Чайка по имени Джонатан Ливингстон
Шрифт:
— Мы можем начать работать со временем, если хочешь, — предложил Чьянг, — и ты научишься летать в прошлое и будущее. Тогда ты будешь готов к изучению самого сложного, самого могущественного и самого приятного. Ты будешь готов к полету в высь, чтобы познать значение доброты и любви.
Прошел месяц, или что-то вроде месяца. Джонатан впитывал новые знания с поразительной быстротой. Он всегда учился очень быстро даже в обычных условиях, а теперь, став личным учеником самого Старейшины, он поглощал новые идеи будто летающий компьютер.
Но вот наступил день, когда Чьянг исчез. Он тихо разговаривал со своей Стаей, призывая их никогда не останавливаться в учебе, тренировках и желании побольше
— Джонатан, — сказал он на прощанье, — работай и познавай любовь.
Когда они снова обрели способность видеть, Чьянг исчез.
Потом чайка Джонатан не раз предавался размышлениям о Земле, с которой он пришел. Если бы тогда он знал десятую или хотя бы сотую часть того, что он здесь узнал, насколько полнее и значимей была бы его жизнь! Он стоял на песке и думал, а вдруг сейчас там какая-нибудь чайка бьется, чтобы вырваться за пределы сковывающих ее ограничений, чтобы понять, что смысл полета не только в том, чтобы долететь до корки, брошенной с рыбацкой лодки. Может там даже появился настоящий изгнанник, осмелившийся бросить открывшуюся ему правду в лицо всей Стае. И чем больше Джонатан занимался уроками доброты, чем больше он трудился, чтобы познать природу любви, тем больше ему хотелось вернуться на Землю. Хоть он и был в прошлом одинок, но Джонатан Ливингстон был прирожденным учителем, и его собственный путь любви заключался в том, чтобы дарить крупицы истины, которые он успел открыть, тем, кто искал лишь случая, чтобы эту истину познать.
Салливан, уже освоивший полеты со скоростью мысли и помогавший научиться другим, был настроен скептически.
— Джон, ты уже был когда-то изгнанником. Почему же ты думаешь, что чайки из того мира послушали бы тебя сейчас? Ты же знаешь поговорку, а она верна: Чем выше летишь, тем дальше видишь. Чайки из того мира, откуда ты родом, стоят на песке, галдят и дерутся между собой. До рая им тысячу миль, а ты говоришь, что хочешь показать им рай там, где они стоят! Джон, да они не видят даже кончиков своих собственных крыльев! Оставайся здесь. Помогай новым чайкам, прилетающим сюда, они достаточно продвинуты, чтобы понять то, о чем ты им говоришь. — Он помолчал, а потом добавил. — А что если бы Чьянг вернулся в свой старый мир? Где бы ты был сегодня?
Последние слова решили все, и Салливан был прав. Когда летишь высоко, глядишь далеко.
Джонатан остался и работал с новичками, они были очень умными и быстро усваивали уроки. Но старое чувство возвращалось, и он не мог отогнать от себя мысль, что там на Земле одна или две чайки тоже смогли бы этому научиться. Сколько бы он знал сейчас, если бы Чьянг встретился ему в дни его изгнания.
— Салли, я должен вернуться, — сказал он наконец. — Твои ученики занимаются хорошо. Они могут помочь тебе обучать новичков.
Салливан вздохнул, но спорить не стал.
— Мне будет тебя не хватать, Джонатан, — только и сказал он.
— Салли, как не стыдно! — пожурил его Джонатан. — Не говори глупостей! Что же, наши ежедневные тренировки ничего не стоят? Если бы наша дружба зависела от таких пустяков, как пространство и время, то когда мы их наконец преодолели бы, выходит, мы уничтожили бы наше братство? Но преодолевшему пространство остается одно место — Здесь. Победившему время остается одно — Сейчас. Может нам все же удастся как-нибудь свидеться где-то посредине между Здесь и Сейчас, как ты думаешь?
