Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)
Шрифт:
— Это не подходящий любовник для вашей дочери, — сказал я. — Найдется какой-нибудь другой.
Моя реплика, казалось, окончательно вывела доктора из себя.
— Один гроб, — взревел он, — я уже для своей девочки оплатил. Ее голова получила церковное благословение. Была вырыта могила. Для покойницы читали мессы. Больше я ничего никому не должен.
Невольно я перевел взгляд на покойницу, которая в своей льдистой расчлененности все же лежала передо мной как потрясающе соблазнительный торс. И я не устоял. Сказал довольно громко:
— Вы меня убедили. Можно обойтись одним гробом. — И как только я произнес это, мои руки коснулись безглазого тела, которое больше ничему не могло противиться, ибо лишилось даже окоченевших рук. Но круглящаяся плоть холодно и непреклонно оттолкнула мои пальцы…
— Думаю, я и сегодня ничему не научился, — сказал я Старику.
— Вы навсегда останетесь не поддающимся обучению. Но вы в этом мире ничего не измените, предупреждаю уже сейчас. — Он произнес это спокойно. И поднял меня со стула, как если бы я был куклой.
— Пойдемте, — сказал. — Мы должны доставить сюда вашего брата, чтобы эти двое успели познакомиться.
— И чтобы оба окаменели! — прибавил я.
— Вы не лишены опыта в том, что касается зла, — сказал доктор, — но великий грешник из вас не получится.
Мы погрузили Аугустуса на носилки и снесли его вниз, в подвал. Доктор потушил свет и очень тщательно запер дверь. Он вновь привел меня в маленькую комнату, где прежде начал допрашивать. Он опять сел за письменный стол, а я — на деревянную скамью. Наконец он сказал, и его голос прозвучал так чуждо, будто мы
— Расходы на похороны оплатите вы. Поскольку вы здесь чужой, я сам выберу место захоронения, извещу священника и дам заказ гробовщику…
Он произнес еще несколько фраз. И внезапно исчез, так что я даже не заметил его ухода. На пороге возникла монахиня. Она сказала надтреснутым голосом:
— Господин профессор просит вас покинуть дом. Он ждет вас завтра, в одиннадцать утра.
И протянула мне лист бумаги, обрамленный черной рамкой. Я не сразу понял, что это счет за похоронные услуги. Итоговая сумма оказалась высокой. Когда я выходил из комнаты, монахиня вручила мне еще и маленький, перевязанный бечевкой пакет. О его содержимом я догадался сразу.
(Я хочу вставить сюда одно наблюдение.
Я был в Гете{198}. По дороге домой — влажный снег, солнце, исчезнувшее на западе, узкий полумесяц увеличивающейся луны, тоже на западе: и странно светящиеся облака на юге. Поначалу я думаю, что это отражение луны и заходящего солнца, отбрасываемое на дымку тумана. Но внезапно вижу узкую светлую полосу, которая тянется с запада на восток, через точку зенита. Я опять думаю о дымке, на которую падают лучи. Но от уже вспыхнувших звезд исходит такой непривычно концентрированный свет, что в голову приходит мысль о чудовищном хвосте кометы — именно той кометы, которая в эти дни должна быть видимой. Я несколько десятилетий назад видел комету Галлея… Эту великую малость… Я останавливаюсь посреди дороги, смотрю вверх. Вижу, как светящаяся полоса изгибается в параболу. Я пугаюсь. Так быстро облака не плывут. Иду дальше. Немного не доходя до холма, на котором стоит церковная мельница, я вижу, как на юго-востоке падает ярко сверкающая звезда. Я спешу взобраться на холм. Но звёзды больше не падают. За несколько сотен метров до церкви я вижу, что на востоке поднимается багряное зарево, как бы от чудовищного пожара. К багряному подмешивается что-то черное — наподобие чада. В конце концов зарево поднимается вверх. Как чудовищная радуга, только кроваво-красная. Теперь я точно знаю, что это северное сияние, пришедшее с востока{199}. Не меньше четырех гигантских белых бахромчатых занавесей натянуто между востоком и западом. Перпендикулярно к ним — лучи, будто отбрасываемые небесными прожекторами. На мгновение возникает половинка светящегося полушария, открытая в сторону юга; потом она опускается к северному горизонту. На западе небо жутковато окрашивается багряным, как прежде было на востоке. Я пытаюсь измерить силу света. Я могу читать буквы средней величины, хорошо вижу линии на своей ладони. Потом свечение блекнет, распадается. Все вместе длилось часа полтора…
