Частная жизнь адмирала Нельсона

Вест-Индия — форпост чести

Нельсон прибыл в Портсмут в декабре 1780 года, будучи еще настолько слабым, что, прежде чем даже думать о продолжении службы, ему было настоятельно рекомендовано отправиться в Бат на воды. В это время там уже находился, остановившись в доме аптекаря по адресу Пирпонт-стрит, 2, неподалеку от городской водокачки, его отец, окончательно удалившийся, по его собственному выражению, от «ветров, гроз и града» Норфолка. Нельсон занял комнату в том же доме и поначалу чувствовал себя даже хуже, чем раньше. Поэтому он опасался, как бы подорванное здоровье не помешало ему добиться желаемой славы, впадая порой в настоящую ипохондрию. «По приезде сюда мне сделалось так плохо, — писал он Уильяму Локеру, — что я не мог самостоятельно встать с постели. Меня поднимали и укладывали вновь, и я испытывал при этом ужасные боли. Процедуры я принимаю три раза в день, через день, и тоже по три раза пью воду, а вино мне запрещено, и это едва ли не самая большая мука». По прошествии трех недель фаланги пальцев у него еще почти не шевелились. Он по-прежнему не мог двигать левой рукой, ко всему прочему сначала внезапно побелевшей, потом потерявшей чувствительность и наконец болезненно распухшей. Правда, доктора уверяли его: все в конце концов пройдет и вскоре он снова сможет выйти в море. А пока, говорил он, остается только пить лекарства за здоровье врача, рекомендованного ему Локером.

Действительно, уже через месяц он смог даже отправиться в театр, где играла юная, но явно беременная миссис Сиддонс. Нельсон увидел одно из ее последних выступлений на сцене «Орчард-стрит Тиэтр»: она должна была вот-вот перейти в «Друри-Лейн». А в апреле 1781 года Нельсон сел в экипаж, направляющийся в Кентиштаун, где жил его дядя.

В начале мая 1781 года Нельсон отправился в адмиралтейство на прием к лорду Сандвичу, вот уже десять лет возглавлявшему военно-морское ведомство. Довольно уродливый, но при всем том обаятельный мужчина, популярный в светском обществе, жуир, Сандвич, как всем было известно, использовал свои почти неограниченные возможности при достижении личных и политических целей. Кроме того, он был умен, обладал обширными знаниями и отличался таким усердием в работе, каким мало кто из высокопоставленных вельмож XVIII века мог похвастать. При всех недостатках — и репутации человека, якобы изобретшего сандвич, дабы закусывать, не вставая из-за карточного стола, — он являлся добросовестно выполняющим свои обязанности первым лордом адмиралтейства, готовым протежировать как людей одаренных, так и богатых и влиятельных. Нельсона министр принял сухо, но недружелюбия не выказал. Он сказал, что в настоящий момент капитанских вакансий нет, но его прошение о назначении на корабль будет принято во внимание. А пока лорд посоветовал ему позаботиться о своем здоровье. Совет не напрасный: по возвращении в Лондон Нельсон вновь почувствовал себя дурно, а левая рука по-прежнему причиняла ему массу беспокойств. Он отправился на консультацию к Роберту Адлеру, главному королевскому хирургу, но тот лишь подтвердил мнение докторов в Бате: недуг со временем пройдет сам по себе, надо сохранять терпение. Нельсон вернулся к дяде в Кентиштаун, а вскоре решил глотнуть норфолкского воздуха — навестить семью в Бёрнем-Торпе.

Братья, как выяснилось, по-прежнему ничего не делали для укрепления репутации семьи. Младший — все еще ученик торговца мануфактурой. Эдмунд, как и ранее, корпел в бухгалтерии своего зятя в Остенде. Уильям, решив, будто служба викария ему не по душе, подыскивал другое, более увлекательное дело.

Старшая сестра, Сюзанна, ныне миссис Болтон, пустила корни в Уэллсе Приморском, где ее мужа, все более и более преуспевающего бизнесмена, часто можно было увидеть в клубе «Три бочки». Судя по всему, ее вполне удовлетворяла жизнь в замкнутом кругу. Но Горацио рассчитывал на более блестящую партию для младшей сестры, Кейт, живой привлекательной девушки. «При всех моих братских чувствах к миссис Болтон, — признавался он, — мне хотелось бы лучшего удела для Кейт».

