницы дружно рассмеялись.

— Ну как же! Помните, когда собачку собирались купить, Клеопатрой ее называли? А она Муся была. Сказали про себя, что вдова. Я вас сразу не узнала… у вас, кажется, еще шрам тогда на лбу был.

— Вот он есть. — Женщина приподняла со лба волосы, и Маша увидела знакомый шрам. «Может, ее ножом кто», — вспомнила она слова Кати и отпрянула от заключенной.

— Наверное, ты и сейчас денег хочешь? — усмехнулась дама. — А, Муся?

— Она бы не отказалась, — раздался гогот с нар. — Давайте потрясем Мусю, может, у нее самой что-нибудь в загашнике припрятано?

— Нет, откуда у меня? — наслышанная о тюремных нравах, испугалась Маша. — Они же меня догола раздели и все до копеечки выскребли.

— Ну тогда гуляй, на кой мне такие знакомые!

— Нет, я подумала, если вы вспомните меня…

— Ну вспомню — и что?

— Поможете мне, я ведь правда в первый раз, ничего не знаю!

— Тебе?

— Ну да.

— И какая помощь тебе требуется?

— Я вот хотела спросить, как тут с правами человека? Адвоката можно вызвать?

Наивность Маши потрясла всех до глубины души. Женщины долго гоготали, схватившись за животы.

— Ой, держите меня, книжек начиталась! — сквозь смех выкрикивали они.

— Понимаете, я не виновата, меня просто впутали в это дело. Мне деньги очень были нужны.

— А мы тут все не из-за денег паримся, что ли? — Молоденькая девица в короткой до ягодиц юбке, подскочив к Маше, покрутила пальцем у ее виска.

Отстранившись от обидчицы, Маша вновь разрыдалась.

— Ну все, вали, — отогнала черная вдова от Маши девицу. — Припомни, что там за Мусю с Клеопатрой ты насочиняла и где ты меня видела?

— Ну, давно, в киоске мы с Катей на ящиках тогда сидели, а вы собачку увидели и сказали, что такую точно ваш муж потерял, что вы должны исполнить волю покойного и потому хотите ее купить у нас за любые деньги. Телефон оставили. Я не хотела, а Катя сказала, что можем заработать на вас.

— А-а, на мне заработать! — хрипло, с кашлем курильщицы, вновь расхохоталась женщина.

— Я правда не хотела, но у меня была беременность уже большая и деньги позарез…

— Значит, решила меня провести?

— Нет, это же простой бизнес. Катя говорит, вы богатая вдова, а мне не на что было купить для ребеночка, вот я и согласилась.

— Решила нашу черную вдову развести? — вновь подскочила девица в короткой юбке.

— Я виновата тогда была, это правда. А сейчас, честное слово, нет. У меня дочка за границей учится, мама больная, ей операцию надо делать, а денег нет, вот я к Афанасьеву решила обратиться. Я переводчица. Он шеф мой бывший, взял меня на переговоры, напоил какой-то гадостью, а потом все бумаги у немца украл и сбежал. А иностранец этот деньги большие требует. Думает, что я их сообщница, — сумбурно вывалила все разом Маша и вновь зашлась в рыдании.

— Фаня, да отстань ты от нее, смотри, сейчас на куски рассыпется. Ты за нее отвечать будешь. Тебе это надо? За кошек там всяких с собаками свое отмотала? Мало того, что тебе новое дело по чьему-то заказу шьют, хочешь, чтобы еще за нее добавили?

— Я ей, дуре, помочь хочу. И правда ведь вляпалась во что-то. Такие, как она, на мошенничество не тянут. Упекут девку. Ты там об адвокате что-то шептала? — наклонившись поближе к Маше, полюбопытствовала вдова. — Хороший?

— Да, у той самой моей подруги Кати, помните ее?

— А то! Как сейчас помню! У меня таких подруг, знаешь, сколько было? И тебя-то вспомнила, только по дурости твоей.

— Бизнес-то какой?

— Она много чем занимается, обслуживание иностранцев, сопровождение сделок, еще чем-то, — вытерев слезы, пробормотала Маша. — Точно не помню.

— При таком бизнесе связи с адвокатами должны быть. Фирмачи — народ строгий, если что не так, мало не покажется.