Связано ли с этим какое-то указание на характер текущего года? Или зрелище скорее относилось ко мне, так внимательно за ним наблюдавшему? — На протяжении тысячелетий человечество культивировало науку о предзнаменованиях. Вавилоняне собрали непостижимо большой архив такой казуистики{200}. Принцип формулировки вопросов, касающихся судьбы, всегда оставался одним и тем же; если в жертвенном животном обнаружат черную печень или в огне — тьму, если произойдет затмение Солнца или звезда вступит во двор Луны, если сокол влетит в дом человека, если кобыла родит жеребенка без конечностей или даже жеребенка-гермафродита… что тогда случится с царем, со страной, с городом, с домом, с мужчиной, с женщиной, с ребенком, со стадом, с полем, с урожаем? Миллионы и миллионы примечательных явлений наблюдались, сравнивались, описывались, регистрировались… все эти ошибки или доказательства злых намерений Творца снова проверялись, находили подтверждения или отбрасывались, по-новому компоновались… над этим работали тысячи жрецов, которые ночь за ночью вели наблюдения за небом в обсерваториях на крышах зиккуратов, — пока наконец не стала видна правда взаимосвязей, для обнаружения которой потребовалась тысяча лет. Если печеночный проток удвоен и между двумя его частями как бы начертан некий знак, господин мой пойдет дорогой страха. Если проток удвоен и между двумя его частями имеется углубление, правитель в своем дворце откроет для себя склеп. Если Луна покажется в первый день месяца, в стране воцарятся покой и мир. Если Луна при первом зримом появлении будет очень большой, произойдет затмение. Если в месяце нисан затмение Луны произойдет во время первой ночной стражи, страна подвергнется опустошению и брат будет убивать брата. Если такое произойдет в месяце симан, это предвещает обилие рыбы. Если такое произойдет в месяце дуузу, по всей стране будут богатые урожаи. Если такое произойдет в месяце аб, бог непогоды устроит наводнение. Если такое произойдет в месяце ташрит, в стране разразится мятеж. Если такое произойдет в месяце архасамна, бог разгневается. Если такое произойдет в месяце аддар, это предвещает несчастье для Вавилона. Если Луну увидят тридцатого аба, это означает распад Амурру{201}. Если Луна вошла в зодиакальный дом, а в нем стоит Юпитер, значит, царь Вавилона будет окружен. Если Луна вошла в зодиакальный дом, а в нем стоит Скорпион, значит, львы будут убивать людей и транспортное сообщение между частями страны прервется. Если Луна вошла в зодиакальный дом, а в нем стоит Регул, значит, в этот год женщины будут рожать мальчиков. Если Солнце 1-го нисана потемнеет, царь Вавилона умрет. Если Солнце 1-го дуузу, войдя в зодиакальный дом, будет на рассвете темным, страна обретет покой. Если 9-го айара произойдет солнечное затмение, страна подвергнется разорению. Если такое случится 15-го, умрет царь Элама. Если такое случится 15-го симана, рыночные цены понизятся. Если такое случится 28-го, царь умрет естественной смертью и на престол взойдет его сын. Если такое случится 14-го аба, люди будут продавать своих детей за деньги. Если такое случится 28-го числа дополнительного месяца аддара, царь будет убит своими же слугами с помощью оружия. Если 1-го нисана появятся рядом два Солнца, царь Вавилона умрет. Если 14-го или 15-го нисана появятся рядом пять Солнц, рыночные цены упадут. Если 12-го айара появятся рядом пять Солнц, в стране воцарится голод. Если Солнце входит в зодиакальный дом, это к дождю и к перемене погоды. Если Меркурий виден в начале года, значит, в этом году будут пышно разрастаться растения. Если Меркурий взойдет в месяце дуузу, будет много мертвецов. Если Меркурий будет виден в месяце тагирит как утренняя или вечерняя звезда, произойдет битва. Если Венера в месяце нисан, с 1-го по 30-й день, будет отсутствовать на утреннем небосклоне, в стране воцарится печаль. Если Венера в месяце аб, с 1-го по 30-й день, будет отсутствовать вечером, следует ждать дождей и богатого урожая. Если Венера появится в месяце симан, это предвещает поражение врага. Если Венера приблизится к Раку, в стране будут благоденствие и мир. Если Венера в месяце нисан покажется с бородой, у жителей страны будут рождаться мальчики; в этом году рыночные цены обрушатся. Если звезда бога чумы Нергала мерцает, это предвещает падеж скота; страна Амурру погибнет. Если Марс потемнеет, половодье будет обильным и урожай большим. Если Марс войдет в Луну и станет невидимым, сын царя захватит трон. Если Юпитер будет виден в начале года, в этом году следует ждать большого урожая. Если у
