Часовые Вселенной

Карсон молча сидел, глядя, как за Рэйвеном закрывается дверь. Карсон был мутантом и прекрасно понял предупреждение.

«Герати,— подумал он,— очень любит вести дела по телефону».

Маленький безвкусно обставленный кабинет на четвертом этаже, куда Рэйвен поднялся по обветшалой грязной лестнице, был прибежищем Сэмюэля Глаустрауба, очень посредственного гипнотизера, едва способного загипнотизировать воробья. Среди предков Глаустрауба был мутант, способности которого проявились через несколько поколений в крайне ослабленном виде. От других предков Сэмюэль унаследовал острый ум и хорошо подвешенный язык, которые ценил намного выше способностей любого мутанта.

Войдя в кабинет, Рэйвен облокотился о короткую конторку, заляпанную чернилами.

— Доброе утро, Сэм,— сказал он.

Глаустрауб бросил на него недовольный взгляд из-под очков в роговой оправе.

— Мы знакомы?

— Вовсе нет.

— О, а мне показалось, что знакомы.

Отложив в сторону документы, которые просматривал, Глаустрауб вышел из-за стола, осторожно оценивая посетителя. В его мозгу подспудно мелькнула недовольная мысль: «Что еще за обращение — “Сэм”? Он что, думает — я его лакей?»

— В такой-то одежде? — Перегнувшись через конторку, Рэйвен окинул взглядом мешковатые штаны хозяина кабинета.

— Телепат, да? — спросил Глаустрауб, показав большие желтые зубы. Потом смущенно разгладил брюки.— Что ж, мне все равно. К счастью, моя совесть чиста.

— Завидую вам. Мало кто может сказать о себе такое.

Глаустрауб нахмурился, уловив в словах посетителя скептицизм.

— Чем могу помочь?

— У вас есть клиент по имени Артур Кейдер?

— Да, его дело должно слушаться завтра.— Глаустрауб грустно покачал головой,— Я стану защищать его, как смогу, но, боюсь, это бесполезно.

— Почему?

— Он обвиняется в том, что публично угрожал человеку смертью, и, поскольку истца на процессе не будет, обвинение вынесет прокурор. Это сильно усложняет дело. Свидетельства, зафиксированные в виде аудио- и видеозаписи, представят в суде, и опротестовать их будет невозможно.

Он посмотрел на Рэйвена, словно извиняясь.

— Вы его друг, я полагаю?

— Насколько мне известно — его заклятый враг.

— Ха-ха! — Живот Глаустрауба затрясся от притворного смеха.— Вы, конечно же, шутите?

— Ошибка, Сэмми. Я тот самый парень, с которого он мечтает снять шкуру.

— Гм?..— Глаустрауб с отвалившейся челюстью поспешил к столу, нервно порылся в груде бумаг и спросил: — Ваше имя Дэвид Рэйвен?

— Верно.

Глаустрауб расстроенно снял очки, беспокойно побарабанил по ним пальцами, снова надел и огляделся, словно пытаясь их найти.

— Они у вас на носу,— сказал Рэйвен.

— Да? — Адвокат прищурился, отчего его лицо приобрело зловещее выражение.— В самом деле. Ну и дурень же я.

Он сел, встал и снова сел.

— Ну-ну, мистер Рэйвен! Свидетель другой стороны!

— Кто сказал, будто я собираюсь свидетельствовать против него?

— Ну, я так полагаю. Судя по всему, вы вернулись как раз вовремя, чтобы появиться в суде на стороне обвинения...

— Предположим, я там не появлюсь — что тогда станет делать обвинение?

— Как обычно. Записанные свидетельства будут признаны достаточными для подтверждения вины.

— Да, но только потому, что мое свидетельство сочтут само собой разумеющимся. А если я скажу: мне было известно, что Кейдер просто шутил?

— Мистер Рэйвен, вы имеете в виду...— Руки Глаустрауба возбужденно задрожали.— Вы и в самом деле думаете, он шутил?

— Если бы, черт побери! Его угрозы были серьезны, вплоть до последнего слова. Он с наслаждением лежал бы на пурпурном шелке, закусывая виноградом и наблюдая, как меня живьем режут на куски.

— Тогда почему... почему...— Адвокат растерянно огляделся по сторонам.

— Я скорее прикончу человека на месте, чем позволю ему годами гнить за решеткой. Не думаю, что Кейдер должен страдать лишь из-за того, что оказался несдержан на язык.

Рэйвен перегнулся через деревянный барьер и ткнул Глаустрауба в бок, отчего тот подпрыгнул на целый фут.

— А вы?

— Кто, я? Конечно, я с вами согласен! Определенно согласен! Вы хотите выступить свидетелем защиты? — неловко спросил Глаустрауб.

— Нет, если существует более простой выход.

— Вы можете дать письменные показания под присягой,— предложил адвокат; в его душе сомнение боролось с подозрением и надеждой.

— Это меня вполне устроит, Сэмюэль. Где мне расписаться?

Глаустрауб схватил шляпу, нахлобучил ее задом наперед, пошарил по столу в поисках очков, обнаружил их у себя на носу и повел посетителя в другой кабинет, двумя этажами ниже, где сидели четверо, страдавшие избыточным весом. С их помощью он составил документ, который Рэйвен внимательно прочитал и подписал.

— Держите, Сэм.

— Весьма благородно с вашей стороны, мистер Рэйвен.

Глаустрауб нежно погладил документ.

Глаза его блестели, он уже представлял себе, как завтра на процессе он, Глаустрауб, поднимется и в наступившей тишине спокойным, уверенным, хорошо поставленным голосом начнет разносить в пух и прах все доводы обвинения. Редкий повод для настоящей драмы. Глаустрауб был безумно счастлив.

— Крайне благородно, я бы сказал. Мой клиент это оценит.

— Не сомневаюсь,— мрачно проговорил Рэйвен.

— Я уверен, вы можете положиться...

Внезапно выражение лица Глаустрауба изменилось, он замолчал. Ему в голову вдруг пришло, что будущая драма может иметь свою цену. И немалую.

— Прошу прощения?

— Я хочу, чтобы ваш клиент это оценил,— объяснил Рэйвен.— Я хочу, чтобы он считал меня кем-то вроде Санта-Клауса, понимаете?

Он ткнул в адвоката пальцем, и тот снова подскочил.

— Когда кучка бездельников отправляется на охоту за чьим-то скальпом, нет ничего лучше небольшой благодарности, чтобы внести смятение в их ряды.

— В самом деле? — Глаустрауб чувствовал, что смысл происходящего от него ускользает.

Он пошарил рукой возле уха.

— На этот раз они у вас в кармане,— сказал Рэйвен и вышел.

Глава 16

Дом выглядел как всегда, мирно и спокойно. Подходя к нему, Рэйвен уже знал, что Лейна дома — точно так же, как и та знала о его приходе. «Ваша женщина» — назвал ее Торстерн, будто речь шла о чем-то предосудительном. Однако в их отношениях, хотя их нельзя было назвать обычными, не было абсолютно ничего аморального. Иные места, иные люди — и нормы приличия тоже совершенно иные.