Загрустивший было Салливан рассмеялся.
— Ты сумасшедший, — сказал он, и
в голосе его звучала доброта… — Если кому-нибудь и удастся научить ползающего по земле заглянуть вперед на тысячу миль, так только Джонатану Ливингстону. — Он опустил глаза. — Прощай, Джон, мой дорогой друг.— До свидания, Салли. Мы еще увидимся.
Произнеся это, Джонатан представил себе стаю чаек, стоящую на берегу совсем в другие времена, и с отработанной легкостью заново ощутил, что он — вовсе не тело из костей да перьев, а совершенная идея свободы и полета, не ведающая никаких ограничений.
Чайка по имени Флетчер Линд был еще довольно молод, но уже успел узнать, что ни с одной птицей ни одна Стая не обходилась так жестоко и несправедливо.
— И плевать мне на то, что они там болтают, — думал он, направляясь к Дальним Утесам, и пелена ярости застила ему глаза. — Полет — это вовсе не просто хлопанье крыльями для того, чтобы перетащиться из одного места в другое! Это… это… и комар может! Подумаешь, сделал-то всего одну бочечку вокруг Старейшины, пошутить хотел, а они меня — в изгнание! Слепые они, что ли? Почему они видят? Разве не понимают, как это будет здорово, если мы действительно научимся летать?
— Плевать мне, что они там думают. Я им покажу, что такое настоящий полет! Я стану настоящим Изгнанником, если они этого хотят. Они еще у меня все пожалеют…
И тут в его голове зазвучал голос, и хоть он был добр, от неожиданности молодой изгнанник даже кувыркнулся в воздухе.
— Не суди их слишком строго, чайка Флетчер. Отправляя тебя в изгнание, они только навредили сами себе, и когда-нибудь они это поймут, когда-нибудь они увидят то, что видишь ты. Прости их и помоги им понять.
В дюйме от кончика его правого крыла летела чайка, сверкающая невиданной белизной, легко скользя, не шелохнув ни перышка, на скорости близкой к рекордной скорости Флетча.
В голове молодой птицы все смешалось.
— Что происходит? Я сошел с ума? Я умер? Что это?
Его мысли прервал спокойный сильный голос, настоятельно требовавший ответа.
— Чайка по имени Флетчер Линд, ты хочешь научиться летать?
— ДА, ОЧЕНЬ ХОЧУ!
— Чайка по имени Флетчер Линд, готов ли ты ради беспредельной свободы полета простить Стаю и, обретя новые знания, когда-нибудь вернуться к ним и помочь им понять?
Обмануть эту великолепную птицу было невозможно, хоть и уязвленная гордость больно щемила сердце Флетчера.
— Да, я готов, — тихо сказал он.
— В таком случае, Флетчер, — молвило существо исполненное света, и в голосе его звучала доброта, — мы начнем с Горизонтального полета…
III
Джонатан медленно кружил над Дальними Утесами, глядя ввысь. Этот молодой Флетчер был несколько грубоват, но в остальном — почти идеальный ученик. В воздухе он был силен, быстр, легок, а самое главное, у него было неудержимое желание научиться летать.
Вот и он, дрожащий серый комок с ревом вышел из пике и пронесся рядом с инструктором на скорости сто пятьдесят миль в час. Он тут же начал новую попытку сделать шестнадцативитковую вертикальную замедленную бочку, громко отсчитывая обороты.
— …восемь… девять… десять… видишь-Джонатан-я-теряю-скорость… одиннадцать… я… хочу… научиться делать резкие остановки, как ты… двенадцать… но-разрази-гром-у меня не получаются… тринадцать… эти… три… последних оборота… без… четыр… а-а!
Тут он «сел на хвост» и от неудачи совсем взбеленился. Закувыркавшись, он перешел в перевернутый штопор и наконец, запыхавшись, сумел выровняться в сотне футов ниже своего инструктора.