Частное расследование
Шрифт:
«Будь здоров» он сказал на всякий случай, имея в виду соседей по площадке, а вовсе не Славку. Турецкий знал прекрасно, что Карнаухов безнадежно мертв и, мало того, глаза имеет труп вареные и выпуклые, твердые, как яйца, если их сварить вкрутую.
Турецкий уже имел дело с подобными самоубийствами и хорошо знал, какая это штука — СВЧ.
Капитан Синичкин, специалист по саперному делу, повернулся к Кассарину и постучал по чемодану:
— Все чисто. Никаких взрывных устройств. Открыть?
— Нет. — Кассарин чуть кивнул Синичкину на дверь: —
Дождавшись, когда дверь за Синичкиным закроется, Кассарин распахнул чемодан Турецкого.
В чемодане аккуратно были уложены, в два слоя, каждый слой три на четыре, двадцать четыре рулона туалетной бумаги.
«Хитер Невельский, — подумал Кассарин и нажал кнопку селектора, вызывая своего дежурного секретаря, — Но мы-то тоже тут не дураки».
— Под личную ответственность. На экспертизу. — Кассарин протянул секретарю один рулон: — Предмет исследования: поиск информации: шифровка, скрытый текст, любая, словом, информация. И чтоб исследовать в твоем присутствии. Чуть первый знак, любое слово обнаружится, ты тут же экспертов — долой! И мне докладываешь: днем ли, ночью. Все уяснил?
— Так точно!
— Исполняйте!
Отпустив секретаря, Кассарин снова, по привычке, стал ходить по своему кабинету из угла в угол, потирая руки и ощущая то приятное, всеохватывающее чувство гончей, взявшей свежий заячий след.
Кассарин не знал еще, что через сорок четыре часа непрерывной экспертизы, проведенной с помощью химаналитики, спектрального анализа, ядерно-магнитно-резонансного томографирования, будет получен совершенно точный и исчерпывающий ответ, состоящий в том, что «содержимое чемодана представляет собой двадцать четыре рулона туалетной бумаги ГОСТ 4375-86 ТУ, Кондровского бумажного комбината (г. Кондрово Калужской обл. Медынского р-на). Информационное содержание указанных объектов, рассмотренных нами в качестве потенциальных носителей конфиденциальной информации, равна нулю».
Дата. Время начала и время окончания экспертизы.
Двенадцать подписей.
Большая печать Отдела технических экспертиз.
Заверяющая подпись дежурного секретаря.
В конце подписи — точка.
Подъезжая к дому Марины, Турецкий подумал, что первое, что нужно сделать сейчас, так это прогулять Рагдая: бедный пес очень мало гулял эти последние дни, пока Турецкий изучал архив, оставленный Невельским. Турецкий испытывал угрызения совести, вспоминая запертого пса.
О том, что он только что вынудил бывшего одноклассника покончить с собой, А. Б. Турецкий вовсе не жалел.
Наоборот, в нем все более и более накапливалась обида на окружавших его людей, каждый из которых преследовал, в сущности, лишь свои личные цели, начиная с его родной матери, не звонившей ему, наверно, аж с лета, и кончая Меркуловым, который мог бесцеремонно влезть в его дела, подкидывать советы, предостерегать. Однако своими же секретами, делами, успехами и неудачами эта старая хитрая сволочь особо не делился.
Поймав себя на мысли, что он в уме внезапно обозвал Меркулова «старой хитрой сволочью», Турецкий удивился, но ненадолго: Меркулов старый? Да уж, немолодой. Меркулов хитрый? Не без того: чего-чего, а
уж хитрожопости-то у Кости на двух членов Политбюро с довеском хватит да еще останется. Меркулов сволочь? А кто ж еще: когда копается в твоем, да и советует вдобавок, загадки разные загадывает, а про себя, про свой Ташкент — молчок. Друзья так поступают? Нет, никогда! Так поступают только сволочи.Погуляв с Рагдаем от души час сорок пять, Турецкий, прежде чем заняться ужином, решил пойти ополоснуться в душ.
Вся эта история с Карнауховым оставила в его душе какой-то мерзкий отпечаток, ощущение грязи на теле и в душе. Казалось, это чувство можно смыть, приняв горячий душ, а вслед за тем — холодный.
Еще ему хотелось промыть как следует глаза, которые явно и сильно пострадали от сегодняшней киносъемки; не то чтобы теперь, к вечеру, они чесались или болели, а как-то странно зудели. Промыть и промассировать глаза было просто необходимо.
Турецкий успел принять только горячий душ, но не успел перейти к холодному, как в дверь квартиры кто-то позвонил.
— А ну их к черту всех! — решил было Турецкий, но вдруг подумал, что это может быть посыльный от Навроде: с глазными каплями, которые ему Навроде обещал прислать под вечер…
Накинув купальный халат, Турецкий пошлепал, оставляя Мокрые следы на паркете, к входной двери.
Тьфу, дьявол!
Это были Сережа Седых и Меркулов!
Принес же черт их без предупреждения!
— Приветствую! Я — в душе. Проходите, раздевайтесь. Я сейчас… Домоюсь. Телевизор там включите.
— Да-да, — Меркулов как-то робко крякнул, отводя глаза. — Мы подождем, конечно. Ты не спеши особо. Время есть.
«Ага, — решил Турецкий, залезая снова под душ, — ты в отпуск тут на Новый год приехал, у тебя есть время впираться к людям без звонка, дидактикой глушить… Анализ-синтез и дедукция… Как по архивам да по дачам лазить — это тебя нет, а обсудить все новости за коньяком — пожал-те…»
Залезая под душ, Турецкий твердо решил снова начать с горячей воды и мыться как следует, как захочется — и час и два…
Он очень устал, в нем накипала злоба. Глаза от душа перестали вроде бы зудеть, но начали гореть огнем, как будто воспалились. Турецкий знал, что существует такая болезнь глаз, от долгого смотрения на электросварку или на снег при солнце. Как называется? А, «зайчика поймать». Тут надо спитым чаем промывать. Терпеть. А может быть, к врачу? Нет, все вкривь и вкось, все, черт, не слава Богу!
— Ты обратил внимание, какие у Александра-то глаза? — спросил Меркулов в комнате Сережу.
— Да, Константин Дмитриевич, обратил. Страшные глаза. Наверно, слишком много пьет и курит.
— Ну, дай-то Бог. Сережа, ты не в курсе, кстати, где он пистолет, свой «марголин», держит?
— На вешалке, наверно. Среди одежды.
— Сходи-ка, вынь его. И принеси сюда.
— Как, Константин Дмитриевич? — Сережа даже испугался.
— Ну-ну! Ты не волнуйся, это шутка. Сходи, сходи тихонько. А мне тут надо позвонить по одному телефону. — Меркулов потянулся к телефону, махнув слегка рукой Сереже: дескать, выйди-ка давай.