В сложившихся семейных обстоятельствах Нельсон испытал чувство глубокой признательности, получив письмо, извещающее его о том, что он может наконец вступить в командование кораблем — фрегатом «Албермарл». Почти сразу же он отбыл в Лондон, оставив брата Уильяма в тяжких раздумьях о своей незадавшейся жизни. Оказывается, Уильям вбил себе в голову стать при содействии брата корабельным капелланом. Горацио же всячески его от этого отговаривал: платят мало, а кроме того, вполне могут назначить на судно, где офицерское общество — а в стороне от него никак не остаться — сделает его походную жизнь невыносимой, ведь, как правило, корабельных капелланов третируют как низшую касту. Тем не менее Уильям настаивал, Горацио же упорно призывал его оставить эту затею. «Я повидал немало военных капелланов, — говорил он Уильяму, — и мне просто страшно подумать, что мой брат может оказаться в таком жалком положении». Да не только жалком, а еще и опасном. Горацио все же уступил настояниям брата и согласился взять его на собственный корабль. Но всего на несколько месяцев, с условием — к зиме тот вернется в Бёрнем-Торп «разделить одиночество отца и сестры (Кейт)». Переписка продолжалась, и одно из писем особенно задело Горацио. «Тебя интересует, — отвечает он, — каким образом я получил назначение на корабль? Объясняю: я честно служил — вот лучшая рекомендация в глазах первого лорда адмиралтейства… Жду тебя на борту в любое удобное время. Бери с собой сутану и молитвенники. Слуги пусть остаются дома». Так Уильям сделался морским капелланом. Но, как и предсказывал брат, корабельная жизнь пришлась ему не по душе, и вскоре, сказавшись больным, он вернулся в Англию.

Приняв стоявший в доке Вулвича «Албермарл» (ранее торговое судно «Бережливый», захваченное у французов), Нельсон обнаружил, что подводная часть деревянного корпуса была обшита медными листами. Капитан Локер, по просьбе Нельсона осматривавший вместе с ним корабль, остался не удовлетворен его состоянием, но Нельсон, стремившийся как можно скорее вновь выйти в море, отмахивался от любых замечаний. У него не оказалось ни малейших претензий к 28-пушечному фрегату, как, впоследствии, и к его команде, ни одного из членов которой он «не хотел бы поменять», хотя некоторых добыл грубой силой, явно против их воли. Например, матросов, возвращавшихся в Лондон на борту четырех торговых судов. Нельсон пустился в погоню за этими индийцами и, так как они не откликались на его сигналы, произвел холостой выстрел. Те, пытаясь оторваться, подняли паруса. Но когда хозяин, следовавший на передовом судне, увидел в орудийных портах «Албермарла» зияющие жерла пушек, и тем более когда раздался залп девяти- и восемнадцати фунтовых орудий (огонь велся всерьез, на поражение), все четыре судна остановились. Бедняг матросов, уже почти добравшихся до дома, перевели на «Албермарл» и два других судна, также находившихся под командой Нельсона. Вскоре небольшой отряд вошел в Северное море, сопровождая возвращающийся с Балтики конвой.

В начале ноября в виду показалась датская крепость Эль-синор, где Нельсон — раздраженный тем, что его встретил, вместо ожидаемого орудийного салюта, какой-то посланный датским адмиралом мичман, — не стал скрывать своих чувств. И когда прозвучал залп его собственных орудий, из замка Кронберг должным образом ответили на приветствие.

Нельсону все еще нездоровилось. Несколько месяцев спустя, по завершении похода, где он сопровождал следующий через Атлантику конвой со слитками золота на сумму 100 тысяч фунтов, он, как и многие другие члены команды, слег с цингой, так как к концу пути кончилось свежее мясо и овощи. Десны сделались рыхлыми, в суставах ломило, ощущалась общая слабость и апатия, изо рта дурно пахло.

Людей из команды Нельсона, страдающих от цинги, отправили в больницу в Квебеке, где Нельсон и сам, заказав в городе свежее продовольствие, смог полностью оценить преимущества бодрящего осеннего воздуха. «Здоровье — подлинное благословение. По-настоящему я ощутил это, лишь очутившись в прекрасной Канаде, — пишет он отцу. — Здешний климат оказал на меня поистине чудесное воздействие. От всей души надеюсь, дорогой отец, что и ты пребываешь в самом добром здравии».

Наконец-то, полностью избавившийся от хворей, подхваченный вихрем светской жизни Квебека, который его кумир Джеймс Вулф захватил у французов более двадцати лет тому назад, Нельсон впервые в жизни влюбился. Девушку звали Мэри Симпсон — миловидная, скромная дочь начальника военной полиции полковника Сондерса Симпсона. Ей исполнилось шестнадцать, Нельсону сравнялось двадцать четыре года. Он ей явно нравился, и его внимание девушке определенно льстило, однако она нашла нового знакомого «чрезмерно суровым». Видимо, поэтому Мэри откликнулась на его ухаживания не с тем энтузиазмом, на который он рассчитывал. Нельсон же «страшно привязался» к ней — во всяком случае, именно в таких выражениях он описал свои чувства в доверительном разговоре с Александром Дэвисоном, богатым купцом — выходцем из Шотландии, познакомившись с ним в Квебека Нельсон хотел жениться на девушке. Дэвисон призывал его к благоразумию, но тот стоял на своем и, получив приказ сопровождать очередной конвой в Нью-Йорк, заявил приятелю, что находит «совершенно невозможным оставить (Квебек), не нанеся визит той, чье общество так много добавило к очарованию города, и не положив кее ногам самого себя ивсе, чем он располагает».