Юпитера особенный блеск, царь останется невредимым и в стране воцарится благополучие. Если Юпитер силен, это к обильному половодью и к дождям. Если Юпитер войдет в Луну, в стране Амурру воцарится нужда или умрет царь Элама. Если Сатурн стоит в зодиакальном доме Луны, по всей стране воцарится справедливость; сын с отцом будут говорить правду. Если Сатурн стоит на месте Луны, царь страны будет прочно сидеть на троне. Если Большой Пес темный, сердце народа не будет радоваться. Если Регул темный, управляющий дворцом умрет. Если Плеяды мерцают над Луной и заходят в нее, царь будет постоянно одерживать победы и расширит свою страну. Если голос бога непогоды прогремит в месяце дуузу, уродится обильный урожай. Если в месяце нисан восемь дней будет идти дождь, это предвещает богатство народа. Если в месяце симан восемь дней будет идти дождь, царь умрет. Если в месяце аддар восемь дней будет идти дождь, это предвещает богатый урожай и пышную растительность. Если землетрясение будет продолжаться целый день, это предвещает распад государства. Если землетрясение случится в месяце шабат, дворец перейдет к новому правителю. Если кто-то во сне несет телегу, он добьется исполнения своих сердечных желаний. Если он ест виноград, это предвещает радость. Если он ест асфальт, это предвещает несчастье. Если он совершает путешествие в Упи{202}, его двор будет уничтожен. Если он ест кирпич-сырец, как хлеб, этому человеку придется оставить свое жилище. Если овца родит пятерых ягнят, в стране воцарится смута; владелец овцы умрет, его дом будет разрушен. Если овца родит девятерых ягнят, это предвещает конец династии. Если овца родит десятерых ягнят, город, где это произошло, достигнет мирового господства. Если кобыла родит двух жеребят, мужского и женского пола, у которых будет общая морда, враг вторгнется в Вавилонию и разгромит ее. Если кобыла родит жеребенка без ушей, боги на протяжении трех лет будут уменьшать размеры страны. Если кобыла родит жеребенка без хвоста, наместник умрет. Если женщина родит ребенка с двумя головами, двумя шеями, двумя позвоночниками, четырьмя руками и четырьмя ногами, это предвещает уничтожение страны. Если женщина родит ребенка, у которого оба глаза на левой стороне, это значит, что боги ее страны впадут в гнев и что эта страна погибнет. Если женщина родит ребенка, у которого три глаза слева и один справа, боги учинят в этой стране убийства. Если женщина родит одну только голову, эта страна будет претерпевать бедствия. Если женщина родит близнецов, которые срослись спинами и имеют один позвоночник, боги покинут эту страну. Если женщина родит близнецов, которые срослись боками и правые руки у них отсутствуют, это предвещает вражеское вторжение; враг уничтожит урожай этой страны.Такие фразы, высказывания — подобранные одно к другому в необозримых количествах, распространяющиеся на все сферы бытия — представляют собой попытки исследовать судьбу, ее механику, феномены взлетов и падений, бедности и богатства. И действительно, этот метод позволил изучить не только законы орбит, но и характерные качества планет и созвездий, их влияние на человеческую жизнь. В таком влиянии не сомневались ни Кеплер, ни Тихо Браге. Обоим хватало мужества, чтобы составлять гороскопы. Если же говорить о композиторах, то Дитрих Букстехуде в семи сонатах «о сущности природы и планет» запечатлел свойства семи небесных светил{203}.)
Сильный пряный дух поднимался от полей. Солнце стояло низко. Испарения земли уже мечтали о том, чтобы превратиться в капли росы. Я шел быстро. Ужасное исступление моей души на короткое время высвободило память, но потом утомило ее и притупило; и вновь вернуло в темницы мозговых клеток или костного мозга. Я, так сказать, теперь ни о чем не думал, никакие мысленные образы меня не мучили. Разговор со Стариком я совершенно забыл. Я лишь боялся встречи с Тутайном. А избежать встречи я не мог: ведь мы с ним спали в одном гостиничном номере. Несмотря на этот единственный страх — точнее, вопреки ему — я торопился больше, чем было необходимо. Как если бы пообещал какому-то незнакомцу, что вернусь домой еще до наступления темноты. Город с его домами постепенно собирался вокруг меня. Я уже узнавал улицы, по которым мы — полицейский чиновник, высокомерный погонщик мула, Аугустус и я — двигались несколько часов назад. И внезапно — не вызванный никакой мыслью — меня охватил смертельный ужас. Я, находясь среди людей, впал в такое одиночество, которое не оставляет надежды на помощь. И от которого невозможно ускользнуть. Шуршащий ветер сидел у меня на закорках. Я не осмеливался оглянуться, потому что знал, что у него зримый облик{204}. Я побежал. Я нашел укрытие в церкви, где прежде спорил с Богом. Я уже не помнил, какого рода диалог мы вели. Я смахнул со лба пот.
