Часовые Вселенной

Он не договорил. Лицо Ломакса снова исказилось, он упал грудью на стол. Прежде чем Ломакс успел прийти в себя, Лейна, как и было условлено, удивленно вскрикнула:

— Дэвид, смотри!

А затем раздался крик Рэйвена:

— Что случилось, Ломакс?

В то же мгновение разум Рэйвена и разум Лейны изо всех сил нанесли удар по мысленному экрану Ломакса. Тот не успел спросить, о чем, черт побери, они говорят, не успел возразить, что случиться могло что угодно, у него не было даже доли секунды, чтобы опомниться. Он услышал восклицание Лейны и удивленный вопрос Рэйвена, а затем последовал яростный удар по его мозгу. Он рухнул лицом вниз. Мгновенно в его голове сработала мысленная цепь, и его нога ударила по потайной кнопке.

В течение нескольких отрывочных мгновений слышался его мысленный вопль: «Я сделал это! Господи, я...»

Затем крик оборвался.

Его окружал абсолютный хаос, обжигающий душу, сводящий с ума. Ломакс не знал, не мог понять, как долго это продолжалось — секунду или вечность. Он не знал, светло сейчас или темно, холодно или тепло, стоит он или лежит, шевелится или неподвижен.

Что произошло, когда он нажал кнопку? Какое новое ужасное устройство было испытано на нем и двух других подопытных кроликах? Куда оно его зашвырнуло — в прошлое, в будущее, в иное измерение? Или, что гораздо хуже, в придачу к изуродованному телу оно наградило его изуродованным разумом?

И вдруг Ломакс понял, что больше не ощущает пульсирующей боли, превращавшей его жизнь в ад в течение последних двух лет. На него нахлынуло ни с чем не сравнимое облегчение, и он начал постепенно приходить в себя — медленно и неуверенно, словно просыпающийся маленький ребенок.

Он как будто плыл среди множества светящихся пузырей, больших и поменьше, которые лениво скользили вокруг, сверкая всеми цветами, а между ними извивались бледные клочья тумана. Он ощущал себя маленькой лодкой без руля в широкой радужной пузырящейся реке.

Боль прошла, прошла без следа, осталось лишь сонное, ленивое покачивание в потоке разноцветных искр, голубых и зеленых, красных и золотых, белых и серебристых; в потоке, уходящем все дальше и дальше — в бесконечность. Ломакс пребывал в состоянии приятной дремоты и готов был плыть так до скончания времен.

Но тут кое-что привлекло его внимание. Среди бледных клочьев тумана и плавающих пузырей как будто бы звучали голоса — множество голосов, которые на самом деле не являлись голосами, но их можно было слышать, ощущать и понимать; и все они говорили на одном языке.

Некоторые быстрые, отрывистые фразы доносились откуда-то издалека. Другие, более медленные, звучали ближе. Казалось странным, что, хотя голоса раздавались прямо в его мозгу, он мог точно определить — хотя и не знал, каким образом,— откуда доносится каждый из голосов и какое в точности расстояние отделяет источники одних голосов от источников других. Несколько раздавались совсем близко, среди клубов тумана, сфер и разноцветных искр.

— Будь рядом с ним!

— Возможно, у него и нет причин мстить, но все равно будь рядом с ним — нам больше не нужны такие опасные срывы, какой случился у Стина.

— Он говорил, что приготовился к этому, поэтому должен быстрее адаптироваться.

— Это всегда нелегко, как бы ты ни был готов.

— Он должен знать, что мы ему не враги.

— Цветок не может ненавидеть свои семена, а птица — свои яйца.

Пока Ломакс размышлял, не является ли все это бредом его изуродованного мозга, к нему начали возвращаться другие ощущения. Он начал осознавать присутствие рядом тех, кого он знал как Рэйвена и Лейну. Они поддерживали его, не прикасаясь к нему, и плыли вместе с ним среди тумана и пузырей. Они были не такими, как раньше, но он не сомневался в том, что это именно они. Казалось, теперь он может заглянуть прямо к ним внутрь.

Неожиданно с глаз его словно спала пелена. Мириады пузырей улетели прочь, словно унесенные могучим дыханием, и заняли новые положения. Это были солнца и планеты, сверкающие и вращающиеся в бескрайних просторах вечной тьмы.

Новое зрение Ломакса было стереоскопическим, лишенным чувства перспективы, зато теперь он обладал способностью с невероятной точностью оценивать относительные расстояния. Ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять, какие пузыри находятся рядом, а какие вдали и насколько далеко каждый из них.

Все еще сопровождаемый Рэйвеном и Лейной, он услышал крик:

— Чарльз! Чарльз!

И донесшийся издалека ответ:

— Иду, Дэвид!

Имена на самом деле были другими, но, не в силах воспринять новые, Ломакс слышал те, что были ему знакомы,— и каким-то образом понимал, к кому они относятся. Этот феномен не вызвал у него никакого любопытства и не заставил задуматься, ибо он был полностью поглощен созерцанием заполненного пузырями космоса, восхищаясь его ни с чем не сравнимой красотой.

Поверхности многих сфер можно было разглядеть до мелочей. На многих из них обитали странные существа — прыгающие, ползающие, порхающие, светящиеся, волнообразные; большинство из них были достаточно примитивны.

Но одна многочисленная форма жизни была высокоразвитой. Эти существа с длинным тонким гибким телом, покрытым темно-серой шкурой, имели хорошо развитый мозг, множество подвижных конечностей и телепатические органы. Их телепатия работала на особой волне, и отдельные индивидуумы могли объединяться в коллективный разум.

Существа эти путешествовали на тонких, похожих на карандаш, угольно-черных космических кораблях, исследуя другие планеты, патрулируя закоулки космоса, составляя карты и отправляя доклады на многочисленные базы. Вся их жизнь была непрестанным поиском.

Денебиане!

Они считали себя повелителями всего сущего. Ломакс многое узнал о денебианах, впитывая передаваемые ему неизвестно откуда сведения. Денебиане далеко опережали в развитии прикованных к своим пузырям существ и с большой терпимостью и покровительственной снисходительностью относились к формам жизни, которые считали низшими. Таким созданиям они не причиняли никакого вреда. Но у денебиан был один недостаток — они не могли примириться с возможностью разделить космос с формой жизни, равной им или стоящей выше.

А таковая существовала!

В течение бесчисленных столетий денебиане лихорадочно искали планету или планеты, откуда исходила бы угроза неприемлемой для них конкуренции. Они готовы были уничтожить источник такой конкуренции — если бы удалось его найти. Их черные корабли рыскали среди бесчисленного множества пузырей, беспокоя, но не убивая прыгающих и ползающих существ; иногда корабли наведывались на разбросанные далеко друг от друга сферы, где основали свои колонии маленькие белые червеобразные двуногие.