— В вашем нынешнем положении это означало бы конец карьеры, — так, по собственным воспоминаниям, ответил ему Дэвисон.

— Пусть так, но я не отступлюсь.

— А я заявляю, этого не будет.

По свидетельству Дэвисона, Нельсон в конце концов внял голосу разума, согласился с ним, вернулся на корабль, стоявший с безжизненно повисшими парусами, и лег, как приказано, курсом на Нью-Йорк, доложив о прибытии контрадмиралу Роберту Дигби, начальнику Североамериканской морской базы и младшему брату первого графа Дигби.

— Вы прибыли на отличную базу. Здесь настоящий форпост призовых, — самодовольно сказал Дигби, приветствуя гостя.

— Да, сэр, — ответил Нельсон в том ханжеском тоне, к которому он иногда прибегал и который столь раздражал иных его знакомых. — Но Вест-Индия — форпост чести.

Тем не менее, сетуя в разговорах с сослуживцами — морскими офицерами, будто на Североамериканской базе, похоже, только о деньгах и думают, а ничего другое их не волнует, Нельсон и сам не упускал случая заработать. Так, захватив французское торговое судно с грузом на сумму порядка 20 тысяч фунтов, он испытал сильное разочарование, когда контр-адмирал лорд Худ, всеми уважаемый и известный прямотой командир флотилии, направляющейся в Вест-Индию, распорядился, поскольку французов взяли на абордаж в виду всего отряда, распределить премиальные между самим адмиралом и капитанами остальных судов [8] .

8

Данный эпизод никак не повлиял на восторженное отношение Нельсона к лорду Худу. Несколько лет спустя он объявит его «лучшим морским офицером Англии». Правда, Коллингвуд считал иначе. По его мнению, «амбиции лорда X. явно превосходили его дарования».

Рассчитывая войти со своим кораблем в состав флотилии, направляющейся под командой Худа в Вест-Индию, Нельсон попросил адмирала о приеме. Для встречи с лордом он облачился в парадное одеяние, появившись в нем на борту флагманского судна. Некоему юному мичману вид капитана показался явно необычным. Мичман сей являлся третьим сыном короля Георга — принц Уильям, в недалеком будущем герцог Кларенс, а после смерти своего брата король Вильгельм IV.

Капитан Нельсон, судя по записи в дневнике принца Уильяма, больше походит на обыкновенного мальчишку, хотя самому принцу едва сравнялось семнадцать. «Он сразу обращал на себя внимание… Его гладкие, ненапудренные волосы были заплетены в тугую гессенскую косичку необыкновенной длины; вышедшие из моды полы плаща делали всю его фигуру еще более странной… Никого похожего ранее мне не встречалось, я даже представить не мог себе, кто бы это мог быть и что ему нужно у нас на борту. Мои сомнения, однако же, рассеялись, когда лорд Худ представил меня гостю. Сама его манера вести разговор несла в себе нечто неотразимо привлекательное, а живость, с которой он обсуждал профессиональные вопросы, свидетельствовала о незаурядности личности».

Принц Уильям казался странным малым: резкий в движениях, хамоватый, упрямый, порою задира и даже фигляр. В тринадцатилетнем возрасте его отправили на службу в королевский флот в надежде избавить подростка от дурного влияния распущенных старших братьев. Следует признать — несмотря на все недостатки, моряком он оказался неплохим, хотя отнюдь и не таким выдающимся, как сообщали его отцу старшие офицеры.

Нельсон, всегда необычайно высоко, едва ли не на грани обожествления, ставивший королевское достоинство, и сам рассыпался в похвалах принцу. Впоследствии он убедится: последний — сторонник самой суровой дисциплины на флоте, верящий в эффективность плети. Помимо того, он проявлял неудержимую склонность к грубым и неприличным анекдотам, не задумываясь рассказывая их в любой компании, а по любому поводу произносил длинные, скучные и часто совершенно не идущие к делу речи. Предстояло Нельсону узнать принца и как отъявленного бабника, снимающего девиц в каждом порту, завсегдатая борделей, жертву венерических заболеваний, шутника, предлагающего брачные узы самым неподходящим дамам. Тем не менее, едва познакомившись с юным принцем, Нельсон уверился что тот станет «прекрасным моряком… украшением нашего флота… Все мы будем гордиться им!» Он отзывался о принце как о человеке «доброго нрава, отнюдь не лишенном здравого смысла и вызывающем всеобщие симпатии», считая его «явно принадлежащим к лучшим по службе». В общем, заключал Нельсон, «я люблю его и как человека, и как принца крови».