Собственно, новый разговор был бы совершенно излишним. Ведь решения уже приняты. Я, как мне казалось, припоминал… не знаю, каким образом и почему я вспомнил об этом именно теперь… что не так давно… вероятно, только сегодня (но определенно не раньше, чем началась последняя ночь)… я, наяву или во сне, видел ЕГО лицом к лицу. Мы разговаривали; точнее, ОН говорил со мной. Его слова были такими весомыми, что я не сумел удержать их в памяти. Я помнил о них лишь то, что они были и удивительным образом воздействовали на меня своим звучанием или выразительностью, а не содержанием понятий; что они все еще пребывают со мной как нечто абсолютное, хотя — из-за моей непонятливости или из-за невозможности артикулировать их вторично — и очень расплывчатое. Значит, я действительно как-то воспринимал ЕГО. Но мне это показалось неважным. Во всяком случае это, наверное, показалось неважным моей памяти, потому что она — по прошествии столь короткого времени — ЕГО забыла. Она пока еще помнит только Его тень, только шуршание Его тени; а это — почти-Ничто, непосредственно соприкасающееся с вообще-Ничто. Тьма тогда сконцентрировалась в пространстве, разбухла и заполнила его, как плотный дым. Вдали — мерцающие глаза нескольких висячих ламп. Я лежал на плитках пола, над могилами, над тем коричневым потоком тления, что скрывает в себе земля. Я говорил вниз. Ответы я не понимал и не запоминал. (Это было бы излишне, было бы повторением; это не могло бы выстоять.) Только раз я спросил себя, не зеленые ли у НЕГО глаза. Но я тотчас осознал смехотворность такого вопроса, его неуместность. В конце, уже собравшись уходить, я поднял сжатые кулаки и сказал: «Господь, случилась несправедливое. В Вашем мире непрестанно случается несправедливое. В Вашем мире мало радости и много боли». Это была простая констатация факта — без страсти и без внутренней убежденности. Страстными были только воздетые руки. Я направился к двери. Ручка располагалась высоко, чуть не на уровне моей головы. Она была обычной формы, из латуни. Я широко распахнул дверь. Уличная дымка смешалась с холодным дымом благовоний. Как человек, решивший до конца своих дней отказаться от молитвы, спустился я по ступеням на мостовую. Бормоча: «Я встретился с НИМ; но не стал Его слугой. Я не настолько слеп». Голова была пуста. Снаружи никто не ждал меня. Ветер больше не шуршал. Мои пальцы вкогтились в маленький пакет, скрывавший в себе реликвию.
Встреча с Тутайном прошла хуже, чем я себе представлял. Мое намерение состояло в том, чтобы умолчать о случившемся. Но он уже знал о моем несчастье. Он давно дожидался меня. Как только я шагнул в комнату, он взял у меня пакет и сказал:
— Бедный юноша!
Сбитый с толку его словами и озабоченным лицом, я не сумел ничего ответить. Только присел на край постели и с шумом выдохнул воздух.
— Что за пакет ты принес в такой день? — спросил он.
Мне не хотелось отвечать. Я бы предпочел, чтобы он пока не знал о реликвии. Но он, поскольку я промолчал, начал ее распаковывать.
— Окровавленная человеческая кость, — сказал он, рассмотрев отвратительный предмет. И тихо, как бы обращаясь к себе, добавил: — Двенадцать часов назад она была еще теплой и находилась на своем месте. — И он снова задал вопрос: — Это все, что осталось от него?
— Замолчи наконец! — невежливо брякнул я.
— Я готов быть молчаливым, как книга, которую не открыли, — сказал он примирительно, — но тебе от этого легче не станет.
Он снова уставился на кость. Это его участие, показавшееся мне бессмысленным, меня разозлило. Я сказал с сильным ударением, как если бы обращался к человеку, который что-то незаконно присвоил: